Привальное

Присоединяюсь к флэшмобу от Жанны Гир (https://author.today/post/670498). По теме привалов у меня не сказать чтобы много (в целом, путешествия - не моя сильная сторона, я больше по интригам). Но кое-что есть. 

Килиан  вызвался нести вторую вахту по собственной инициативе. Хотя учёный  ненавидел просыпаться среди ночи и потом засыпать обратно, но еще больше  он ненавидел продолжительное присутствие рядом посторонних людей.  Килиан предпочитал проводить хотя бы часть времени каждый день или в  полном одиночестве, или хотя бы в окружении немногочисленных самых  близких людей. На протяжении перехода то и другое было равно  невозможным.

В этом плане вахта была  самым настоящим подарком судьбы. Знай себе поддерживай костер,  поглядывай по сторонам и думай о своем. Сейчас это было ему особенно  остро необходимо. Отбросить маски, перестать взвешивать каждое слово и  сосредоточиться на том, что действительно гложет. Сейчас его мысли —  только его.

Все сильнее приближался  учёный к достижению своей цели. И чем ближе она становилась, тем сильнее  подтачивали его душу сомнения и колебания. Как же прежде все было  просто! Тогда, в самом начале. Как же все было просто тогда и как  усложнилось сейчас.

Сейчас он уже не  знал, что делать. Килиан знал, что когда встанет на место последний  кусочек мозаики, многие из тех, кто сейчас сражался с ним бок о бок,  обернутся против него. Они не поймут его мотивов, просто не поймут.  Можно было попытаться объяснить, но он не верил в объяснения. Он не смог  даже объяснить Лане, что его «чудовищные эксперименты» спасли ее от  страшной участи. Ведь он прекрасно знал, что творил со своими рабынями  Первый адепт.

Как легко было тогда,  когда все они были лишь фигурами в его игре. Теперь же Килиан отчаянно  пытался удержать это отношение: именно потому не желал он запоминать  имен и лиц идаволльских солдат. Они были всего лишь солдатами, функцией,  орудием, которое позволит ему одержать верх над адептами Лефевра. Так  было бы гораздо проще…

…если бы не Лана.

Чародейка  не была фигурой, и не была ей уже давно. В тот самый момент, когда она  спряталась за его спиной от регенераторов, что-то в нем неуловимо  поменялось. Она поверила в него, и он просто не мог предать эту веру.

Просто  не мог. Даже зная, что тем самым рискует совершить еще более страшное,  еще более невозможное предательство. Даже зная, что загоняет себя в  ловушку, из которой нет и не может быть выхода.

Море и небо. Море и небо…

Килиан  повторял эти слова, как мантру. Он подбросил дров в костер, просто  чтобы хоть чем-нибудь занять руки. Не таким уж благословением оказалась  при ближайшем рассмотрении эта вахта. Тяжелые мысли рвали его душу на  части. В какой-то момент ученый поймал себя на том, что с надеждой ждет  знакомого чувства проникновения в свой разум. Но этого не происходило, —  и не должно было произойти сегодня. Его мысли принадлежали только ему.  Он был один. Совсем один.

Всегда один.

Чародей  обхватил себя руками, как будто вдруг ему стало холодно, — хотя  объективно огонь горел жарко, да и ночи в этих широтах были еще вполне  теплыми. Одиночество. Он смеялся над этим словом. «Организованному  разуму возможность без помех пообщаться с самим собой только приятна»,  любил говаривать он. Но лишь теперь, благодаря Лане, он понял, что  смеялся над одиночеством только потому…

…что был одинок всегда.

Он  вспомнил глаза, похожие на бездонное небо. А потом в памяти всплыла  улыбка Ланы. Улыбка, видеть которую было ему столь приятно. Улыбка,  право видеть которую он потерял навсегда. Из-за того, что сделал… И  из-за того, что еще только предстояло сделать.

Повинуясь  внезапному порыву, чародей поднялся на ноги и откинул полог  единственной в лагере одноместной палатки. Чародейка спала на боку,  завернувшись в спальник и прижав колени к животу. Её лицо было  напряжено: неприятное что-то ей снилось. А Килиан так надеялся, что хотя  бы во сне она улыбнется.

И все-таки,  даже хмурая, она была прекрасна. Не потому даже что у нее было такое  утонченное лицо или безупречная фигура. Нет, в другом была настоящая  причина. Её чувства — вот что привлекало его. Или даже скорее  способность чувствовать, — в полной мере, целиком отдаваясь и радости, и  печали. Как будто Килиан находил в ней то, что сам он утратил  давным-давно.

Как много бы отдал  Килиан, чтобы она была с ним! И дело было даже не в обычном сексуальном  влечении, хотя и его глупо было бы отрицать. Он хотел, чтобы их судьбы  слились воедино. Хотел вместе смеяться и вместе плакать. Хотел пройти  весь жизненный путь рука об руку с ней.

Вот  чего он хотел. Но вместо этого неумолимая река Времени несла их к  неизбежному порогу, преодолеть который дано не всем. Он сделал почти  все, что мог, чтобы ей не пришлось с этим столкнуться, но все впустую.

Почти все, что мог.

Чародей  почти удивился, когда на кончиках его пальцев без какого-либо внешнего  источника сил заискрил разряд энергии. Так просто. Потянуться к Лане  сейчас, пока она спит. Пока она беззащитна. Прикоснуться к ее виску и  изменить ее разум. Он захочет, чтобы она пережила Рассвет Владык, — и  она будет жить. Он захочет, чтобы она осталась с ним, и она останется с  ним. Он захочет, чтобы она его любила, и она будет его любить.

И  все снова станет просто. Не будет никаких сомнений, никаких колебаний.  Не придется ему совершать страшный выбор. Просто делай то, что считаешь  правильным, и любимая женщина всюду последует за тобой.

«Как рабыня?»

Эта мысль слегка привела его в чувство. Рука, уже потянувшаяся к голове девушки, замерла, будто наткнувшись на невидимую стену.

Рабыня…  Не такой судьбы он желал для Ланы. Когда Килиан спасал ее из лап  адептов Лефевра, он делал это не потому что хотел занять их место. Он  хотел ее любви, но он хотел настоящей любви, а не результатов  электрической стимуляции соответствующего отдела мозга.

А  по-настоящему любить она смогла бы, только будучи свободной. Только  сейчас Килиан в полной мере осознал, почему Лана заявила ему, что его  эксперименты для нее еще страшнее изнасилования.

Для  нее, живущей чувствами и волей, лишение свободы личности было поистине  ужаснейшей участью, какую только можно себе представить.

«Более ужасной, чем смерть?»

Коварный  червячок сомнения снова стал пожирать его душу. Да, Килиан никогда не  позволил бы себе изменить разум Ланы только ради того, чтобы сделать ее  своей любовницей. Но сейчас ведь вопрос стоял не об этом. Уже завтра они  достигнут Гмундна. И если он сейчас ничего не сделает, то скорее всего,  она умрет.

Скорее всего. А если нет? Что, если он ошибается? Ведь он же не всеведущ. Может быть, все обойдется?

Может  быть, все обойдется. Килиан НЕНАВИДЕЛ эту фразу. Такие слова были для  него воплощением отказа от контроля над собственной судьбой. Чародей не  мог принять этого, поэтому-то одной из первых форм магии, которой он  овладел, оказался контроль вероятностей, безмолвное послание ко  Вселенной: «Моя судьба в моих руках». Но чтобы изменить будущее, нужно  было знать, как должны развиваться события, чтобы случилось именно то,  чего он хотел. А Килиан… не знал этого. Все триггеры вероятностей  готовил он для того, чтобы выиграть битву с адептами Лефевра, и мог лишь  с ужасом думать о том, что случится, когда раскроются ворота Тюрьмы  Богов.

— Килиан. Что ты делаешь?

Это был голос Тэрла. В своих раздумьях чародей пропустил момент смены вахты, но опытный воин без труда проснулся и сам.

Проснулся в самый неподходящий момент.

— Прошу прощения, — ответил учёный, — Слегка… увлекся. Не беспокойся, я продолжаю наблюдать за обстановкой.

— Я вижу, — в голосе гвардейца прорезалось нечто похожее на сарказм, — Главное, чтобы твоя «обстановка» не проснулась.

Спина  ученого загораживала пальцы рук, поэтому того, что действительно  внушало бы беспокойство, Тэрл не видел. Но все же Килиан торопливо  впитал энергию заклинания, болезненно обжегшую пальцы. Еще не хватало,  чтобы «обстановка» и вправду проснулась.

Тем временем командующий продолжил:

—  Мне отнюдь не хочется, чтобы ваши неуставные отношения помешали успеху  дела. Хоть вы и не входите в армию Идаволла, но в этом походе вы под  моим командованием.

— Между мной и Ланой нет никаких отношений, — ровным голосом ответил юноша.

— Но ты хотел бы, чтобы они были, — безжалостно констатировал Тэрл.

—  Чего я хотел бы — не твое дело, — вот это Килиан сказал гораздо резче,  чем планировал, — Я держу свои чувства в узде. Они не помешают успеху  дела.

Кого он пытался убедить в этом? Командующего? Или себя?

—  Надеюсь на это, — медленно кивнул воин, — Надеюсь, что ты будешь в  состоянии сделать все, что от тебя потребуется, не отвлекаясь на  сантименты.

Ученый обернулся и внимательно посмотрел на него:

— А ты сам? Ты сможешь сделать все, что потребуется от тебя?

—  Моя верность и… исполнительность несомненны, — с легким удивлением  ответил гвардеец, — Я мог допустить ошибку, но я всегда исполнял  приказы, принимал решения и следовал им до конца.

—  Тогда ответь мне, Тэрл, — с вызовом продолжил Килиан, — Тебе ведь был  отдан приказ вонзить мне нож в спину, если у тебя возникнут сомнения в  моей благонадежности?

— Нет, — невозмутимо сказал воин, после чего так же невозмутимо пояснил:

— Метод убийства оставлен на мое усмотрение. Если тебе так интересно, то я предпочел бы всадить тебе пулю в голову.

— Что ж, — хмыкнул чародей, — Я учту это.

— Ты намекаешь, что оружие в моих руках даст осечку? — заинтересовался Тэрл.

— Разумеется.

Они  усмехнулись синхронной, одинаковой усмешкой, исполненной  взаимопонимания. Такое понимание характерно для давних друзей… Или не  менее давних врагов. Врагов, изучивших все ходы друг друга, но всегда  готовых продемонстрировать друг другу новые. Не ради победы. Ради  наслаждения самим поединком.

Килиан  вдруг почувствовал, что если Тэрл сейчас выхватит меч и атакует, то он  не успеет произнести заклинание, а опоры палатки не дадут уклониться в  сторону. Единственным вариантом будет выхватить шпагу и принять удар на  жесткий блок. Но если удар будет нанесен сверху, то куда более тяжелый  клинок запросто переломит тонкое лезвие шпаги.

Однако  в эту игру можно играть и вдвоем. И Тэрл, хоть и не обладал познаниями в  колдовстве, почувствовал, что Килиан уже учел возможность потери оружия  в вероятностях, скорректированных для боя с армией Халифата. Если  противник переломит его клинок своим, то обломок клинка попадет прямо в  глаз переломившему. В результате ранены будут оба, и еще вопрос, кто  сильнее.

— Твоя вахта уже закончилась, — напомнил Тэрл.

— Я помню об этом, — кивнул Килиан, — Четыре часа, все спокойно.

Вернувшись  в свою палатку, чародей отправился спать. Как забавно: в детстве он  воспринимал сон как маленькое путешествие во времени. Ты закрываешь  глаза в настоящем — и перемещаешься на несколько часов в будущее.

Только вот теперь это будущее было исполнено неизбежных потерь и предательств.

(с) "Осколки старого мира", глава "Будет ласковый дождь..." https://author.today/work/33948