Сентябрьская малина

Продолжаю помещать фрагменты глав повести "Сентябрьская малина", завершающей цикл "Город Дождей". Отношения к слр моя проза не имеет, хотя, конечно, эмоциональная связь между персонажами присутствует.

В тексте есть описание симптомов наркотической ломки. Автор категорически осуждает любое пристрастие к опиатам и прочим вредным веществам.

...Кошмар начался на четвертый день. Накануне Ручьёв ей выдал половину “волшебной таблетки” (чтобы ночью она худо-бедно все-таки выспалась), а наутро зелья уже не было. Разумеется, головная боль не преминула заявить о себе, угрожая лишь усилиться.  

 Она все-таки заставила себя встать с постели, даже умыться, впрочем, сил на косметику уже не оставалось. Притащилась на кухню, молча выпила кофе, в теле нарастали слабость и ломота, на пищу смотреть не хотелось. Вернулась в спальню, снова забралась под одеяло, свернулась в позе эмбриона. Если набраться терпения, можно и задремать... чтобы проснуться с головной болью, уже невыносимой. Такой болью, от которой хочется кричать (вот только на крики сил тоже нет). Терпеть, задерживая дыхание. Стонать (про себя). Время от времени пить воду (больше ничего). Найти в себе силы дойти до туалета. Ни на что другое сил нет. Лишь бы сейчас он не приставал. Хотя бы сейчас оставил в покое, “спасатель” хренов. 

 Она выдержит. Она такое уже выдерживала, дважды. На следующий день должно стать легче. В крайнем случае, через день... А пока остается корчиться в муках. 

 На какой-то период опять пришел спасительный сон. Увы, короткий. Время потеряло свое значение. Утро, день или вечер - она не могла бы сказать. Да, собственно, было все равно. 

 Потом пришла тошнота, и она все-таки не сдержала стона. Услышала, что в спальню вошел Ручьёв, но головы в его сторону не повернула (глаза открыть было больно, не то, что шеей вертеть). Что-то невнятно пробормотала. Вроде: “Уйди”. Ощутила, как он стягивает с нее одеяло, после его руки опустились туда, куда опускаться им вовсе не следовало (а уж в данной ситуации - тем более). Он попросту стягивал с нее пижамные брюки. “Отвали”, - опять еле прошелестела запекшимися губами. 

 - Успокойся, -как через слой плотной ткани донесся до нее голос Ручьёва, - Я собираюсь ввести тебе препарат, который облегчит боль, только и всего. Противосудорожное.  

 Она лишь сильнее стиснула зубы. 

 Шприц вошел в ягодицу почти незаметно (похоже, у Ручьёва имелся немалый опыт в подобных вещах, ну, конечно, он когда-то обмолвился, что имеет вдобавок ко всему и фельдшерское образование), лекарство он тоже вводил медленно, не сразу, хотя на фоне ее общих мук этот укол был почти неощутим. 

 Но легче действительно стало. Нет, боль окончательно не ушла (голова по-прежнему была в адском огне, но этот огонь слегка притушили), пришло некоторое успокоение, равнодушие, что ли, боль начала восприниматься не остро, а будто со стороны, и кажется, снова потянуло в сон. 

 - Спасибо, - прошептала еле слышно. Прохладные губы Ручьёва коснулись ее в данный момент пылающего лба. 

 - Держись, девочка, - ласково провел ладонью по ее волосам, по щеке, - Мы справимся. 

 “Мы?”- она действительно стала - нет, не уплывать в сон, скорее, проваливаться в темную бездну, но в этой бездне ждало прекращение боли (пусть и временное), а, значит, она была желанной. 

...Второй день “сухой” ломки большого облегчения не принес. Голова по-прежнему была больной и тяжелой, встать с кровати не было сил. Ручьёв принес ей завтрак в комнату - какую-то дурацкую кашку (вроде овсяную), со свежими ягодами. Она еле приподнялась на постели, заставила себя сесть. 

 - Как ты? 

 - А сам как думаешь? - буркнула она в ответ, но без враждебности (на враждебность сил не было, да и ненависти она к нему не испытывала, даже напротив, прорезалось что-то сродни благодарности - ухаживает, заботится, вон даже укол всадил, который хоть и не сильно, однако, помог...) 

 - Съешь хоть пару ложек. Силы нужно поддерживать. 

 Она не сдержала усмешки (которая тут же сменилась гримасой боли, ибо даже двигать лицевыми мускулами было болезненно). 

 - Ты прямо сестра милосердия. Точнее, брат. Братец... 

 Но пару ложек каши послушно съела. Чтобы спустя недолгое время, успев дойти до унитаза, выблевать эту кашу вместе с желчью. 

 - Прости, - пробормотала, подошла к раковине, сполоснула рот, плеснула водой в лицо. 

 - Ничего страшного, так бывает, -мягко сказал Ручьёв. - Тебе сейчас нужно больше спать. 

 И она, разумеется, снова поплелась в кровать, укуталась одеялом едва ли не с головой, поскольку в теле возник озноб (что тоже было нормально в период ломки). 

 - Слушай, я оставлю тут аспирин, - положил на прикроватный столик четыре таблетки, - Если уж совсем будет невыносимо. И, если почувствуешь судороги, тут же зови. 

 Оставил воду (в бутылке) и наполовину наполненный стакан. Словно бы немного замешкался, потом опять наклонился, коснулся губами ее щеки. 

 - Все будет хорошо. 

 Глаза у него были внимательными и... грустными? Нет, скорее жалеющими.  

 - Не смотри на меня как на больную зверушку, - прошептала она, - Я еще не подохла. 

 Ручьёв улыбнулся. Коротко улыбнулся, но это была та самая мальчишеская улыбка, которая когда-то ее покорила. 

 - Даже и не думай. Ты, кстати, отлично держишься. 

 - Посиди со мной, - попросила она, - Пока не засну. Если тебе не противно. 

 Он вздохнул, во взгляде мелькнуло снисхождение. 

 - Не говори ерунды. 

 И остался рядом. Пока через какое-то время ее снова не стало клонить в сон. 

...Ночью пришла очередная тошнота, закончившаяся очередными рвотными позывами. И новый виток мук в виде головной боли.  

 ... Ручьёв сделал ей укол седативного препарата, уменьшив дозу - организм ее сейчас был чрезвычайно ослаблен. 

 Дождался, когда Анна снова заснет и сам, выйдя в холл, прилег на диван, забывшись беспокойным, поверхностным сном, то и дело просыпаясь при малейшем шорохе. 

 Но на сей раз “инцидентов” не было, хоть она пару раз и простонала во сне. 

...А потом кризис миновал. 

 * * * 

...Она проснулась с ощущением необыкновенной легкости и освобождения. Голова не болела. Вообще. Совсем. Наверняка, легкая боль все-таки “проснется”, но именно легкая. Почти неощутимая. Немного ноющая. Сделала попытку встать с постели - за окном, похоже, уже наступил полноценный день, - и тут поняла, что ощущает себя не сильнее котенка. Слабость накатила, накрыла, заставила пошатнуться, даже схватиться рукой за спинку кровати. 

 Ручьёв, как обычно, появился вовремя. Она подняла на него глаза и только в этот момент заметила, насколько он осунулся, что под глазами залегли тени, что он даже небрит (что совсем уж неслыханно)... и испытала сильный, неконтролируемый, спонтанный прилив нежности к этому мужчине. Именно. Мужчине. С большой буквы. 

 - Добрый день. Не рано поднялась? 

 Она улыбнулась ему. Улыбнулась вполне естественно. Без натяжки. 

 - Нет. Хочу под душ... только не уверена, что добреду. Слабость страшная... 

 Он тут же подошел, позволил опереться на него, что она и сделала (опять же, не без тени удовольствия). Обхватил за талию. 

 - Идем, помогу. Как общее самочувствие? 

 - Ничего не болит. Даже... голова. 

 - Отлично, - его лицо тоже осветила короткая улыбка. - Значит, дело идет на поправку. 

 Она не была настолько наивна, чтобы решить, что действительно поправилась (тем более, что от рецидива никто не гарантирован, а уж человек, зависимый от веществ, особенно), но решила, что сейчас об этом говорить неуместно. И послушно повторила: 

 - Похоже, идет.