«Дмитрий Донской», Сергей Бородин

Куликовская битва, князь московский Дмитрий Иванович, ни разу не хан Мамай, бояре с дружинниками, кметы с монахами, Сергий Радонежский, Пересвет с Ослябей, калики перехожие, разбойнички, медвежий вожак и расстрига Кирилл - зодчий и Казанова.

Расстриги – монахи в отставке, изгнанные за всякие грехи, что монасям не по чину. В случае с Кириллом, огромным детиной, имевшим склонность к молитвам и строительствам, грех оказался из простых – плотский. Не выдержал здоровый мужской организм насилия над собой и, заглядевшись на смуглые крепконожки посадской разбитной девы, Кирилл радостно согрешил. Та, к слову, тоже была не очень против, но, окунувшись во всю мощь клерикально-патриархального гнева за погубленную душу святого человека – чуть ли не наложила руки. На себя, в смысле, не на Кирилла. Но то далеко не самое плохое.

Русь, конец XIV века, огрызки Чингизидов грызут удельные княжества точно тараканы забытый бутерброд, с запада, уверенно и нагло, поигрывая весьма впечатляющей мускулатурой, с интересом присматривается Великое Княжество Литовское, уже захапавшее немало исконно русских земель. На самое земле будущего Третьего Рима меж собой в основном сходятся три тяжеловеса, оставшихся к тому времени: Москва, Тверь и Рязань. Двое первых ёкодзун играют по-крупному, третий боец знай, подгаживает. Огромный кус землицы с народишком находится на адовом перепутье, где совершенно неясен курс, коим топать далее героическим мученикам со славянскими корнями, пока впереди не замаячит призрак Империи и вулканы Камчатки. 

Официальная историческая версия Куликовской битвы, равно как событий, предшествующих с последующими, известна большинству бывших-текущих школьников. Спойлеров не вставишь, все всё знают: предательский Олег Рязанский, то ли не успевшие, то ли хитрые литовские войска, мудро-полководческий дар Боброка-Волынского, благословение Сергия, Пересвет против Челубея, погибший в княжьем облике боярин Михайло Бренок, сам князюшка бок-обок с обычными ратниками, генуэзцы, касоги, прочие наёмники с миру по нитке и меняющееся с годами количество участников сражения.

Всё это, будем честными, в книге Бородина имеется. Кое-что перекликаясь с тогдашним официозом, кое-что в авторской обработке, где неизменным остались бездоспешность бывшего боярина Пересвета, невнятные мотивы князя, решившего уйти от командования, горячие порыва князя Владимира и спокойствие Боброка-Волынского, дождавшегося нужного момента. 

Интересно другое.

Советская литературная школа опиралась на российскую, а хорошая школа всегда сильна разными элементами, и большое количество персонажей разных планов один из них. Через них легче открывать мир книги, проще рассказывать о времени событий, ярче показывать характеры с поступками. И, несомненно, играть оттенками, мелочами и нюансами. Таковых, что нюансов, что персонажей, в книге предостаточно. 

Сам князь Дмитрий Иванович, несмотря на каменно-тяжёлый характер, выписанный былинно-иконописным героем. Его товарищи, от начальника контрразведки Бренка и до исполнителя Гриши Капустина. Бродяга и шиш ненадобный Кирилл, каменных дел мастер и натуральный душегуб. Встреченные им селяне, посадские и горожане. Мамай и его приспешник Барнаба, втиснутый ради смеха точно попугая Яго и, одновременно, ни разу не смешной. Олег Рязанский, самый трагичный персонаж книги, выписанный автором с большим уважением и попыткой понять мотивы князя, оставшегося без города, без части родных, без накопленного добра и ищущего выход в лабиринте чужих игр. Редкие и от того совершенно прекрасные женские персонажи, имеющие явственно все оттенки серого интимной жизни и красные переливы страстей. Разбойнички с их медведем, простые кочевники, простые ополченцы, простые люди в самых непростых обстоятельствах.

Несомненно, сейчас читать эту книгу местами тяжеловато, но от того даже интереснее. 

Так что, если не довелось, так попробуйте. 

Того стоит. 

Даже попытка.