Два сапога и одна картина

Бросила себе вызов - а слабо написать про застолье?! Так чтобы философия и никто ничего не понял - это я уже умею. А так чтобы пили, жевали и все понятно?

Вот, написала. Но что-то мне подсказывает, что застолье не помогло.

ДВА САПОГА И ОДНА КАРТИНА

– Ну, понеслась! – сказал дедушка.

– За любовь! – сказала бабушка.

– Не для того я тебя растила! – сказала мама.

– Угу, – сказала я. 

Чокнулись. Выпили. Заговорили – все одновременно. Голоса слились в один гул, кот Бонифаций прижал уши и прошмыгнул к столику, где стояла клетка с попугаем. 

– Любовь дитя, дитя свободы…– запел дедушка оперным голосом.

– То-то и оно. – Покусывая сигару, бабушка улыбнулась одним уголком губ. – Светка! Не уходи!

Я покачала головой. Решила и все тут.

– Два сапога пара, – сказала мама и махнула рукой на картину. 

Отяжелевшее антрацитовое  море и далекий парусник – его почти не видать. Золотистая рама – как дверь. Мама с бабушкой считали, что папа через нее и ушел.

Я обвела родню взглядом. 

– Как она может так себя вести?! – громко шептала Маруся на ухо тете Зине. 

Маруся, моя двоюродная сестра,  очень много думала и постоянно придумывала, чем бы еще быть недовольной.  

Тетя Зина, поправив надетое на толстый свитер сари, забралась на стул с ногами и села в лотос. Она дала обет молчания, и уже год никто толком не знал, что у нее на уме. Хотя, говорят, буддистам ум не нужен. И вообще людям от него мало толка. Жаль, она не успела это объяснить Марусе. 

 – Куда мы катимся?! – бубнил интеллигент на пенсии дядя Аркадий, пряча под столом потрепанную книженцию, на обложке –  девица в кружевах. Он обожал женские романы, но почему-то стыдился этого. 

Ромка, мой брат, субтильный юноша подросткового возраста, не отрывался от смартфона и проносил вилку мимо рта.  

И что я делаю с этими людьми вот уже двадцать лет? Папа был другим – он бы понял меня. 

– Боня, я ж тебе..! – закричала бабушка и, не выпуская сигару изо рта, погналась за котом.  У Бонифация в зубах трепыхался несчастный попугай. 

Кот удирал  мастерски – нырнул под стол и, разогнавшись по ногам, сиганул на тумбочку и сразу – на карниз. 

– Вот вам и тореадор, – сказал дедушка.

– Докатились, – сухо констатировал дядя Аркадий.

– Боже, как все несправедливо!  Я чувствую себя этим попугаем… – Маруся икнула и прижала руки к груди. 

Веки тети Зины дрогнули – и только. А в остальном она олицетворяла принцип невмешательства. 

Ромка поднял голову, осоловевшим взглядом уставился куда-то вдаль.

– Телефон разрядился. – Он встал и принялся искать розетку. 

– Эх вы, – сплюнула бабушка и запустила в кота тапком. 

Оскорбленный кот  разжал пасть.

– Ай! – возмутился Ромка, потирая ушибленную тапком спину.

Попугай промолчал и вылетел в форточку.  Комната стремительно заполнилась тишиной.

– Мама! – укоризненно сказала мама. 

– Ну, забыла я закрыть форточку и что? – Бабушка сделала вид, что все путем и вообще чего уставились. 

– А завтра забудешь закрыть дверь?! 

Бабушка хмыкнула и  затянулась сигарой. 

Да, с  папой все было бы легче. Хотя, иди знай – смогла бы я бесконечно плыть на паруснике, пытаясь догнать уходящее солнце. Но папа же плыл.Я снова посмотрела на картину – показалось, что парус дрогнул и свежий ветер пронесся по комнате. 

Решительно поднялась – мол, все, мне пора.

– Теплые вещи взяла? – спросила как бы между прочим мама.

На всякий случай я кивнула. Не объяснять же нашим, что там – это не здесь. Хотя насколько не здесь, я еще сама не поняла. 

Ромка  снова отвлекся на телефон и выронил тарелку. Та раскололасьв мелкую мозаику, колбаса с маринованными грибами в красивом беспорядке легли на ковер. 

– Ща лайков соберем, – оживился братик, отправляя фотки в инстаграм. 

– Деточка, ты же абстракциониста от импрессиониста не отличишь!  Ни одного стихотворения Блока не выучила!  «Войну и мир» на десятой странице три года читаешь! – дядя Аркадий нервничал. – Куда ж ты пойдешь?

– Оставьте ее в покое, – рявкнула бабушка, похлопывая тапком по ладони. 

– Так я ж, мы ж это… – сказал дедушка, подливая себе домашнего самогона и закусывая почеревком, что ему строго запрещалось из-за диеты. 

– Светка, ты слышала меня – уходишь, уходи! – Бабушка отвернулась и выпустила в форточку кольцо дыма. 

Почему-то уходить расхотелось.  И я бросила взгляд на маму. Та отвернулась, плечи сгорбились.

– Иди, раз решила,  – услышала я глухой голос. – И нос капай на ночь, а то с твоим гайморитом…  

 Родня притихла и уставилась на меня. Они  ждали.  И я, чувствуя себя голой и нищей, тоже ждала.  Может, стоит все-таки дочитать «Войну и мир»? Или хотя бы собрать теплые вещи.

Подошел Бонифаций и потерся о ноги.  Всё, хватит! Я бросилась  к двери, потянула на себя ручку.  Зажмурилась и сделала шаг. 

Дверь громко хлопнула за спиной. 

Я стояла на крыльце, последняя его ступенька тонула в молочном мареве. Такое же марево окутывало все вокруг.  Оглянувшись, я увидела знакомую увитую виноградом стену дома, балкон на втором этаже, белье. Рукава Ромкиной футболки колыхались на ветру, будто прощаясь.  

А в  тумане начали проступать силуэты. Первым делом показался парусник  и лишь потом – одинокая фигура. 

– Папа! – позвала я.

Он помахал мне, и я побежала за парусником. Хотела сказать – пусть знает! – я мечтала жить, как он. Чтобы впереди –  дорога и смысл. А не этот скучный дом. 

Продираясь сквозь вату тумана, я не сразу заметила, как на плечо сел попугай. Подражая дедушке, он стрекотал:

– Любовь дитя, дитя свободы…

Парусник мелькал то ближе, то дальше, но нагнать я его не могла. Попугай перебрал весь дедушкин репертуар и до смерти надоел... 

Я шла и время шло за мной. Хотелось есть, пить, просто где-нибудь сесть, но я упрямо держалась парусника. Даже когда поняла, что никакого разговора не будет, и смысла тоже не будет, а свобода мне уже не нужна.  Даже, когда туман ожил.

И я снова увидела заставленный тарелками стол, понуро опустившего голову дедушку.  Бабушка ходила из угла и в угол и не выпускала изо рта сигару. Мама разглядывала картину и шмыгала носом. 

Маруська подскочила со стула:

– Я должна была пойти вместо нее! 

– Мы все должны были…  –  Дядя Аркадий захлопнул книгу и выложил ее на стол. Кружевами наружу. 

Бонифаций сидел на коленях у тети Зины и  поддевал лапой бахрому на сари.

Ромка сопел, уставившись в телефон. Я заглянула через плечо: «Как найти сестру» – печатал он запрос  в гугле. 

Папа – наконец я увидела его лицо! – улыбнулся и шагнул за край рамы. 

Там ничего нет, дошло до меня. И он никуда не уходил. И я не уходила. Просто посидела на пороге, а теперь вернулась. К семье, к родным, к таким же, как я.  

С попугаем на плече я подошла к столу, стала у родни за спиной. 

– Мама! – сказала мама и дернула бабулю за локоть. 

– Йошкин кот! – бабушка расплылась в улыбке и выронила сигару.

– Ом-мани-падме хум! 

Тетю Зину никто не понял, но все были согласны.    

* Рисунок - Андреа Коуч*