Полуночная гостья. 7.46. Аренберга

С губ слова не сходили, но в горле застряли и гибли в могильном молчанье.

Мне казалось, забыл, растерял и утратил навеки во рту замерзавший язык их звучанье.

Вечным станет молчанье.

Но себя я безжалостно тут же сломала и заставила мертвое слово 

                                                                                                  в продрогшую пропасть упасть.

Похоронно хрипело холодное хлесткое эхо, потешалось                                                                                                                                    над слезною слабостью слов моих всласть.

– Красоту тебе отдаю.

Только просьбу исполни мою.

– Что за сделка без скидок? Дыши посвободней, наслаждайся задешево                                                                                                                                             дивной моей добротой.

И не надо всех этих: Давай по-другому! Постой!

Мы ж подруги, и дружбу не стоит нам портить пустой суетой.

Я уродствами тебя не одарю.

Не страшилой встретишь новую зарю.

Просто сделаю банальной – ну, как все.

А как вымоешься в утренней росе,

Так и вовсе будет полный сексапил.

Не стони ж, что час твой смертный наступил. 

Ну, и главное благо. Немедленно, бесповоротно, сию же секунду, мгновенно 

                                                                                                              не стану тебя изменять.

Как придет невредимым из прорвы сердечный дружок твой, любиться в нетронутом виде                                                                                                  тебе с ним позволю три дня.

И не благодарите меня!

Но на всякий, на каверзный случай дружочка родимого именем сказанным                                                                                                               ты во дворце понадежней запри.

Сроки настанут, по-новому стерпится, слюбится, будет бродяга 

                                                                                      действительно твой от зари до зари.

Просто вцепись и держи, да на ерунду не смотри.

Сделка и вправду чудесна. Давай же, не споря, не ссорясь, не хныча, оформим, как надо,                                                                                                    и все завершим поскорее.

Я уверена, ветер пронесшихся вскачь над тобою столетий, тебя успокоил изрядно                                                                                                               и сделал намного мудрее.

Помнишь? В прошлом тебе предлагала проклятье проверить на прочность.

Безупречной считаю я чар моих точность.

Безусловно избавила я бы тебя.

Но красивой красиво страдать предпочла ты, в зеркалах отраженья любя.

Я в ответ не издала ни звука,

Лишь кинжал себе воткнула в руку,

И в пришелицей подставленную ладонь – кровь.

Изломила она в удивлении большом бровь.

– До чего же кровь твоя горяча!

Отчего в ней клокочет печаль?

Мрак мгновенно разлился вокруг и, взметнувшись, взмахнувши тугими крылами,

                                                                                                  пришелицу снова пожрал.

И вернувшийся в норму досужий докучливый день отовсюду тоскливой своей пустотой  

                                                                                                                         на меня напирал.

Скоро мне идти в пустоту.

Ведь поэт влюблен в красоту.

Красота – это то, что питает и пестует сильную словом, устойчивую строку.

Мне ж теперь недоступна возможность растить эти стройные строки,

                                                   не смогу, даже если горячею кровью я вся истеку.

Что ж, три дня и окончится так утомившая вечность. Как быстро она пролетела!

Словно пуля до виска долетела,   

Славно песенку свою просвистела.

Тяжелеет в тисках пустоты, отчуждаясь от радости тело.

Если б легче смерть моя была, 

У нее просила бы крыла,

С нетерпением ее б ждала.

Все ж любимого я снова обниму

И безропотно судьбу приму.