Полуночная гостья. 7.47

Бесполезно погас я опять в беспросветном провале, в пожирающей пасти 

                                                                                                                         бесцветного сна.

Лишь гудел в голове надоедливый немощный голос, называя беззвучно 

                                                                                                              несметных вещей имена.

Я не ведал, стальные столетья прошли, иль минуты, смеясь, 

                                                                                                  молодым миражом пролетели.

Но, как в детстве, вставать не хотел я с постели.

И покои прошедшего, скорбью пропитанной памяти все ж потихоньку пустели.

Вот последние искры сознанья совсем потускнели в совершенно седой                                                                                                                                  от безумья забвенья золе,

В той седой от божественного безумья забвенья золе.

Значит, нечему больше бессильно болеть.

И уже все равно, где беспечно уснуть – иль в снегу, иль в земле.

Спать, спать, спать!

Темнота – моя милая мать,

Теснота – моя милая мать.

Я уже не боюсь проспать.

Время уж не движется ни вперед, ни вспять.

Мелочному времени меня не поймать.

Спать, спать, спать!

Колокольными плачами с болью каленой взорвался растопленный лед,

Пылающий лед,

Страдающий лед.

Показалось, земля поплывет по крутым океанским волнам, 

                                                              словно сорванный ветром с причала                                                                                                                               неуклюжий огромный плот.

Но я полностью вплавился в ветром и дрожью земною расколотый лед, 

                                                                                                  в голубую плавучую льдину.

И я с нею в слепое волнение пляшущих волн был смеющейся над моим страхом судьбою                                                                                                               беззаботно закинут.

Но недолго носило меня по волнам, притащило легко, словно мусор, 

                                                                                       стремительно выбросило на сушу,

И суровой болтанкой, ударами злобной драчливой воды из меня 

                                                                                      предварительно вытрясло душу.

На меня обрушилась жара,

Принесли ее со всех сторон ветра.

Льдина сгинула за малое мгновенье,

Я со всей одеждой высох сразу от прикосновенья

Золотого зноя

И присутствие почувствовал иное. 

Сорняком, безобразно разросшимся, как-то внезапно 

                                                   пробилась вдруг прямо из твердой земли 

                                                                                                  страшноватая странная дева.

Правый глаз ее веком приросшим навечно закрыт, и горит злобным пламенем левый.

Искривился злорадно усмешкою скверною слишком широкий, почти что лягушачий, рот.

– Ох, и крепко же старая мертвая тварь ухватила тебя и железною хваткой взяла в оборот!

Успокойся, бедняга, внезапно, но очень надежно в местах этих скверных 

                                                                                                              свобода настигла тебя.

Принесла я привет тебе от Аренберги. Посылает, пылая и плача и непреклонно любя. 

Ветер по-звериному завыл,

Воинский свой проявляя пыл,

Проявляя разом прыть и пыл.

Снова льдом подернулась вода.

Тучи потянулись к нам сюда.

Полностью проснулись мира господа.