Он так решил...

Очень интересный флешмоб от Владимира Мельникова 

https://author.today/post/681030 о сильных поступках и волевых решениях.

И есть, чем его поддержать. 

У меня это не борьба с внешними врагами,

а внутренняя с собой, со своими мировоззрением и желаниями.

Готовьтесь, будет очень много буковок!

Обложечка со ссылочкой.

Из Главы 26

Настроения разговаривать не было. Вышел из музея, сел на скамейку в тени раскидистого дерева. Кому нужна такая правда? Может, это и хорошо, что я не продвинулся с расшифровкой письменности Древних. Мои открытия не примут ученые, а простым людям такая информация не принесет никакой радости, только пошатнет их привычное восприятие мира. Сейчас я прекрасно убедился в этом. Да, найду библиотеку, покажу всем считывающий механизм и тексты на дисках. Да, найду пятую пирамиду. А дальше, что? Что?! Лучше бы я ничего не знал об этом! Я просто уничтожу свое будущее и будущее Эмилии. А стоят ли эти символы того, чтобы начинать жизнь заново, когда уже немолод и хочется стабильности, семейного счастья?

Я сидел, облокотившись на колени и оперевшись подбородком на скрещенные пальцы. Душа страдала от смятения. Я разрывался между правдой в науке, своим мировоззрением и спокойным счастливым будущим. Видимо, Захии пришлось пережить то же самое и не раз на посту главы Службы древностей. Поэтому он закрывал доступ археологам туда, где могли быть найдены противоречивые артефакты. Видимо, мне придется поступать также во имя своей любви и нормальной жизни.

Чьи-то пальцы сжали мое плечо. Посмотрел в сторону и увидел супругу, севшую рядом. Она положила голову на место руки, обняла.

— Знаю, как тебе сейчас плохо… — произнесла она, сильнее сжимая в объятиях. — Но это твой путь, который хочу пройти вместе с тобой до конца, и я приму любое твое решение, не важно, будет ли оно правильным или нет. Не сожалей ни о чем. Я буду рядом. Всегда, мой любимый фараон Сахемхет. До последнего вздоха.

— Я люблю тебя!

Нежно коснулся поцелуем ее губ. Потом целовал еще и еще со всей страстью, на которую только был способен.

— Мне ожидать научную революцию в истории Древнего мира и переписывать лекции экскурсоводам? — раздался над нами голос Моретти.

Я поднял голову. Эмилия уткнулась в мое плечо, скрывая слезы от посторонних глаз.

— И Ваши рассказы туристам очень понравились. Они расстроились, когда Вы так быстро ушли, — закончил он короткий монолог.

— Не беспокойтесь, Алессандро. Не будет никаких волнений в мире науки. Я бы пошел на такое, пока был один, но сейчас я хочу то, чего лишен был в детстве до встречи со Стефанией — семьи: обнимать любимую жену, носить на руках своих детей, играть в шахматы с тестем и проигрывать ему, проводить выходные в путешествиях по Нилу на «Солнечной барке»… Никакие научные открытия и перевороты не сравнятся с простым человеческим счастьем.

— Рад это слышать! — снова расплылся в улыбке директор музея. — Если, вдруг, что-то случится, знайте, хорошее место для Вас здесь найду. А, может, бросите Службу древностей и переберетесь ко мне работать?

— Спасибо за предложение, — любезно ответил ему. — Но современному Древнему Египту я нужен больше, чем здесь.

— Был рад встрече с Вами. Позвольте откланяться. Ариведерчи.

Моретти слегка склонил голову, развернулся и ушел в сторону главного входа.

— Ты сделал свой выбор? — Эмилия неуверенно задала вопрос.

— Да. Но это не значит, что мы не поедем на поиски библиотеки. Я обещал, и слово свое держу.

В ответ она еще сильнее стиснула меня в объятиях, разрыдалась. Ради нее я готов поступиться своими интересами, убрать научные открытия в стол и совершать всякие безумства. Еще день в Риме, и возвращаемся в Каир. Будем искать большой уютный дом, готовиться к экспедиции на юг Египта, совершенствовать работу Службы древностей. А язык Древних? Он еще немного подождет — ждал же двенадцать тысячелетий…

Из Главы 27

В середине недели обозначил свой визит к министру культуры. Стоило мне появиться в дверях кабинета Арафа, как он удивленно поприветствовал меня, хотя, должно быть наоборот.

— Я ждал Вас только через неделю, мой фараон. Вы рано…

— Так получилось, господин министр. К сожалению, отчеты только по двум музеям: Британскому в Лондоне и Античности в Риме. В Лувр и Берлинский не поехали.

Я положил на стол папку с документами.

— И это прекрасно, — улыбнулся он. — Хотел посоветоваться с Вами, — и протянул документ.

Внимательно прочитав текст, я покачал головой:

— Оставьте все, как есть…

— Но бюст Нефертити… Это же наше национальное достояние!

— Я видел его в Риме на выставке. Он не стоит очередной траты нервов и новых культурных выяснений отношений. Это подделка.

— Там могла быть копия…

— Я видел оригинал. Но это подделка начала двадцатого века, как и большинство амарнских артефактов.

— Но столько историков, искусствоведов… Неужели они не заметили?

— Господин Араф, на этом бюсте у многих ученых строятся гипотезы, пишутся научные работы, делается карьера. Это фундамент, разрушив который, мы получим несчастных людей. Я видел остатки Ахетатона, и меня он не впечатлил, как главный город богатой страны. Скорее, это была огромнейшая загородная резиденция царя… Никакой он не фараон-еретик.

— А как же вещественные доказательства, находки?

— Это не более десяти процентов от реальной информации. Мелкие фрагменты очень большого сосуда, но по ним сложно понять, что было изначально. Найдено множество табличек с клинописью на территории дворца Эхнатона, их читают, делают переводы, но тот язык мертвый, как и мой родной. И если период Птолемеев у ученых получается неплохо переводить, то Древнее царство — невероятно отвратительно. Это такие фантазии, чтобы в грязь лицом не ударить. Кстати, я тоже начну нести чушь, если буду переводить Новое или Позднее царства. Мои знания и навыки здесь бесполезны, язык сильно изменился.

— Что же делать? — расстроился министр. — Бюст увеличил бы поток туристов, прибыль во многих отраслях и Службы древностей, в том числе.

— Выставьте меня, как музейный экспонат, точнее, сделайте экскурсоводом, — нескромно пошутил в попытке приободрить Арафа. — Представляете, какой будет ажиотаж, какие заголовки газет?! «Экскурсии живого внука фараона Менкауры», «Фараон современного Древнего Египта читает лекции»…

— Ни за что! — процедил сквозь зубы начальник. — Посмешищем в глазах общественности я становиться не собираюсь. Кто в такое поверит? Я лучше Вас уволю, сошлю на раскопки в Саккару, а на освободившееся место возьму леди Эмилию! Пусть и женщина, но руководитель она намного лучше Вас!

Опустил взгляд, вздохнул. Я прекрасно понимал, что он прав. Другой бы подчиненный стал доказывать с пеной у рта, какой он незаменимый работник, я же промолчал в ответ. Араф тоже «хранил тишину» (примечание: здесь отец использовал выражение «его уста не были открыты для речей», которым характеризовали усопшего, не прошедшего обряд погребения и церемонию открытия рта).

— Можно написать заявление на увольнение? — произнес я после долгой паузы.

— Хотите — пишите, — министр с грохотом положил на стол ручку и стопку бумаги.

Я присел на стул около стола начальника, аккуратно вывел текст «Прошу освободить меня от занимаемой должности главы Службы древностей. По праву преемственности прошу принять на руководящую должность доктора палеоантропологии Эмилию Аджари-Карнарвон». Поставил дату, вывел витиеватую подпись, созданную по принципу арабской средневековой вязи на базе древнеегипетской скорописи. Вернул бумагу и ручку владельцу, молча поклонился и покинул кабинет. Теперь я мог пробыть в больнице столько, сколько хотел, не думая о работе. Может, был и не прав, но такое решение на данный момент посчитал единственно правильным для меня.

Из Дополнения к Главе 29

Мы завтракали, обсуждали планы на рабочий день, когда в обеденный зал неслышно спустился Стефан. Вид у него был не вполне адекватный, в отличие от просыпавшегося Сахемхета. Растрепанный, он зевал, явно еще не добрался до ванной комнаты.

— Отец, — произнес он хриплым, словно простуженным, голосом, — знаешь, я не такой псих, чтобы восхищаться этими монстрами со съехавшей крышей!

— Стефан! — вмешалась я. — Оставайся джентльменом даже сейчас!

— Не сердись, — обнял меня Сахем, — его реакция вполне нормальная. Помнишь, какие галлюцинации появились у меня в Риме и как мне было потом страшно?

Уж этот кошмар я точно не смогла бы забыть, особенно рассказы мужа о своих видениях — Древнем, вырезающим лезвием на своей коже символы давно мертвого языка.

— Пап... — мальчик сел за стол напротив нас. — Я тебе верю, но, пожалуйста, пусть мой Древний Египет будет таким, каким он описан в учебниках истории. Пусть пирамиды строят сотни тысяч египтян, фанатично любящих своего правителя, пусть обелиски делаются для Хатшепсут и Аменхотепа Третьего, а Сфинкс имеет лицо фараона Хефрена. Я не хочу иметь дело с твоими Древними. Мне страшно. И неважно, насколько они были высокоразвитыми...

— Это твой выбор, — неожиданно для меня озвучил свое мнение Сахемхет. — И, если будешь считать, что твой прадедушка построил третью пирамиду на плато Гиза, ты, все равно, останешься моим сыном. Я с уважением приму твою точку зрения, какой бы она ни была, потому что очень люблю тебя — своего единственного сына Стефана! Мир? Ведь так говорят твои ровесники?

— Мир! — воскликнул мальчик, выскочил из-за стола, повис на шее отца и, улыбаясь, разрыдался. Сахем прижал ребенка к себе, тоже не сдерживая слез. Мои мужчины помирились и в научном мировоззрении, и в личном. А что еще надо, чтобы быть счастливой супругой и матерью?