Полуночная гостья. 7.48

Над застывшей мгновенно водою в неистовстве вихрей 

                                                                          вставала во весь небосвод снеговая стена,

И безумно забились в зашедшемся визгом взбесившемся ветре                                                                                                                        истошные вопли колдуньи,  

                                                                                                  и истово нас проклинала она.

Во весь голос завыла в ответ ей воинственно дева, и огонь онемевшее небо 

                                                                                                              лизнул золотым языком.

А я замер, взирая безмолвно на страшную схватку стихий, и торчал так дурак дураком.

И столкнулся с разбега над морем с нависшею снежной стеной 

                                                                                                  торжествующий огненный вал,

Пожирая замерзшие, замершие пространства, он с рассерженным ревом                                                                                                                                надежную стену прорвал.

От удара родилась гроза.

Мир весь принялась она терзать. 

И в громах потерялся колдуньин крик,

Проглотил его бури рык.

Тело девы вдруг выгнулось криво и словно сломалось, 

                                                                          упругая плоть вся волнами пошла, потекла.

Силуэт посветлел, опрозрачнел, фигура вся сделалась словно бы вылитой из стекла.

Но проснулся мрак черный в прозрачном сверкающем сердце,                                                                                                                                     и волною плеснул из него, 

                                                                                                  посветлевшую плоть заливая,

И застыла недвижно, бесформенно, мертвенно черная дева – как вроде совсем неживая.

Трансформация в крошечный миг уложилась, вместилась свободно 

                                                                                      в изменчивый промельк мгновенья.

Но мне виделось все, как в замедленной съемке.

Фантастически стали секунды те емки.

Умерла страховидная дева и вновь возродилась уродливым черным драконом 

                                                                                      в порыве волшебного вдохновенья.

И презрительно дракон зарычал.

Гром приветственно ему отвечал.

Он легко взлетел.

Ох, неужто покинуть меня захотел?

Нет, схватил меня, в когтях закачал.

Пролетели стремительно мы сквозь полярную мглу, и среди догорающих звезд 

                                                                          вдруг нежданно столкнулись с рассветом.

На распахнутых крыльях дракона заиграл адамантовым проблеском день, 

                                                                                                  умудряясь смеяться при этом.

Хоть, как ветхая ветошь, в когтях я безвольно висел, но в сознанье кружила строка,                                                                                                             порожденная дня красотою. 

И от ясного света, что звал меня вдаль к сокровенной весне, я опять о красе                                                                                                                          заразился внезапно мечтою.

Как во сне, мы безумно неслись наугад через вспугнутые миры, прорывая с разлета                                                                                                меж ними упрямые перегородки.

Я терялся во времени и не пытался понять, долго ль длится прекрасный полет, 

                                                                                                              иль совсем он короткий.

И ворвались мы в весеннюю грозу.

Вот и замок разоренный здесь внизу.

Вот другой дом.

Верно, узнает меня с трудом.

Тут на землю опустил дракон меня.

– Ну, иди. Тебя давно хотят обнять.