О сакральности События

В жизни человека происходит много событий, какие-то малозначимые, какие-то важные, а иногда даже судьбоносные. Много и событий, которые затрагивают уже не отдельного человека, а ту или иную группу людей или даже все общество. Но отдельно от всех этих событий важных и маловажных стоят сакральные события; это уже не события, а События. В чем же их отличие? Отличие этой группы событий от остальных только одно — это ощущение того, что за цепочкой вполне понятных причин их вызвавших, у людей остается ощущение неполноты такого объяснения, кажется, что чего-то не хватает, что за событиями  стоит еще что-то, причем такое, что оно всеми в той или иной степени чувствуется, но уразуметь его и точно определить нельзя. К таким событиям относится и трагическая смерть Александра Пушкина.  

В 1848 году, через одиннадцать лет после смерти Пушкина, мысли Николая I снова возвращаются к этому событию. Вот как об этом в своих дневниках рассказывает граф Модест Андреевич Корф, крупный государственный чиновник, учившийся в Лицее вместе с Пушкиным, и который откровенно недолюбливал поэта, и всегда старался принизить его значение. «В апреле 1848 года, — пишет Корф, — я имел раз счастие обедать у государя императора. За столом, где из посторонних, кроме меня, были только графы Орлов и Вронченко, речь зашла о Лицее и оттуда — о Пушкине. «Я впервые увидел Пушкина, — рассказывал нам его величество, — после коронации, в Москве, когда его привезли ко мне из его заточения, совсем больного и в ранах… «Что вы бы сделали, если бы 14 декабря были в Петербурге?» — спросил я его между прочим. «Был бы в рядах мятежников», — отвечал он не запинаясь. Когда потом я спрашивал его: переменился ли его образ мыслей и дает ли он мне слово думать и действовать впредь иначе, если я пущу его на волю, он очень долго колебался и только после длинного молчания протянул мне руку с обещанием сделаться иным. И что же? Вслед за тем он без моего позволения и ведома уехал на Кавказ! К счастию, там было кому за ним приглядеть; Паскевич не любит шутить. Под конец его жизни, встречаясь очень часто с его женою, которую я искренно любил и теперь люблю как очень хорошую и добрую женщину, я раз как-то разговорился с нею о комеражах, которым ее красота подвергает ее в обществе; я советовал ей быть как можно осторожнее и беречь свою репутацию, сколько для себя самой, столько и для счастия мужа, при известной его ревности. Она, верно, рассказала об этом мужу, потому что, встретясь где-то со мною, он стал меня благодарить за добрые советы его жене. «Разве ты и мог ожидать от меня другого?» — спросил я его. «Не только мог, государь, но, признаюсь откровенно, я и вас самих подозревал в ухаживании за моею женою…» Три дня спустя был его последний дуэль».

Не оставляют Николая I мысли о смерти Пушкина, вся его речь за столом — это по сути оправдание, желание показать, что он сделал всё, чтобы этого не произошло. Открывая другим тайну частных бесед с Пушкиным и его женой, он привлекает их в свои союзники, ищет поддержку. Видно, что убедительные оправдания, которые у него имеются, видимо, не настолько убедительны для него самого, и он все снова и снова возвращается к этой теме и ищет поддержку со стороны. Существует нечто, что подталкивает его к этому. Николай Iчувствует, что он стал участником действа, которое не вписывается в конечные причины известные ему.

В 1876 году 20 июня Александр Никитенко, российский историк литературы, профессор Санкт-Петербургского университета встречает на лечебном курорте Швецарии в ШинцнахЖоржа Дантеса. Вот как он описывает эту встречу: «Проходя под колоннадой кургауза, я часто встречаю человека, наружность которого меня постоянно поражает своей крайней непривлекательностью. Во всей фигуре его что-то наглое и высокомерное. На днях, когда мы гуляли с нашей милой знакомой М. А. С. и этот человек нам снова встретился, она сказала: «Знаете, кто это? Мне вчера его представили, и он сам мне следующим образом отрекомендовался: «Барон Геккерен (Дантес), который убил вашего поэта Пушкина». И если бы вы видели, c каким самодовольством он это сказал, — прибавила М. А. С., — не могу вам передать, до чего он мне противен!» И действительно, трудно себе вообразить что-либо противнее этого, некогда красивого, но теперь сильно помятого лица с оттенком грубых страстей».

Почти через 40 лет после смерти Пушкина, Дантес подходит к русским и напоминает, что он убил Пушкина. Это означает, что это событие продолжает жить в его сознании. Он прокручивает его, размышляет над ним, задает сам себе вопросы и каждый раз дает те же самые ответы, но не находит успокоения, он чувствует, что в произошедших событиях есть и что-то такое, которое ему остается непонятным, и не отпускает его мысли.

6 июня 1880 г. в Москве открывают памятник Пушкину. 8 июня Достоевский произносит свою известную речь о Пушкине на заседании Общества любителей российской словесности, которая была встречена аплодисментами и объединила и западников, и славянофилов. С этого момента можно считать, что Пушкин определил вектор развития литературы в России.

Появляются многочисленные исследования трагической смерти Пушкина, которые не прекращаются и до сих пор, и не прекратятся никогда, потому что это сакральное Событие, и оно никогда не будет объяснено конечными причинами. 

***

ПУШКИНСКОМУ ДОМУ

Имя Пушкинского Дома

В Академии Наук!

Звук понятный и знакомый,

Не пустой для сердца звук!

Это — звоны ледохода

На торжественной реке,

Перекличка парохода

С пароходом вдалеке.

Это — древний Сфинкс, глядящий

Вслед медлительной волне,

Всадник бронзовый, летящий

На недвижном скакуне.

Наши страстные печали

Над таинственной Невой,

Как мы черный день встречали

Белой ночью огневой.

Что за пламенные дали

Открывала нам река!

Но не эти дни мы звали,

А грядущие века.

Пропуская дней гнетущих

Кратковременный обман,

Прозревали дней грядущих

Сине-розовый туман.

Пушкин! Тайную свободу

Пели мы вослед тебе!

Дай нам руку в непогоду,

Помоги в немой борьбе!

Не твоих ли звуков сладость

Вдохновляла в те года?

Не твоя ли, Пушкин, радость

Окрыляла нас тогда?

Вот зачем такой знакомый

И родной для сердца звук

Имя Пушкинского Дома

В Академии Наук.

Вот зачем, в часы заката

Уходя в ночную тьму,

С белой площади Сената

Тихо кланяюсь ему.

Александр Блок, 11 февраля 1921г.