Бытовое

По дороге на работу и с работы я каждый раз прохожу мимо мастерской, в которой делают скрипки. Она находится на первом этаже, и большое окно выходит прямо на набережную. На подоконнике в корзине с пледом лежит худая и длинноногая собачка с вытянутой мордой и короткой серой шерстью, и, положив голову на край корзинки, дремлет или сонно смотрит на прохожих. А в глубине комнаты на табуретке сидит человек и делает скрипки. Вручную, как во времена Амати и Страдивари. Я видел его на каждой стадии работы - как он делает на бумаге чертеж деки, как начинает вырезать эту деку из дерева и как подтягивает струны на уже готовой скрипке. Каждый день он сидит там, не разгибаясь и не глядя по сторонам - два месяца хожу мимо его окна, а мы с ним ни разу не встретились глазами - и делает свои скрипки. Дверь на улицу открыта, чтобы впускать воздух, собачка в корзинке дремлет, человек работает.

И, хотя на скрипке я мог бы сыграть только в своем воображении, а занятия в музыкальной школе всегда ненавидел, я успел проникнуться к этому человеку уважением и даже чувством тайной общности. Потому что кажется, что он тоже - из тех, кто любит свое дело и живёт ради того, чтобы вот так сидеть и делать свои скрипки, точно так же, как и я, хотя я очень люблю своих резидентов и свою работу с инвалидами, в конце концов живу ради того, чтобы сидеть и писать свои книги. А потом их перечитывать и обсуждать с читателями. И различие, если оно вообще есть, состоит только в том, что писатель не может жить, не поднимая головы от текста, и не выходить из своей мастерской - наоборот, он остаётся в своей мастерской и на работе, и на митинге, и в путешествии, и на диване с книгой, и даже во сне.