Субботний отрывок

Доброго вечера, дорогие читатели, слушатели и коллеги по творческому цеху! ️  

В рамках вечного субботнего флешмоба от уважаемой Марики Вайд сегодня вашему вниманию отрывок из повести "Красавицы":

— Бабуля!

— Ммм?

— А мама красивая была?

Лёва почти ощутил, как в спину толкнул загустевший воздух, ставший тяжёлым от бабушкиного взгляда. Твёрдо уверенная в том, что невестка разрушила жизни мужа и сына, Марина Никитична не упоминала о ней, выбросила все фотографии: свадебные, снимки короткого периода совместной жизни сына и невестки, фото после роддома, первые годы её единственного внука. Лёва ни разу не слышал, чтобы отец ругал сбежавшую жену. Он ни разу не произнёс грубого слова, но не сопротивлялся матери, когда та уничтожила малейшие следы непутёвой невестки, заставила подать на развод, алименты, а затем заочно лишить её родительских прав. Лёвка понимал, что бабушка, охраняя семью, сделала для них больше, чем многие мамы его одноклассников, вместе взятые. Но всё же он продолжал искать доводы в защиту матери, намёки на то, что она искала его и хотела общаться, что он всё-таки был для неё важен и нужен.

— Красивая, — уронила в тишину слово, будто камень в омут. — А что толку-то?

— Разве у красоты непременно должен быть толк? Все обязаны приносить пользу? — обернулся Лёва к бабушке.

— Не хочешь никому быть должен и обязан, живи для себя — не заводи семью, — поджала губы Марина Никитична. — Был бы у тебя ребёнок, ты бы иначе рассуждал.

— Ты должна была научить её, помочь, она же молодая и глупая!

— Жизнь научила, не переживай. Красота-то не навек дана.

— О чём ты? — нахмурился Лёва.

— Да ничего, — отмахнулась бабушка.

— Нет, ты от меня что-то скрываешь! Ты знаешь, где мама?

Марина Никитична пристально посмотрела на него и выпила воды. Потом откинулась на спинку стула, скрестив руки на груди.

«Сейчас опять врать начнёт!» — мелькнуло в голове у Лёвки, который так привык к полуправде за эти годы.

— Лет пять назад видела её в Ростове последний раз. На автовокзале, когда по делам ездила. Она тогда даже не спросила, как дела у сына, а ты ведь уже в средней школе учился. Долг по алиментам у неё был астрономический, так стала клянчить сначала, взаймы просить, потом угрожать. Мол, придёт и сына заберёт у ведьмы-свекровки, которой только деньги и нужны. Народу кругом много было, духота.

— Она пьяная была? — откашлялся Лёва.

— Не знаю, не нюхала, — дёрнула плечом Марина Никитична. — Но похожа была на шалаву бездомную.

— Бабуля, пожалуйста! — попросил он.

— Сам спросил. Я ответила, — она наклонилась вперёд к ноутбуку, некоторое время смотрела в монитор невидящими глазами, потом снова взглянула на внука: — Уж не знаю, где её жизнь мотает, только не по совести это, чтоб ребёнка променять на гулянки. Нет у меня для неё оправдания никакого. Вот, честно, сдохла бы она под забором!

— Бабуля! — возмущённо воскликнул Лёвка.

— А что, лучше будет, если она лет через десять-пятнадцать приползёт к тебе? Не красавица с фотографии, а больная насквозь страхолюдная развалина с распростёртыми объятиями: «Сыночка, родной, прости, кровиночка, прими, корми, лечи, досматривай! Я же тебе жизнь подарила!» — Марина Никитична скривилась, коверкая голос, встала из-за стола и обернулась на выходе из кухни: — Надеюсь, не доживу до этого! Простишь — твоё дело! Я простить не смогу, ни слёз сына, ни брошенного внука не забуду ей!

Лёва услышал, как она хлопнула дверью в комнате. Зря он затеял этот разговор, только расстроил и бабушку и себя. Он вздохнул, уныло дочистил картошку и поставил варить.