Критик О. Латунский критикует

Когда-то давно пришлось написать рецензию на некий текст достойный рубрики 7 фраз Лилии Масловой. От своего имени не решился, выбрал псевдоним. 

Критик Латунский начал читать текст. 

«Валерий Голубев не любил безразличие, потому что задавался вопросом: «Ужас ли происходит с миром»? Сложнейший вопрос, невероятные ответы, сбивающие с темпа обыденной жизни, в которой трудно найти правду».

- А действительно, ужас ли происходит с миром? - задал себе этот сложнейший вопрос О. Латунский. 

- Да, вроде, ужас с миром происходит постоянно, - безразлично пожал плечами критик. Логическая связь, заявленная автором, не простроилась. Латунский вздохнул. Посмотрел на второе предложение.  Подумал о Валере. Нашел ли он в своей жизни правду, получая невероятные ответы, сбивающие его с темпа этой самой, обыденной жизни. 

Дальше шло слово «Итак».

- Видимо, пошел искать, - подумал критик. - И нашел, - обрадовался он, прочитав следующий абзац. 

Темп обыденный жизни Валеры явно сбился: он шел на работу не спеша. 

- Но, нет, не нашел ЛГ невероятного ответа, - расстроился Латунский на следующем предложении. Выяснилось, что Валера «никуда не любил спешить: ни на работу, ни в гости, ни к Богу». Но при этом обычно он все же выходил позже, и тогда, наверное, приходилось спешить. Или, забив на дисциплину, беспечно опаздывал?

- А почему каждый день раньше не выходишь? – задал себе простой вопрос Латунский. - Сегодня особый день? 

Упоминание Бога, к которому не любил спешить герой, вселяло определенные надежды.

 ЛГ шел «не отрывая взгляда от знакомой дороги», но при этом замечал и людей которых «было слишком много в тот день», и которые «слегка раздражали его. Но в этом, как известно, нет ничего плохого». 

- Кому известно, что в легком раздражении от избыточного количества людей нет ничего плохого? – задумался наш критик. – Ну автору, очевидно, не читателю же, – пришел ответ.

- Мизантроп, однако, - огорчился Латунский. Герой начинал ему нравиться, он казался ищущим человеком.

«Куда они все идут в субботу?» — думал Голубев.

- Израиль? – застарелый антисемитизм с надеждой всколыхнулся в Латунском. – А наш-то не такой, по субботам работает. 

«А ещё он слышал обрывки чужих фраз». 

- Началось! – критик потер руки. - К богу не спешит, чужие разговоры начал слышать. Психологический триллер или даже парапсихологический!

«А ещё Валерию хотелось сказать, да непросто сказать, а донести до людей определенные чувства. Чувства от одной лишь фразы, своей фразы, которая звучала так: «До победного на Проспекте Победы».

Взгляд Латунского пробежал вниз по строчкам.  Но чувства, что хотел донести до раздражающих его людей ЛГ, увы, не определялись.Радость? Страх? Любовь? Голод? Гнев? Юмор? – нет ответа. 

Да Леня Голубков, пардон, Валера Голубев и сам «не знал, почему в голове родились эти слова: «До победного на Проспекте Победы». Голубев предположил, что они ему приснились».

Сны наяву! Надежда на триллер, еще не угасла. 

«Он размышлял, пока впереди не увидел толпу. Похожую на тучу, на грозовую тучу. Гонимую ветрами, северными ветрами. Гонимую по миру. Рынок. Здесь стоял рынок. И он стоял на этом тротуаре лет десять. И десять лет сюда шли люди. Тучей хмурой шли». 

Хмурой тучей шли люди на рынок, гонимые по миру ветрами, северными ветрами. Шли, выкрикивая проклятья задиравшим цену на редиску и помидоры айзерам и прочим всяким гражданам таджикам. Шли с арматурой и факелами…  

 - Нет, не Израиль, - понял критик.

«Голубев не знал, что пришёл конец и рынку, и торговле, и работе Толика».

- Понятно, что не знал, только подошел же, - разочарованно подумал Латунский, осознав, что погрома не будет, только облава. - А что за Толик выскочил как чертик из табакерки?  

«Страшное происходило в жизни гражданина Таджикистана Толика. Его штрафовали, хотели арестовать, отобрали рассаду».

Толика штрафовали долго и мучительно, не арестовали, но отобрали рассаду. Позволили сбегать в машину за паспортом, паспорт тоже не отобрали, но стеречь рассаду не стали, забрали себе. Мусора проклятые. 

- Что за рассада? – задал себе сложнейший вопрос Латунский. – Наверняка, та самая, - получил он невероятный ответ. 

От происходящего таджикский дилер Толик потел. «Потому что его взяли первым. И ему было обидно».

- Взяли бы вторым или третьим, было бы насрать, - согласно кивнул критик.  

А «Голубев наблюдал. Он курил сигареты, пачка всегда была у него во внутреннем кармане серого пиджака».

- Да, необходимое замечание, где была пачка, и какого цвета пиджак. Автор молодец, - подумал Латунский. 

«Это была первая за утро сигарета. От неё закружилась голова, и стало трудно дышать».  – Ну, конечно, рассада Толика, - догадался критик.

«Грейдер. На тротуаре появился грейдер. У него была цель - снести ларьки. Смешать их с землёй, с пыльным асфальтом, пустить по ветру, не глядя на людей, которые смотрели на трактор, как на врага».

- Вот сволочь, - подумал о Грейдере Латунский, представив смешанные с землей и асфальтом, летящие по ветру ларьки. – Апокалиптическая картинка. И все это «не глядя на людей, смотрящих на трактор как на врага». 

- А ведь потом все плиткой покроют. Для того и ковыряют, – вздохнул критик. - Тонко подмечено, - покивал он. 

«И тяжёлый ковш поднялся к небу, разруха – хруст древесины». 

- Да, - обрадовался Латунский, - грейдер-трансформер. То грейдер, то трактор, то нож, то ковш, - находка автора, конечно. – А разруха это хруст, а вовсе не мочеиспускание мимо унитаза. 

«Валерий смотрел на продавцов и тяжело вздыхал. Он думал о жестокости человека и о законах человека».  

Латунский тоже задумался о законах человека. - Что это? Закон Ньютона или закон Дюбуа-Реймона? Закон Гей-Люссака или законы Менделя? Все они люди, так значит и законы их, - пожал плечами Латунский. – И все они жутко жестоки, хрен нарушишь.

«Валерий смотрел на лысого мужчину; тот был в чёрной дорогой кожаной куртке. Остальная одежда его тоже была чёрной. Человек в чёрном давал команды машине через человека в этой машине».

- Какая остальная одежда? – попытался представить себе Латунский. – Ну брюки это понятно, ботинки, носки, трусы, майка, рубашка, свитер, - как тонко подмечено, восхитился он. И связь от мозга к мозгу. Черный человек, - черная машина вокруг другого человека. Вот ужас происходящий с миром! Просто реквием! Вагнер!

«Валерий сжал кулаки, не выдержал этого похабного цирка:

«Оставьте людей в покое, жулики, воры!» – крикнул Валера».

- Вот! Кульминация! Высшая точка напряжения! Протест маленького человека! Катарсис!

— «А мусор за счёт городского бюджета».

- Черт, не понял, кто это сказал. ЛГ или черный, лысый? Впрочем, не важно, мусора всегда из бюджета, - решил критик. – Но накал сдулся, - отметил он. - А может накал сдуться? – пришла следующая мысль. – Может, в этом тексте точно может, - успокоился он.

— «Мы поколение, которое только и видело одну бытовуху, - ответил Валерий спокойно и покраснел».

- А здесь опечатка, автор наверняка имел в виду «порнуху», - решил Латунский. 

«Сын быта – он шёл на работу и думал о жизни, заворачиваясь в пиджак от реальности, перспектив и правил. Он много курил и пил воду, которую приобрёл в магазине. В первом попавшемся магазине. И он думал как раз о покупках. О том, где он будет теперь брать овощи и мясо. Потому что полчаса назад он увидел, как рядом с его домом на проспекте Победы, уничтожают рынок, уничтожают техникой человека и законом человека».

- Финал. Финал, вызывающий дрожь и слезы, - думал Латунский заканчивая рецензию. - Сын быта! Это круче чем сын турецкоподданного!  «Завернуться  в пиджак от реальности, перспектив и правил» – потрясающая метафора. – Восторгался он. 

 - «Пил воду», - опять опечатка. Пить водку должен Валера после такого потрясения.  

Латунский потянулся, постучал торцом карандаша по столу. Вздохнул. 

«Стихия рынка захлестнет нас», - вспомнил он ленинское прозрение. – Да, не дают. Конечно, не дают, «уничтожают рынок, уничтожают техникой человека и законом человека». Вот суки! – заключил критик, поставив точку в рецензии. - Да, триллер, социальный триллер о бунте маленького человек, сына быта, и падении этого человека в раздумье, «где он будет теперь брать овощи и мясо». В «Пятерочке»-то поди дорого, овса не укупишь.  Да, адский текст! И автор ацки талантлив. В печать, немедленно. Рекомендую, покачал головой критик.