Отверженные. Вальжан-Иисус и Жавер-Пилат

Вальжан-Иисус и Жавер-Пилат. Связи персонажей с библейскими образами

Виктор Гюго прекрасно был знаком с Новым Заветом и свободно вплетал в свои тексты религиозные сюжеты, иногда очевидные и лежащие на поверхности, а порой – спрятанные под слоем метафор. В романе "Отверженные" как ни в одном другом ясно читается библейский интертекст, он представляет собой широчайшее поле для исследования, но конкретно в этой статье будут рассмотрены только черты образов Христа (в Жане Вальжане) и Пилата (в Жавере).

Важно сказать, что библейские герои не являются прототипами персонажей Гюго. Вальжан и Жавер не становятся Христом и Пилатом в буквальном смысле, но тянутся к этим образам и наполняются их чертами.

Итак, начнем с христоподобия Жана Вальжана, но прежде обозначим его предысторию: Жан Вальжан – крестьянин, укравший хлеб для детей своей сестры; за эту кражу он был приговорен к каторге. Спустя 19 лет он выходит на волю, "социально мертвый", отверженный обществом. Каждый отказывает ему в ночлеге, дети забрасывают его камнями. Так он скитается, пока одна женщина не указывает ему на дом епископа Мириэля, где любой человек, кем бы он ни был, найдет приют. Епископ принял Вальжана, как собственного брата, дал ему хлеб, вино и ночлег, однако, Вальжан, уже не верящий в возможность добрых намерений, похищает серебряные подсвечники епископа и сбегает. На утро жандармы приводят его к Мириэлю, который заявляет, что подсвечники подарены, и невиновного Вальжана можно отпустить. Здесь происходит переворот и взлет личности Жана Вальжана.

Образ Христа в романе несут два персонажа – епископ Мириэль и Жан Вальжан, но каждый по-разному. У Мириэля этот образ раскрывается в его учении, в словах, действиях. Так, он не говорит высокопарным языком, не выдумывает сложных аллегорий, а переходит на язык народа, чтоб быть с ним ближе, и заботливо поучает крестьян одного селения, попросту приводя им в пример крестьян другого селения. В тексте также есть говорящая за себя отсылка, в эпизоде, где епископ приезжает в другой город на осле:

– Господин мэр и вы, господа горожане! — сказал епископ. — Мне понятно ваше негодование. Вы находите, что со стороны такого скромного священника, как я, слишком большая дерзость ездить на животном, на котором восседал сам Иисус Христос. Уверяю вас, я приехал на осле по необходимости, а вовсе не из тщеславия.

Жану Вальжану достается иная часть образа Христа: на его долю перепадают страдания.

В статье "Библейские интертексты в романах Гюго" Жан-Клод Физен говорит, что вся история Жана Вальжана "прерывается" отсылками к Страстям Господним. Он не приводит примеров, но я их постараюсь привести и адаптировать.

Первое испытание Христа в списке Физена – суровые странствия. Это звучит крайне обобщенно, ведь, скорее всего, охватывает период с самого рождения Иисуса до его 33-летия. Но, думаю, всё-таки это можно взять как сходство с путем Жана Вальжана, который шел пешком из Тулона, гонимый всеми и отовсюду.

— Куда же мне деваться?

— Куда хочешь.

Путник взял свою палку, ранец и вышел.

На улице мальчишки, которые провожали его от самого «Кольбасского креста» и, видимо, поджидали здесь, стали бросать в него камнями.

Следующее по хронологии – освобождение Варравы – преступника, помилованного Понтием Пилатом.

Пилат, отвечая, опять сказал им: что же хотите, чтобы я сделал с Тем, Которого вы называете Царём Иудейским? Они опять закричали: распни Его. <…> Тогда Пилат, желая сделать угодное народу, отпустил им Варавву, а Иисуса, бив, предал на распятие. (Мк. 15:6—15)

В романе действительно есть эпизод, где Жан Вальжан, уже став мэром города и называясь г-ном Мадленом, предстает перед судом, чтоб защитить человека. Этому человеку, по воле случая принятому за Жана Вальжана, грозила пожизненная каторга. Все дело в том, что Вальжану нужно было являться в участок каждый месяц, отмечаться и не выезжать из города, иначе – снова каторга; он же нарушил все запреты, случайно ограбил мальчишку на большой дороге и пропал – за это его разыскивали. Мог ли Жан Вальжан спокойно смотреть на то, как судят невинного человека, "вешая" на него его грехи? Уже нет. Он изменился, стал истинным воплощением добра и сострадания, он не мог позволить суду отправить этого человека на каторгу вместо него. После ужасной ночи терзаний Вальжан решает заступиться за невиновного и прилюдно открывает свое настоящее имя.

Эту сцену можно соотнести с освобождением Варравы; интересны аллитерация и ассонанс имени Варрава, города Вар и Барского района, где происходит суд в романе. Хотя есть несколько контраргументов для этой теории. Во-первых, Варрава был разбойником, а ложно обвиняемый Шанматье лишь подобрал яблоневую ветвь – это все, в чем его можно обвинить. Возможно, и само яблоко, как символ греха, тоже играет роль, но все равно вина не одинакова. Во-вторых, отпустить Варраву приказал Пилат. Жавера же на суде не было, однако его отсутствие многократно подчеркивается; герои постоянно упоминают его, он не выходит из головы Жана Вальжана, и в конечном итоге он говорит присяжным:

Эти люди не узнают меня? Хотел бы я, чтобы здесь был Жавер. Вот кто узнал бы меня сразу!

Жавер – вот к кому тянутся все нити и мысли всех в зале суда, словно он какое-то высшее существо. Несомненно, у него непререкаемый авторитет, хотя должность его не так велика, чтоб судьи беспокоились об его отсутствии. Не значит ли, что на деле Жавер играет большую роль? De jure – он ещё "скромный" полицейский, de facto – уже Понтий Пилат, без которого и суд – не суд.

Варраву-Шанматье отпустили, однако и Вальжан свободно покидает суд, ему дают уйти. Почему? Потому что здесь нет того, кто смог бы передать его распятию. "Вот кто узнал бы меня сразу!" – говорит Вальжан, что можно перевести как "Вот кто схватил бы меня сразу".

И в самом деле, как только Жавер узнает правду, он арестовывает Вальжана.

Жан Вальжан был признан виновным и приговорен к смертной казни. <...> Король, по бесконечному милосердию своему, пожелал смягчить наказание, заменив смертную казнь бессрочной каторгой

Таким образом, и Жан Вальжан изначально приговорен к смерти, но, чтоб роман не закончился на этом, Гюго вынужден оставить героя живым. С другой стороны, перед отправкой на каторгу во Франции существовала процедура под названием "социальная смерть", то есть каторжник отныне считался "мертвым" членом общества, и метафорически, можно сказать, Жан Вальжан тоже "мертв".

Интересно, что в заметке Парижской газеты, возвещающей об аресте Вальжана, он два раза назван негодяем, один раз бандитом, преступником, причислен к воровской шайке, и в целом его газетное описание изобилует грязью.

Этому негодяю удалось обмануть бдительность полиции.

Это при том, что Жан Вальжан был хорошим мэром, делавшим все возможное для благоустройства города. Очень вписываются сюда слова "И к злодеям причтен" (Мк.15), относящиеся к Иисусу, распятому между двух разбойников.

Следующий немаловажный пункт в страданиях Христа – его смерть. Жан Вальжан умирает не только как член общества; на каторге он умело подстраивает свою смерть, упав в воду во время спасения матроса.

Вчера каторжник из партии, работавшей на борту „Ориона“, спасая матроса, упал в море и утонул. Тело его найти не удалось.

Намека на то, что он выжил, в тексте нет, и таким образом, Жан Вальжан как бы погибает и для читателя. Снова он появляется в сюжете, когда приходит в трактир Тенардье, чтоб забрать Козетту. Это происходит не в какую-то дату, а именно в Рождество.

Когда они миновали церковь, незнакомец, видя все эти разбитые под открытым небом лавчонки, спросил:

— Тут что же, ярмарка?

— Нет, сударь, это Рождество.

Жан Вальжан "умирает" не единожды. Вальжан скрывался с Козеттой в женском монастыре под именем Фошлевана – садовника, которого он спас, ещё будучи мэром. Он попал в монастырь, спасаясь от преследования полиции и перебравшись через стену, только, чтобы заявить о своем присутствии и официально попросить приюта, ему нужно было выбраться и войти через ворота. Как это сделать? На помощь своему спасителю пришел Фошлеван, он предоставил пустой гроб, который позже должен был отправиться на кладбище. Вальжан принимает план Фошлевана, ложится в гроб, однако их план едва ли не срывается, и Вальжана почти что хоронят заживо.

Жан Вальжан, мертвенно-бледный, лежал неподвижно.

Фошлеван тихо, точно вздохнув, прошептал:

— Он умер!

Вскоре Вальжан "воскресает", пробуждается ото сна, оставляет могилу, и ее закапывают пустую. Здесь прослеживаются черты сюжета о том, как Мария Магдалина нашла гроб Иисуса пустым, а самого воскресшего Христа приняла за садовника. Важно, что и Жан Вальжан, взяв себе новое имя – Фошлеван, – становится садовником в монастыре. Смерть и воскресение его происходят на кладбище Вожирар, носящем имя Матери Распятия.

Известно, что Иисус наделён некоторыми атрибутами, самые популярные – терновый венец и жезл (в некоторых переводах – трость). "Дали Ему в правую руку трость"  (Мф. 27:28-29). Трость, или дубинка, также является одной из немногих вещей Жана Вальжана: с палкой он впервые появляется в повествовании, когда входит в город, с ней же идет по лесу с Козеттой.

Палка была довольно тщательно остругана и не казалась слишком грубой; сучки были обрублены, набалдашник сделан из красного сургуча — под коралл. Это была дубинка, но казалась она тростью.

— Идем, Козетта, — спокойно сказал незнакомец.

Левую руку он протянул Козетте, а правой подобрал палку, лежавшую на земле.

Обратимся к имени Жана Вальжана, оно тоже имеет важное значение:

Его мать звали Жанной Матье, отца — Жаном Вальжаном, или Влажаном, — по всей вероятности, «Влажан» было прозвище, получившееся от сокращения слов voila Jean (фр. Вот Жан)

"Вот Жан" почти является переводом фразы "ecce homo" (букв. "Вот человек"), слов, произнесенных Понтием Пилатом, когда он представил избитого и униженного Христа перед толпой в Иерусалиме, после его бичевания.

Виктор Гюго нередко интегрировал библейские тексты в те места своего романа, где читатель и не представлял найти ничего, связанного с религией. Для кажущегося присутствия интертекста хорошо подходит название части, главы или книги. Достаточно вспомнить название главы «Он тоже несёт свой крест», где нет креста, но есть клоака, через которую Вальжан несёт раненого Мариуса домой. Немногим позже, в главе "Потрясение незыблемых основ", Жан Вальжан, на время оставленный Жавером, останавливается на втором этаже своего дома, и Гюго комментирует это так:

На всяком крестном пути есть свои передышки.

"Последний бой" Вальжана с самим собой состоялся перед признанием Мариусу в том, что он каторжник. Ту ночь Жан Вальжан снова провел без сна, ровно как и ночь перед судом.

Он оставался до утра в том же положении, на коленях, уронив голову на кровать, сломленный непомерной тяжестью судьбы, — увы, раздавленный, быть может! — судорожно сжав кулаки, широко раскинув руки, точно распятый, которого сняли с креста и бросили наземь лицом вниз.

Что же насчёт Жавера? Однажды спасённый Жаном Вальжаном, он больше не смел арестовать его. Долг совести и долг полицейского разрывали его на части, но как бы не был силен в нем голос закона, "в глубине его сознания звучал голос, странный голос, кричавший ему: «Хорошо! Предай своего спасителя. А затем, как Понтий Пилат, вели принести сосуд с водой и умой свои когти»."

Наконец в тексте прозвучало прямое сравнение с Понтием Пилатом, хотя и к сравнению Жавера с ним тоже можно найти контраргументы: всё-таки Жавер не сдал Вальжана полиции, отпустил его и покончил с собой.