Можно ли "на глаз" отличить текст ИИ от человеческого?

Недавно у одного блогера в Дзене видел интересный эксперимент: он давал сравнение насколько качественно пишут разные нейросети и можно ли отличить их от человеческого текста так сказать на глаз (честно признаюсь сам не угадал))

Тема меня заинтересовала, и решил я этот эксперимент повторить, только с большим количеством текстовых нейросетей. А где, кроме АТ, найдешь людей, которые обладают намётанным литературным глазом и смогут это объективно определить. Поэтому решил провести его именно здесь.

Итак, условия опыта таковы: я дал задание 7 разным нейросетям (каким именно напишу позже, но есть и отечественные и иностранные)  - написать короткий (не более 2500 зн.) рассказ в стиле даркфэнтези с произвольным сюжетом ( сам промпт не пишу, ибо большой и ни к чему). В качестве человека подопытного выступил сам, причем, чтобы быть в «равных условиях» написал рассказ сходу без редактирования. Тексты ИИ тоже без исправлений, только отформатированы по общему шаблону. Так что условия равные. 

Сможете ли вы определить текст, который написан человеком ? Ну и желательно понять: какой из рассказов вообще лучше на ваш вкус).  Итоги подведу через несколько дней.

P.S. репост и ссылка приветствуется, потому что, чем больше людей поучаствуют, тем точнее эксперимент. 

Ну вот, что получилось:

1. Последний долг

Мертвые не должны плакать. Но слезы все равно катились по щекам Элары, когда она склонилась над телом мужа.

— Три дня, — прошептала некромантка, касаясь холодного лба. — Всего три дня я могу тебе дать. Веки дрогнули. Грудь медленно поднялась. Серые глаза открылись и уставились в потолок.

— Элара? — голос звучал как шорох осенних листьев.

— Я здесь, Корен.

Он сел, неловко, словно заново учился владеть телом. Кожа приобрела восковой оттенок, но улыбка осталась прежней.

— Знаю, что ты сделала. Запретная магия… — он покачал головой. — Зачем?

— У нас есть дочь. Она не помнит тебя — слишком мала была. Хочу, чтобы…

— Элара, — Корен взял ее руку. Прикосновение было ледяным. — Покажи мне ее.

Они поднялись в детскую. Трехлетняя Мира спала, обнимая тряпичную куклу. При виде отца что-то сжалось в груди Элары — девочка была его точной копией.

Следующие два дня стали самыми счастливыми за последний год. Корен играл с дочерью, рассказывал сказки, учил ее рисовать. Мира смеялась, не замечая неестественной бледности отца, не чувствуя холода его объятий.

На третий день, когда девочка заснула, Корен подошел к жене.

— Время вышло, — сказал он тихо.

Элара кивнула, не в силах говорить.

— Спасибо. За эти дни. За возможность узнать ее.

Он лег на кровать и закрыл глаза. Элара произнесла слова разрыва заклятия.

Но когда рассвело, Корен все еще дышал.

— Как? — выдохнула она.

Он повернулся к ней, и в его глазах плясали красные огоньки.

— А кто сказал, что я хочу уходить? — прошептал он, и голос его стал совсем чужим. — Спасибо, жена. Ты открыла дверь не туда, куда думала. И теперь я останусь с вами… навсегда.

Элара отшатнулась, понимая свою ошибку. То, что вернулось в теле мужа, больше не было Кореном.

 А из детской донесся испуганный плач дочери.

2. Шепот из прошлого

Серый туман, густой, как овечья шерсть, лип к изможденным лицам жителей Вейденской долины. Он пришел не с гор, а из колодца. Не того, что для воды, а из черной, зияющей раны в земле, где, по слухам, обитала сама Скорбь.

Эйлин, сгорбившись под тяжестью вязанки сухих трав, чувствовала, как сырость пробирается до самых костей. Она шла к своему дому, покосившейся лачуге, где ждала ее крошечная Лира. Лира, чьи глаза, некогда цвета весенней зелени, теперь поблекли, словно выцветший гобелен. Болезнь, принесенная туманом, медленно, но верно вытягивала из девочки жизнь.

В тот день туман был особенно плотным. Воздух словно звенел от невысказанных страданий. Эйлин ускорила шаг, опасаясь, что не успеет вернуться до наступления сумерек. Сумерки, когда колодец начинал дышать полной грудью.

Дома было тихо. Слишком тихо. Сердце Эйлин ёкнуло. Она вошла в комнату, где на соломенной подстилке лежала Лира. Девочка не дышала. Глаза были широко открыты, устремлены в потолок, но в них не было ни жизни, ни страха. Только пустота.

Эйлин упала на колени, ее пальцы дрожали, касаясь холодного, неподвижного лица дочери. Из горла вырвался тихий, сдавленный стон. Скорбь. Она пришла за Лирой.

Внезапно, в углу комнаты, где тени сгустились особенно сильно, раздался шорох. Эйлин вздрогнула. Это не могло быть животное. Шум был слишком… размеренным.

«Кто там?» — ее голос был лишь шепотом.

Тишина. Затем снова шорох, ближе. Эйлин сжала в руке кочергу, единственное, что могло служить оружием.

Из тени выступила фигура. Высокая, тонкая, одетая в лохмотья, которые, казалось, были частью самой тьмы. У нее не было лица, только гладкая, черная поверхность, отражающая тусклый свет керосиновой лампы.

«Ты принесла мне ее?» — прозвучал голос, словно шелест сухих листьев. Он исходил отовсюду и ниоткуда.

Эйлин замерла. «Кто ты?»

«Я — ждущая,» — ответила тень. «Ты знаешь, кто я. Ты пришла ко мне сама, когда туман впервые коснулся твоего порога.»

Голова Эйлин шла кругом. Она помнила. Помнила, как три дня назад, отчаявшись, искала способ помочь Лире. Помнила, как нашла старую, пожелтевшую книгу, в которой говорилось о колодце и его цене. Цена — самая дорогая вещь, что у тебя есть.

«Я… я не знала,» — прошептала она. «Я думала…»

«Ты думала, что можешь обмануть Скорбь,» — перебила тень. «Ты думала, что сможешь отдать пустоту взамен пустоты. Но ты принесла мне пустоту, которую я хотела — пустоту сердца. А теперь… теперь пришло время вернуть мое.»

Фигура медленно подняла руки. И тогда Эйлин увидела. На ее ладонях, там, где должны были быть пальцы, пульсировали крошечные, бледные огоньки. И среди них, ярче всех, сиял зеленый огонек, цвет глаз ее Лиры.

Эйлин отшатнулась, ее взгляд упал на дочь. Лира лежала неподвижно, но ее лицо… оно стало спокойным. И на ее щеке, словно крошечная родинка, мерцала крошечная искорка.

«Ты заблуждаешься,» — сказал голос тени. «Я не беру. Я беру взамен. Ты принесла мне свою дочь, чтобы спасти ее. А я… я беру твою жизнь, чтобы наполнить ее.»

Эйлин почувствовала, как ее тело обмякает. Как жизнь уходит сквозь пальцы. Последнее, что она увидела, прежде чем тьма поглотила ее, были эти огоньки. Не только зеленый. Там были десятки, сотни крошечных, угасающих и вновь разгорающихся искр, словно звезды, падающие в бездонный колодец. И среди них, как последняя, самая яркая, горела жизнь ее дочери.

3. То, что помнит туман

Туман пришёл с севера, густой, как пепел после пожара. Он не просто окутал деревню — он заполз в дом, проник под дверь, оседал на липкой пленке. Люди говорили, что это наказание. За это — никто не знал. Или боялся сказать.

В доме на краю болота жила Мара. Старуха, от которой все сторонились. Говорили, будто она разговаривала с той стороной, где дышат мёртвые. Но когда дети болели, приходили к ней. Когда рожали — тоже. Она молчала, варила зелья, шептала над травами. А потом, когда туман начал убивать — пришла очередь Мары просить помощи.

В полночь к ней постучался парень, с синяками под глазами и дрожью в руках. Его сестра лежала без сна уже третий день, с открытыми глазами, шепчущая что-то на языке, которого не знала.

— Что с ней? — спросил он, стоя на пороге, будто боялся переступить черту.

Мара не ответила сразу. Смотрела в угол, где висел старый кожаный мешочек, пропитанный смолой и чем-то тёмным.

— Туман не просто туман, — прохрипела она. — Это память. Память тех, кого мы сожгли. Кого похоронили заживо. Кто не умер, а застрял .

Парень пожалел кубики.

— Что мне делать?

— Ничего. Ты уже сделал. Привёл её сюда. А она — не твоя сестра.

Он замер.

— Что?

— Она умерла вчера. А это то, что лежит в твоем доме… оно вспоминает ее. Через тебя. Через твою боль. Оно кормится тобой. И скоро выйдет.

— Ты лжёшь! — крикнул он, но голос дрогнул.

Мара подошла ближе, взяла его за руку. Холод ее пальцы был неестественным.

— Хочешь убедиться? Спроси ее… что она шептала тебе в детстве, когда вы прятались от отца? Только ты и она знали.

Он побледнел. Выскочил на улицу. Бежал сквозь туман, который теперь казался живым , шевелящимся, как дыхание.

Домашняя сестра сидела на кровати. Улыбалась.

— Ты вернулся, — сказала она. — Я ждала.

— Скажи… — голос предал его. — Скажи, что мы шептали тогда… в сарае?

Она замерла. Глаза ее потемнели, словно в них влили смолу.

— Ты не должен был прийти, — прозвучал не ее голос. — Мы думали, ты забыл.

И тогда он понял. Не туман был явлением. Наказанием было отмечено . А она — не сестра. Она — та, кого он бросил умирать на болоте десять лет назад. И теперь она вернулась. Чтобы перевернуть.

4.Кровь богов

В давние времена посреди пустыни, стоял процветающий город-оазис Зуль-Хаад. Правил в нём мудрый и справедливый царь Ахад-Ишмун, которого почитали, как потомка бога солнца.

Однажды к нему на суд привели жреца бога смерти Эзур-Баала по имени Эшар-Гир, которого обвиняли в том, что он тайно приносил кровавые человеческие жертвы своему божеству.

Царь хотел приговорить его к смерти, но тот возопил:

«Великий Царь, я не просто приносил жертвы, я искал способ обрести эликсир бессмертия. Разреши мне продолжить изыскания, и я подарю его тебе».

Царь не поверил ему и сказал: «Мне не нужно бессмертие такой ценой!» — и приказал выгнать жреца в пустыню, чтобы тот погиб там от жажды и укусов скорпионов.

На прощание жрец воскликнул: «Ты пожалеешь о своём решении, когда придёт твоё время умирать!»

Прошло много лет. Царя поразила страшная болезнь, которую не могли исцелить лучшие лекари. Он вспомнил слова осуждённого жреца и понял, что они были правдой. И, словно услышав его мысли, во дворец явился некий старец в пыльном, оборванном рубище с деревянным посохом в иссохших руках.

Царь с трудом узнал в нём того самого жреца и был очень поражён этим.

«Я выжил, великий царь. В пустыне я обрёл мудрость древних богов. И я больше не держу на тебя обиды. Когда я узнал о твоей болезни, поспешил сюда. Я могу спасти тебя. Мне нужен человек, в жилах которого течёт кровь богов — человек царского рода…» — при этих словах жрец указал на единственную дочь царя Исмет-Шен, которая сидела возле его одра.

Царь пришёл в ужас и вновь хотел изгнать безумного жреца, но в этот момент его дочь встала и промолвила:

«О, отец мой, я не могу видеть, как ты страдаешь. И если ты умрёшь, что станет с нашим городом? Я согласна добровольно принести себя в жертву, если это поможет тебе избежать смерти».

Скрепя сердце, царь согласился. Они прибыли в храм бога смерти, где всё было готово к ритуалу. Всем посторонним запретили входить внутрь, и они остались втроём. Жрец приковал дочь царя к алтарю и занёс жертвенный нож, читая зловещие заклинания.

Сердце отца не выдержало этой пытки, и он вскрикнул:

«Остановись, Эшар-Гир! Хватит! Я приказываю тебе прекратить этот ужас!»

Однако жрец лишь злобно рассмеялся, его голос был полон презрения:

«Ты глупец, Ахад-Ишмун! Я предлагал тебе жизнь, а ты отверг её. На самом деле я обманул тебя: в ветхих манускриптах заброшенных храмов пустыни я открыл секрет бессмертия. Чтобы обрести его, мне и нужна царская кровь. Если тебе жизнь дочери дороже собственной, то умри сам, ведь кровь богов течёт и в твоих жилах!»

И жрец со смехом вонзил нож в сердце царя…

5. Отражение Души

Зеркало висело над ручьём, словно тёмное око древней богини, наблюдавшей за смертными. Эльза знала — оно опасно, ведь отражало души, искажённые пороком. Но любопытство было сильнее страха.

— Ты видишь меня? — прошептала девушка, всматриваясь в мутную поверхность воды.

Её отражение улыбнулось… иначе. Улыбкой, полной коварной мудрости и тихого безумия.

Эльза отступила назад, сердце бешено колотилось. Она должна была уйти, бежать прочь отсюда, но ноги будто приросли к земле. Глаза её снова потянулись к зеркалу, несмотря на предостережение разума.

И вдруг вода закипела пузырьками, медленно превращаясь в густое чёрное зеркало. Из глубины поднялась рука, тонкая и прозрачная, протягивая девушке цветок, покрытый росой смерти.

«Прими подарок», — шепнуло отражение голосом самой Эльзы.

Она взяла цветок, понимая, что совершила ошибку. Рука исчезла, оставив лишь отражение, которое теперь смотрело на неё пустым взглядом чужака.

Через мгновение фигура девушки начала распадаться, становясь частью зеркала навсегда.

Такова цена любопытства. Таково наказание дерзких душ. И никто больше не приходил к ручью, боясь встретиться со своим истинным лицом.

6.Тень над деревней

В ту ночь луна светила особенно ярко, выхватывая из тьмы покосившиеся избы деревни Старые Ручьи. Старик Михей, последний из оставшихся в живых старожилов, сидел у окна своей избы и вглядывался в темноту. Его узловатые пальцы теребили край потертой рубахи.

— Опять не спится, дед? — раздался за спиной хриплый голос.

Михей медленно обернулся. На пороге стоял его сосед, Пётр, но что-то в его облике настораживало. Глаза блестели неестественным светом, а кожа казалась восковой.

— Пётр? Что с тобой? — прошептал старик, чувствуя, как холодеет спина.

— Ничего, — усмехнулся тот. — Просто я больше не один.

Михей понял всё без слов. Два месяца назад в деревню пришла странная болезнь. Люди один за другим начали исчезать, а те, кто возвращался, несли в себе что-то чуждое, тёмное.

— Они ждут, — продолжил Пётр. — Ждут, когда все мы станем такими же.

Старик закрыл глаза. Он знал правду. Знал с самого начала. Древнее зло пробудилось в заброшенном храме на окраине деревни. Оно питалось страхом и отчаянием, превращая людей в своих слуг.

— Почему ты пришёл? — спросил Михей, доставая из-за пазухи старый амулет.

— Хотел попрощаться, — ответил Пётр. — И предупредить. Завтра они придут за тобой.

В ту ночь старик не спал. Он вспоминал свою жизнь, жену, детей, которых уже не было в живых. На рассвете, когда первые лучи солнца коснулись горизонта, Михей вышел на порог. Они появились из тумана — тени в человеческом обличье. Но вместо того чтобы напасть, они пали на колени.

— Ты знал, — прошептал предводитель теней. — Знал и молчал, чтобы спасти остальных.

Михей улыбнулся. В его глазах светилась мудрость веков.

— Иногда жертва одного спасает многих. Такова цена жизни.

И тогда произошло то, чего никто не ожидал. Древний амулет в его руках вспыхнул ярким светом, и тьма отступила. Не он стал их жертвой — они освободились благодаря его знанию и самопожертвованию.

Старые Ручьи были спасены, но цена этого спасения навсегда осталась в памяти тех, кто выжил.

7.Последний шепот Лилит

Туман обвил Бледный Город, как саван. Габриэль шагал по мостовой, сжимая в руке медальон с портретом дочери. Ее нашли в переулке — высохшую, будто век пролежала в земле, но умерла лишь вчера.

— «Она говорила перед смертью?» — спросил он у старухи-свидетеля.

— «Шептала…» — та обнажила черные десны. — «Звала Лилит.»

Лилит. Имя висело в воздухе, как паутина.

Ночью Габриэль вломился в склеп алхимика — того самого, что исчез после казни ведьм. В пыли нашел дневник: «Они не понимали. Я не убивал девочек. Я возвращал их Лилит… в обмен на свою.»

Последняя страница была исписана детским почерком — ее почерком.

— Папа? — шепнул голос за спиной.

Он обернулся.

В углу склепа сидела Амели. Точная копия. Но когда она улыбнулась, кожа на лице лопнула, обнажая не зубы, а сотни крошечных, извивающихся язычков.

— «Она с нами теперь,» — прошелестело из тьмы.

Медальон выпал из руки. На полу он раскрылся — внутри лежал высохший паучий лапок.

8.Пламя забвения

Ночь сгущалась, словно чернила, и нависала над деревней, как предвестник беды. Лея стояла у края леса, где деревья шептали забытые молитвы, а тени сгущались в странные, почти человеческие формы.

— Ты слышишь их? — тихо спросил старик, появившийся из темноты, будто растворился в ней.

Лея кивнула. Ветер приносил жалобные стоны, которые не походили на звуки живых.

— Это души, — прошептал он. — Заблудшие. Они ищут покой, но находят лишь боль.

— Почему именно здесь? — голос девушки дрожал.

— Потому что здесь была запечатана печать. Ты — последняя, кто может её удержать.

Лея знала правду, которую боялась принять. Её семья веками хранила секрет — пламя, что удерживало зло в глубинах леса. Но пламя угасло, и теперь тьма пробуждалась.

Она шагнула вперёд, и земля под ногами задрожала. Из мрака вышли силуэты — лица искажены страданием, глаза полны безумия.

— Отпусти нас! — эхом прозвучал голос, словно из самой бездны.

Лея сжала в руках амулет — единственный щит против их ярости.

— Я не могу, — ответила она, слёзы смешались с дождём. — Если я отпущу вас, вы поглотите всё живое.

Внезапно один из призраков приблизился, и Лея узнала в нём брата, исчезнувшего год назад.

— Помоги нам, — прошептал он. — Или мы поглотим тебя.

Сердце разрывалось между долгом и любовью. В этот миг амулет вспыхнул холодным светом, и лес наполнился голосами — не мольбами, а страшным криком забвения.

Лея поняла: цена покоя — не её жизнь, а забвение тех, кого она любила. И когда тьма поглотила её, в лесу засияло новое пламя — холодное и безжалостное, как вечная ночь.