Пианист

Как говорится, ничто не предвещало...

Благотворительный вечер был в разгаре: толстосумы выгуливали своих жен; жены выгуливали новые наряды "от кутюр"; наряды отсвечивали блестками – слепили глаза, и мешали заглянуть в душу.

Посреди главной залы роскошного особняка стоял белый рояль, и на нем самозабвенно играл известный пианист...что-то нежное и умиротворяющее – из Шопена.

Миллиардер Гроссман заскучал, и заметил, как внимательно смотрит за бегом пальцев именитого пианиста по клавишам молодой гарсон– будто всасывает взглядом все его навыки.

Наконец, пианист утомился, и, закончив композицию, взял с крышки рояля бокал шампанского, и удалился в темный угол залы – отдохнуть от игры и внимания.

Гроссман подошел поближе к гарсону, которого заприметил, щелкнул полированным ногтем по его бэджику на белоснежной ливрее с надписью "Тайлер Дерден", и спросил:

– Грядет веселье, как в известном фильме, да, молодой человек?

Гарсон:

– Не понимаю, о чем вы говорите, какой фильм?

Гроссман(зевнув):

– Не стоит уходить в "несознанку", не боись – не заложу, я тут порядком заскучал, и не против маленького кипиша...

Гарсон вопросительно уставился на Гроссмана.

Гроссман:

– В суп нассал уже?

Гарсон:

– Нет.

Гроссман(вздохнув):

– Медленно работаете.

Гарсон:

– Не понимаю, о чем вы.

Гроссман:

– Уф, имя на бирке – Тайлер Дерден...твое?

Гарсон:

– Нет.

Гроссман:

– И ты не знаешь, откуда оно взялось?

Гарсон:

– Приятель выдал, вместе с униформой.

Гроссман:

– Какой приятель?

Гарсон:

– Тот же, который вытащил меня из Ада.

Гроссман:

– Ого, значит, хулиганство я все таки увижу сегодня! Как приятеля звать?

Гарсон:

– Называется Шульцем, а настоящее имя и не выговорить, как и мое – нездешние мы.

Гроссман:

– Что этот Шульц попросил тебя сделать на этом вечере?

Гарсон(пожав плечами):

– Выполнять обычную работу официанта, пока...

Гроссман:

– Что "пока"?

Гарсон:

– Пока не найду что-то интересное для себя.

Гроссман:

– О как! Свобода действий в анархическом обществе – такого в фильме действительно не было. Стало быть, Шульц уверен, что то, что тебе по нраву, соответствует его целям?

Гарсон:

– Похоже на то.

Гроссман:

– Нашел уже, чем заняться?

Гарсон(опуская горящие глаза на рояль):

– Даа, щас слабаю.

Гроссман(подняв брови от удивления):

– Умеешь играть на рояле?

Гарсон:

– Это рояль называется? Забавное слово. Умею.

Гроссмана настигла неведомо откуда взявшаяся уверенность, что парень, впервые в жизни услыхавший слово "рояль"...сыграет на нем. Нет, не сыграет, а именно слабает.

Гроссман(отступая на шаг, освобождая дорогу к роялю):

– Нуу, слабай.

Гарсон сел за инструмент, заглянул под него:

– А это что за педали?

Гроссман:

– Плевать, лабай уже, помираю со скуки и любопытства.

Пальцы гарсона забегали по клавишам: от разнесшейся по залу кокофонии, все присутствующие обернулись на "лабающего":"Кто хулиганит?"

Гроссман(усмехнувшись):

– Продолжай, публика заинтересовалась.

Еще несколько секунд звукового хаоса, и вдруг, Гроссман заметил, что в последующие мгновения звукохаос начал дробиться на фрагменты, короткие фрагменты стали идеально повторяться вновь, миксоваться между собой в затейливые "риффы", и весь этот псевдомузыкальный бардак стал обретать форму чего-то..хм..упорядоченного.

Гламурная публика прихерела, и не стала торопиться с требованием остановки сего безобразия.

Гарсон быстро нашел применение недавно обнаруженным педалям рояля – до жути неправильно, и до ужаса правильно применяя неправильность, привнося в "адский музон" все больше структурности.

Публика отреагировала на это масками понимания некоего "авангардисткого подхода" к искусству, ибо, вовремя не остановив гарсона, ей пришлось искать этому проступку оправдание.

В какой-то момент, структурированный бедлам резко прекратился, и зазвучал открывок из Шопена, который играл именитый пианист десятью минутами ранее. Отрывок воспроизводился идеально.

Толстосумы переглянулись:"Точно, еще одного гения пригласили на вечер под видом гарсона". Гроссман заметил в толпе одобрительные кивки персон, мнящих себя хорошо разбирающимися в музыке.

"Шопен" резко оборвался, и на смену ему пришли мрачные тягучие звуки из готического средневековья, или "Блэк Саббат"?

Гроссман:

– А веселее можно?

Снова "залабал" несусветный бардак, который, впрочем, очень быстро переродился в подобие "собачьего вальса", но собранное из только что прозвучавших "адских сэмплов".

Какая-то престарелая дама восторженно хлопнула три раза в ладоши, и выкрикнула:

– Маэстро! А теперь озвучьте томление чистой девичьей души, грезящей по большой любви!

Звукобедлам вновь ушел в мрачную готику, но не настоящую, а в ее потрепанные веками и ветрами руины...

Публика обернулась на престарелую даму, и каждый заметил, что игра гарсона в звуковой плоскости полностью соответствует облику старой карги в плоскости визуальной, если содрать с нее тонны макияжа. Все заметили, но деликатно промолчали.

Между тем, разрушенная готика стала обретать больше структурности, и, как бы выкрашиваться в светлые и более веселые тона.

Щеки дамы зарумянились, и она, будто скинула несколько годков возраста.

С каждым следующим мгновением, музыка становилась все более гармоничной.

Дама молодела на глазах, и было видно, что несколько нот уже задели ее далекие и теплые воспоминания о давно ушедшей любви.

Гарсон, вдруг, уловив "молодильное сочетание звуков", увлекся им, превратив его в стремительно ускоряющуюся гамму.

Дама стала уменьшаться в росте, пока не обратилась в совсем маленькую – пятилетнюю девочку.

Гарсон ждал новых пожеланий от публики, но, напрасно – люди завороженно наблюдали за трансформацией "старой карги" в младенца.

Трац-бац-дац-кавардац по клавишам....и маленькая девочка рассыпалась в прах.

Гарсон(вставая из-за рояля):

– Блять, увлекся...