было время, был кич

Нынешним поколениям эта обложка, наверное, ничего уже и не скажет, но олдфаки вроде меня помнят ее хорошо  

Это была даже не книга, а символ эпохи ушедшей, равно как и подступающей. Достойный результат мертвящей позднесоветской цензуры и, кстати, трамплин для старта небезызвестного ныне Алексея Исаева. Во многом с "Ледокола" и Алексея Валериевича началась яркая, но, увы, короткая история феерического взлета любительской военной истории в России, когда сугубо штатские люди без регалий и докторских званий делали работу целых институтов, притом намного лучше обвешанных степенями и наградами ученых мужей.

Но вспомнил я иное... Суворов известен главным образом как публицистический ниспровергатель и очернитель, но в его авторской биографии стоит особняком коротенький и сугубо художественный цикл.

Там еще и третья часть имеет место быть, но она на мой взгляд слабее и вообще не в тему, поэтому для меня канонЪ только №№ 1-2. И это, на мой взгляд, эталонный образец Сталин-панка, круче, оригинальнее, интереснее всяких "Шпионов", "Воландов" и прочих поделок, в которых бесталанные тварцы пытались отобразить "наш, советский дизельпанк". Крепчайший триллер, криптоисторическая повесть, ода Идеальному Тирану и его подручным - жрецам абсолютной власти, которых, разумеется, никогда не существовало, но это все-таки "крипто", здесь все может быть. В общем по-своему великие книги, понять которые во всем их великолепии может лишь человек с устоявшимися убеждениями, чувством чернейшего юмора и здоровенным фильтром восприятия.

Причем К/В еще и феноменально кинематографичен. Суворов в худлит не умел вообще никак, но интуитивно или целенаправленно он выбрал сценарную манеру изложения, что-то наподобие "Прощай, друг!" Жапризо (о фильме, кстати, я в свое время черкнул пару строк), и это идет произведению сугубо во благо. Еще когда я читал "Выбор" в первый раз (давно это было...) отчетливо представлял себе, как это все великолепно смотрелось бы у хорошего режиссера.

— Пожалуйста, мадам. 

Взлетают цены, стучит молоток.

— Русский суперавангард. Картина Анастасии Стрелецкой «Вторая мировая война»…

Синим шелком занавешенную картину выносят из хранилища и устанавливают на возвышении. Разговоры гаснут. Тишина. Два служителя, как бы не сговариваясь, по какому-то им одним известному знаку разом сдернули шелк. И зал замер.

Такого Париж не видел.

По серому холсту — две красные полосы. Одна над другой. А поперек, перечеркивая их, две черные.

Ошалел зал, обезумел. Такого не было.

И вдруг взорвало почтеннейшую публику. Вдруг затопали, засвистели. Вдруг заржали, заголосили, завизжали. Ах, до чего же французский народ умен и находчив! Под самый занавес хозяева аукциона решили шуткой гостей повеселить. Шутка удалась. Почтеннейшая публика сползает с кресел. Смех заразителен. Смеховая индукция иногда поражает сразу всех. Это и случилось. Люди валятся под мягкие плюшевые кресла, слезы смеха душат, смех — до икоты, до нервного вздрагивания. Смех может быть убийственным. Смех может довести до смерти. Это опасно! Можно захлебнуться смехом, как водой Ниагарского водопада. И в этой ситуации служители в белых перчатках должны бы разносить воду со льдом, которая одна только и может успокоить смеющихся. Но не могут служители спасать почтеннейшую публику от смеха — они сами по полу катаются. И возопил элегантный:

— За такую картину я не дам франка, а десять су — самая ей цена!

— Помилуйте, — вырываясь из давящего смеха, возразил длинный с молотком, — десять су надо отдать за раму да тридцать за холст, если за картину вы платите десять су, то получается целых полфранка.

И снова волна смеха навалилась, народ поприжала, всех голоса лишив.

— Итак, цена предложена. Медам, медемуазель, месье! Полфранка, раз… полфранка, два.

— Даю франк! Повешу эту картину в своем сортире! В ответ — смех до икоты.

— Два франка! Буду спрашивать своих гостей, что в этой картине не так. Я просто повешу ее вверх ногами, и пусть кто-нибудь догадается!

— Три франка!

— Четыре.

— Пять франков! Смех стихает. Насмеялись. Одна и та же шутка, повторенная десять раз, не смешит.

— Семь!

— Восемь. Когда из заднего ряда хохмы ради прокричали десять франков, было уже совсем не смешно. Это звучало уже неприлично. Потому больше не смеялись. Но цена названа, и длинный с молотком должен довести представление до конца — таковы правила аукциона:

— Итак, медам, медемуазель, месье, предложена цена в десять франков. Цена неслыханная на нашем аукционе. Но что ж. Десять франков, раз…

И тут в правом дальнем углу поднялась рука...

И так далее спойлерить не буду, вдруг кто-нибудь не читал, но захочет приобщиться.

Увы, увы, а может и к счастью, экранизации сего мы не увидим никогда по целому комплексу причин, начиная с того, что экранизатору придется пройти по тончайшей грани, отделяющей "панк" и исторические приключения, к тому же сильно переработав оригинал, писаный в первую очередь все же как антисоветская прокламация. И нет актрисы, которая могла бы передать образ главгероини, а именно на ней держится все повествование. Какое-то время я думал, что может быть Михайлова сможет

... но потом стало даже стыдно, что я мог так подумать. Ну какая из Михайловой Настя Жар-Птица...

Такие вот мемории на сон грядущий о временах былых.