Обращаясь к классике. О зигзагах исторической памяти.

Недавно прозвучало, в одном из обсуждений нашего романа «Печать Мары: Пламя», что жизнь там происходит « в унылом, сером „лимбе“. И тут, независимо от этого, мы с уважаемым соавтором решили обраться к истокам. К классике русской мистической прозы. Начали издалека — с Бестужева нашего Марлинского. Взяли по старой памяти "Кровь за кровь" или в другом варианте „Замок Эйзен“. 

И удивительно, что больше всего нас поразила не мистическая составляющая истории, а более приземленная, историческая. Для тех, кто давно не перечитывал классика, напоминаем, что действие происходит где-то в Эстляндии, недалеко от реки Нарвы. Во время, судя по косвенным признакам, благословенного, овеянного балладами и легендами „зрелого“ Средневековья).

Упаси Боже повстречать его в такой черный час. Завидел эстонца и скачет к нему с поднятым тесачищем. Читай «Верую во Единого», бездельник! а тот и обомлеет на коленях, ведь по-немецки ни слова. «Эймойста!» («Не понимаю!») Читай, говорю!.. «Эймойста…» А, так ты упрям в своем язычестве, животное!.. Я же тебя окрещу! бац! – и голова бедняги прыгала по земле кегельным шаром, а барон с хохотом скакал далее, проговоря «Аbsоlvо lе!», т. е. разрешаю тебя. Затем, что они, как духовные рыцари, могли вместе губить тело и спасать душу. Таково было чужим, – каково же своим-то было? Понравился конь у крестьянина: «Пергала! меняй свою лошадь на мою кривую собачку!» – «Батюшка барин, мое ли дело охотиться – а без коня куда я гожусь!» – «На виселицу, бездельник! Ты должен быть доволен тем, что я позволю тебе усыновить от нее щенков и что жена твоя будет выкармливать двух для меня своей грудью». Зальется бедняга горючими, да и пойдет в холодную избу – за пустую чашку. Не то еще бьют, да и плакать не велят. Коротко сказать, Бруно в угнетенье не отставал от своих сотоварищей, за исключением только члена: «Не пожелай… осла ближнего твоего», затем, что полезных этих животных тогда в Эстляндии не водилось."

И еще.

– А вот, господин дамский угодник, если ты мастер перекидываться не одними хлебными шариками – так будь молодец: попади в мельника, который работает на плотине ручья. – Дядюшка мой, кажется, видел не раз, как стреляю я по лебедю, – отвечал с негодованием племянник. – Но я не палач, чтобы убивать своих! – Гм! своих! По низким твоим чувствам я, право, скоро поверю, что ты свой этим животным!.. Убить мельника. Ха, ха, ха, экая важность: не прикажешь ли потереть виски?....Подай сюда самострел мой – да сиди за печкой с веретеном… погляди лучше, как метко попадают стрелы мои в сердце подлых людей. Он с остервенением вырвал лук из рук Регинальда, приложился – несчастный мельник рухнул в воду. – Славно, славно попал! – закричали рыцари, хлопая в ладоши..

Ну и бытовые подробности:

...влезая сгорбившись в хижину, каких и теперь ( книга написана в начале XIX века) для образчика осталось не менее прежнего. Солнечные лучи встречались в кровле с дымом, проходили внутрь, можно сказать, копченые. Две скважины, проеденные в стене мышами, служили вместо окон. В одном углу складена была без смазки каменка, от которой копоть зачернила все стены, как горн. Наконец вместо всех мебелей в углу лежала рогожка, а у печки лопата..."

Вот такая она была "добрая" жизнь простого эстонского крестьянами под немецким управлением в новом Fatherland. Понятно, что это произведение художественное, но все равно уровень отношений между  слугами и хозяевами жизни впечатляет.