Наброшу еще. Новое время - старые песни

Наброшу-ка я еще разок. Сейчас модно считать, что, дескать, ситуация "прямых продаж в сети" - это нечто новое, неизведанное, "бумага" сдохла, мир изменился, пришла "молодая шпана, которая сметет нас с лица земли"... Ну, и так далее.

На самом деле все это - ложь. Технологии передачи текста не важны. Да, конечно, пергамент стоил дороже, чем бумага, а байты информации вообще ничего не стоят, кроме электроэнергии, которую потребит ваш смартфон, пока вы читаете этот текст, да расходов на обслуживание хостинга... Но главное не это. Тест в любой форме передачи остается текстом. Упорядоченными словами. И человек остается человеком.

Поэтому имеет смысл присмотреться к тому "новому", которое, типа, пришло.

Итак, несколько цитат

1. «Горст приблизился к ней.

– Посмотри на меня дорогая! Скажи только одно словечко – да! Я тотчас же признаюсь отцу, и надеюсь, что мне удастся сломить его гордый дух! Ведь я люблю тебя так страстно, так нежно, ненаглядная моя!

Он наклонился, шепча слова любви, и обнял ее стройный стан. Вера слабо сопротивлялась, и губы их встретились в долгом, страстном поцелуе. Но это продолжалось недолго – она с испугом высвободилась из его объятий.

– Бога ради! Что вы делаете? Уйдите! – бормотала она.

– Нет, я не уйду! – воскликнул он торжествующим голосом. – Теперь я знаю, что ты меня любишь, и этого достаточно.

Она с мольбою подняла руки.

– Пожалейте меня! Я не могу! Дайте мне подумать… до завтра. Завтра я дам решительный ответ!

– До завтра я ждать согласен, но только завтра ты скажешь, что будешь моею. Я знаю, что в борьбе с сердцем последнее всегда остается победителем!

Горст бросил на нее взгляд, полный горячей любви, и поспешно вышел из комнаты. Вера неподвижными глазами смотрела на место, где он только что стоял. Она прижала обе руки к сердцу, и две крупные слезы медленно стекли по ее щекам.

В эту минуту открылась дверь соседней комнаты и на пороге показался Стюарт Куннерти, отец молодого человека. На его некрасивом лице было суровое выражение, брови гневно сдвинуты.

Вера вздрогнула, догадываясь, что он слышал все. И первые же слова миллионера окончательно убедили ее в этом».

2. "Эти отношения были ошибкой… Ошибкой, фарсом, сплошным притворством. Эти отношения с самого начала напоминали сделку, но разрывать все так?.. Да как ему духу хватило? Это же как плевок в лицо - только через экран смартфона. На что он рассчитывал? Теперь ее отец точно его убьет. И это если ему повезет. А если Мария узнает вперед отца, то ему не позавидуют даже мертвые.
Вот только эти мысли не радовали, совсем не радовали.

Холодно и жутко… Ей сейчас тоже было холодно и жутко. Под узкую дверную щель просачивалась темнота - беспросветный мрак, какой бывает только в глухих коридорах без окон. Там, за плотно закрытой дверью ее комнаты, вековая пыль въелась в трещины старого пола, и паутина, как узором, затянула потолок. Тишина словно взяла каждый миллиметр пространства в плен, чтобы потом неожиданно оборваться каким-нибудь резким звуком: собачьим лаем, воем ветра или зловещим скрипом старых ступеней. Почему они скрипят? Здесь же больше никого нет".

3. «Я принарядился, обрил как следует бороду и усы, напудрился, припомадился, завился. Меня радушно встретили в доме графини. Ее гофмаршал, барон Корф, ввел меня с церемонией в ее приемный салон. Я оглянулся: просторная комната была обита голубым штофом, мебель была покрыта розовым атласом. Не успел я опомниться, раздались шаги и веселый сдержанный говор.

В приемную вошла княжна Елисавета, окруженная нарядною свитой".

4. "День уже склонялся к вечеру, к одному из тех чудных вечеров, какие бывают только на юге. Теплый, полный влаги ветерок дул с моря.

Лучи заходящего солнца золотили темно-синюю гладь моря, сливавшуюся на горизонте с светло-алым небом, как бы переходящим в него по оттенку цвета.

Дневной шум уже стихал, и по почти пустынной улице изредка только проезжал экипаж или проходил прохожий.

Вдруг в конце улицы показалась толпа народа, сопровождавшая карету, медленно ехавшую и конвоируемую полицейскими сержантами.

– Это, вероятно, везут его! – первый догадался Осип Федорович.

– Кого? – испуганно спросила Вера Степановна.

– Князя… Он жил в этой же гостинице…

– Боже мой, как это тяжело, – прошептала она и ушла с балкона.

Пашков не ошибся.

Карета медленно прибыла к гостинице и остановилась у подъезда. Из нее вынесли труп князя с обвязанной бинтом головой, или тем, что осталось от нее после рокового выстрела, и понесли в занимаемое им отделение в бельэтаже.

Туда же прошли и полицейские, а вскоре прибыли и судебные власти.

Весь отель заволновался при известии, что привезли труп "счастливого князя", и толпа народа наполнила коридор, куда выходили двери занимаемого покойным отделения".

5. "Сухая усмешка зарницей играла у ней на губах. Медленно выпрямляясь, она подняла на меня свои бронзовые зрачки и вдруг покраснела.

– Кажется, я угадал?

– Нет… а впрочем – не знаю… может быть… Знаете, тайное у нас, женщин, трудно угадывается, и особенно вчуже, со стороны. Легко ошибиться.

– Конечно… Но будьте искренны; между нами, мы ведь не знаем друг друга и по всей вероятности никогда больше не встретимся, признайтесь, ведь я не ошибся?

Она потянулась, как кошка, лениво, но с затаенною силою в мягких членах и с хищной негой телодвижения. В полузакрытом взоре ее, в усмешке полуоткрытых губ светилось именно то, что я угадал… Другого ответа не нужно было, да она и не думала отвечать. Все флегматическое сбежало с нее как с гуся вода. Передо мною была опять та самая женщина, которая не могла уснуть в вагоне и три раза опускала вуаль".

Они взяты из трех детективов 19 века, одного любовного романа того же периода и одного - современного.

Разница во времени написания - более 100 лет. Интересно, кто без Гугла сможет догадаться, где современный текст, а где среди остальных - любовный роман?

Ну, и еще один наброс. В свое время Чуковский написал:

"И порою мною овладевает мистическое чувство: мне кажется, что в мире нет ничего, а один только Нат Пинкертон, что весь мир – это Нат Пинкертон, раздробленный на мельчайшие части, что вы, я и все люди, и все вещи, и все дела суть некая эманация единого и всемогущего божества – сыщика Ната Пинкертона.

Да, все только тени, все только призраки, и существуют поскольку, постольку существует Нат Пинкертон. А как несомненно бытие Пинкертона!

Недавно мне попалась такая цифра: в одном только Петербурге за один только май месяц этого года – по самым официальным сведениям — сыщицкой литературы разошлось 622 300 экземпляров.

Значит, в год этих книжек должно было выйти в Петербурге что-то около семи с половиной миллионов.

«Как будто цифра не так и велика», — подумал я и для сравнения нашел другую цифру. Эта другая цифра напечатана в «Биографии…» Достоевского. Там сказано, что в 1876 году в двух тысячах экземпляров вышло «Преступление и наказание» и что эти жалкие две тысячи продавались с 76-го по 80-ый год, и всё никак не могли распродаться.

А это было в эпоху высшей славы великого писателя, когда, по словам его биографа, он «истинно гордился успехом своих сочинений» (Биография, письма и заметки из записной книжки. Спб, 1883). Две тысячи экземпляров в пять лет, — и величайший из гениев нашей земли гордится такой громадной цифрой. Две тысячи книжек в пять лет – это четыреста книжек в год. Столкните эти две цифры – и вы поймёте, почему я говорю о потопе.

Лучшая книга лучшего писателя в лучшую пору его славы отмечена цифрой 400, а бред и бормотание каких-то ашантиев и готтентотов отмечаются цифрой семь с половиною миллионов. Барахтаются, цепляются эти четыреста, но миллионы идут, как стена, и возрастают в страшной прогрессии, и все великое делают призраком, а себя устанавливают в мире как единый факт и реальность".

И где сегодня Достоевский? И где Пинкертон? Кстати, одна из цитат - из его произведения. Угадаете, какая?

Так что времена не новые, а старые. Россию отбросило на полтора века назад. Время изогнулось и укусило себя за хвост. Но это означает лишь, что оно пошло на новый виток.  Во всех смыслах. В литературном - тоже, потому что привычка обывателя читать буковки все-таки приносит свои плоды.

И пожиратели пинкертоновщины в конце концов дорастали и до Чехова с Куприным, и до Горького...

В общем, пожуем - увидим. А пока интересно, сможет ли кто-то найти Пинкертона среди пяти отрывков?