О Бене, холодильнике с мороженным и короной российской империи

О фонде «Серебряный век» я признаться ничего не знала и даже не слышала, пока, в один прекрасный день о нем не рассказала одна знакомая.

– Юлька, мы едем в Ниццу на выставку, везем театр Томашевского[1], струнный квартет, показ мод. С нами будут ученые, артисты, корона российской империи и целый холодильник мороженного.

Наш начальник Беня Криг, предлагает тебе принести в контору свои книги, экземпляров по десять на продажу.

От обилия свалившееся на меня информации, я не сразу нашлась, что и сказать – еще бы и наука и холодильник мороженного, почему-то сразу же представился большой белый ящик типа «Норд» и корона, и Беня Криг, интересно, она вообще знает, кто это?

Не до конца еще задавленный критик попытался было выбраться на волю, устроить приятельнице взбучку, но вместо этого я ушла в откровенное нытье.

Сказала, что-то о бесполезности вести в Ницу русскоязычные книги, о противной оттепели, плохом настроении, о том, что ни как не могу собраться в кучу после Японии…

– Но ты хотя бы заедь к нам, она назвала адрес, я тебя с Томашевским познакомлю.

От такого знакомства я отказаться не могла, и мы тут же договорились о встрече.

Беня сразу же произвел на меня довольно-таки сильное впечатление: носатый с длинными желтыми ногтями завзятого курильщика, редкими зубами - он походил на хищную птицу.

Я сразу же отметила, что Тосин начальник был одет в неплохую тройку, из под которой торчал жутко грязный ворот некогда белой рубашки.

Первым делом Беня вперил в меня колкий, изучающий взгляд, голова его при этом чуть склонилась на бок, как у любопытной вороны, отчего сходство с миром пернатых только усилилось.

Впрочем, не смотря на неординарную внешность, разговор не клеился. Беня говорил о подаренных фонду Икарусах, спонсорах, проблемах с прессой и финансировании мероприятия.

Я старательно улыбалась, подавляя зевки, когда же Беня, наконец, оторвался от своих любимых бухгалтерских тем, и повторил ранее поступившее предложение отправить книги на выставку, я вежливо отказалась, и с понурым видом побрела к выходу, проклиная на чем свет стоит того, черта, усилиями которого я таки приперлась в этот «Серебряный век», как вдруг мое пальто, которое я только что сняла с вешалки и пыталась надеть, кто-то дернул, вырвав из моих рук.

Я обернулась, недоумевая, что происходит. Передо мной стоял Беня.

– Юля! Я так ждал тебя, так часто представлял нашу встречу, что совсем стушевался, – он нервно дернул головой, – пойдем, – он прижал к груди мое пальто, рачьим ходом отступая к себе в кабинет. 

Выскочившая проводить меня Тося теперь глядела на эту сцену округлившимися от ужаса или удивления глазами, руки ее инстинктивно прикрывали рот. Такое чувство, что она хотела, но не успела предупредить меня о маньячном характере шефа. Рецидивы у которого происходили, только осенью, а ведь еще только весна.

Ну, что же, теперь сама обо всем и узнаю, – попыталась я ободрить Тосю взглядом.

Впрочем, кого мне бояться? Птица Беня вел меня не на чердак и не в подвал, а во вполне цивильный кабинет, в  котором я уже была, и успела оценить и застекленную дверь, которую судя по виду, можно было разогнавшись вышибить. Да и сам кабинет располагался всего-то на втором этаже. Вряд ли сильно расшиблась бы, если что. Приходилось уже прыгать, не страшно. А впрочем, к чему прыгать, когда можно выйти, пусть даже и без пальто. Бегом до метро, а там уже и не холодно.

Я вернулась в кабинет, сев на тот же самый стул, на котором сидела до этого.

Главное не показывать маньяку, что боишься его. Страх для них – стимулятор. Даже самая страшная бабенка, если она визжит от ужаса, более привлекательна для садиста, нежели его роскошная, красивая, ухоженная жена, которая смотрит на него сонными, безразличными глазами, и ведет разговоры о стиральном порошке и мытье посуды. Тоска зеленая. Именно так я и решила вести себя, разговаривая на скучные темы, и ожидая, когда у агрессора закончится приступ. Все ведь когда-нибудь заканчивается…

– Я читал твои стихи, – начал он подвигаясь ко мне, и нервно заламывая длинные пальцы с желтыми ногтями, такими длинными, что в них вполне могла бы поместиться доза какого-нибудь наркотика. Например, опиума, наверное, такие персонажи должны были появляться во время нэпа. Да, Беня напоминал мне персонажа, из старого кино, или какого-то романа. Впрочем, секретарша сама сказала Беня Криг, ох, надо было еще тогда просечь что к чему, и не ловить удачу, там где ее принципе не может быть.

– Я собирал твои стихи, купил книжки… твои стихи…

– Да, что вы говорите? – Я изобразила на лице кислятину.

– Вот! – Беня проворно обошел стол, и подойдя к застекленному шкафчику достал от туда три моих сборника «Глаза пустоты», «Закон луны» и проза «Соблюди безумие». 

Крыть было нечем. Я во все глаза уставилась на директора фонда, впервые обнаруживая в нем не безумца, а вполне нормального дядю, который действительно читал меня. Нервничал, стеснялся, мандражировал, перед встречей с любимым автором.

– Вот, погляди, – он нервно поводил компьютерной мышкой, и, выбрав какую-то папку открыл ее, раскрыв вордовый файл. Передо мной были мои неопубликованные стихи. 

– Вот что, поехали с нами во Францию, – просто сказал он, и закурил. 

Договорились что я принесу на следующий день заграничный паспорт, и буду готовить программу выступлений. Группа должна была поехать в два состава – первый через всю Европу на автобусе, второй, в который собственно вписалась я, на самолете в Париж, и оттуда на поезде в Ницу.

Прощаясь, я протянула Бене руку для поцелуя. В этот момент, в комнату ввалилась секретарша Тоня.

– Евгений Борисович! – Закричала она срывающимся на фальцет голоском, – Евгений Борисович! Я только что закончила обзвон газет,  поговорила со всеми журналистами и перевела им деньги. Они обещали в течение трех дней выдать нам разгромные статьи о деятельности нашего фонда?!

– Какие? – Переспросил Беня, хватаясь за сердце.

– Какие?! – не поверила услышанному я.

– Как какие? – Победно взвыла секретарша, – вот такие, она развела руки в стороны разгромные!

На самом деле о деятельности фонда «Серебряный век» в скором времени появились действительно разгромные статьи, но это было связано как раз с организацией нашей поездки, и об этом я расскажу в следующих главах. А в тот момент, Беня рухнул в кресло с приступом, а я, вытребовав у дурной Тоськи список газет с номерами телефонов, начала спешно отзванивать журналистам, объясняя, что им были заказаны не разгромные, а большие, огромные статьи.

Беня

В Ниццу «Серебряный век» двигал двумя группами, первыми уехали те, что решили путешествовать на автобусе, с ними двигался фургончик с мороженным «Серебряный век», так что, как  пророчески шутили организаторы поездки, в крайнем случае, будет чем питаться.

Вторая группа, в которую собственно я и входила, должны были добираться до места на самолете. Точнее, на самолете до Парижа, а дальше уже поездом.

Каждый день Беня встречал целые делегации гостей, спешно затаскивая их к себе в кабинет, и ведя напряженные переговоры. Не хватало денег, поджимало время.

Беня тряс Юрия Томашевского, вел бесконечные переговоры с музыкантами и художниками, встречался с журналистами. Он должен был блеснуть,  быть может в последний раз… Сверкнуть, поражая широтой охвата, высотой полета, или, Бог его знает чем.

Он должен был расцвести в последний раз. В последний раз взлететь, исполнив головокружительный фортель, чтобы пропасть уже навсегда.

Некогда весьма богатый человек, а ныне – похожий на одинокую, потрепанную птицу Беня, должен был доказать всем, что он еще на что-то годен, что у него получится, что он не напрасно потрясает своими потемневшими от времени регалиями, траченными молью масонскими мантиями, проржавелой сталью некогда прекрасного оружия.

– Однажды меня взяли в заложники, и я месяц просидел в какой-то квартире, запуганный до такой степени, что без разрешения не смел не то, что слово сказать, вообще ничего. В туалет, пардон, мадам, нормальный мужик в туалет под конвоем.

– Чего они хотели от вас? – спрашиваю я, заранее зная, что любопытство мое основано не на сострадании к Бене и уж всяко, не по тому, что он мне симпатичен. Ни капельки не симпатичен. Просто так уж мы – писатели устроены, что информация у нас решает все. А тут еще и такой жизненный опыт.

– Я был, дорогая девочка, как это писано в стихах, владельцем заводов, газет, пароходов. У меня было все – особняки, виллы, счета в банках. Я снимался в художественном фильме, играя Беню Крига, потому что никто другой не мог так сыграть Беню. Беню нельзя сыграть. Беня должен быть настоящим, или это не Беня вовсе. – Он выразительно отмахивается, от какого-то навязчивого видения, словно сбрасывает с кисти сразу же несколько золотых печаток.

Мне кажется, что я слышу звон.

– Таки они хотели получить Бенены деньги, Беня говорил им, давайте рассуждать, как разумные люди. Но, посудите сами, если вы заберете у меня все, что буду делать я? 

Заметьте, господа, я не спрашиваю, чем конкретно Беня будет кормить своих детей. Беня понимает, что господам бандитам нет дела до Бениных деток, и до того, что он не может бесконечно кормить их грудью.

Я говорю о том, что оставив мне средства для того, чтобы я мог вложить их в дело, обеспечить деньги-товар-товар-деньги оборот. Чтобы я мог снова подняться, и снова отдать вам.

Но они не собирались слушать меня. 

Целый месяц, а это очень много, когда каждый день думаешь, что он будет у тебя последний, и что ты видел в этот день, кроме рисунка на обоях и голубой батареи? Я ел, когда мне разрешали есть, а не когда кидали есть. Ведь это же разные вещи. Я мог умереть глядя на корку хлеба, и не решаясь запихнуть ее в рот, потому что мне этого не разрешали.

Я мог обгадиться, потому что не смел перебивать охраняющих меня мордоворотов, сказав, что мне срочно нужно на горшок.

Однажды они перепились, я ходил по квартире, в которой вповалку лежали державшие меня целый месяц взаперти люди, смотрел на незапертую и даже слегка приоткрытую дверь, ожидая подвоха.

Я не мог выйти из квартиры, потому что боялся, что все подстроено, меня непременно поймают и изуродуют. Не представляете, как это было страшно! 

Но, что толку, просто сидеть перед открытой дверью и думать, что тебе будет, если ты осмелишься выйти наружу. И я вышел…

Я шел, прижимаясь к стенам, прислушиваясь к мельчайшему звуку. Я шел по лестнице, потом вышел на улицу и шел, куда глаза глядят, по улице, ожидая, что в любой момент меня поймают, и отправят обратно.

Добравшись до своего дома, я заперся, и просидел еще с месяц дома, подозревая всех и каждого, и ожидая только одного, что за мной непременно придут, чтобы снова приковать к батареи и бить ногами.

Тогда он отдал бандитом почти все, что у него было. Осталась квартира, остались друзья и люди, которые слышали легенды о Бене, и не хотели поверить в то, что он потерял все и больше не поднимется.

Поэтому Беня жаждал не просто славы, а невероятного успеха, для достижения которого все средства были хороши. Он брал в долг у друзей и врагов, у тех кто ходил в авторитетах, и тех, кто считал авторитетом его. Прекрасно понимая, что в случае провала будет жить уже потому, что с живого можно стрясти какие-нибудь деньги, а с мертвого фиг.

Дни поездки то назначались, то снова откладывались, и вот, наконец во Францию  отправились автобусы и через недельку наша вторая группа прибыла в аэропорт.

– Деньги на билеты до Ниццы еще не перевели, – сообщил Беня во время регистрации на самолет, но, скорее всего, переведут, когда мы будим уже в Париже. – Он весело засмеялся, оправляя давно не мытые волосы.

Участники похода рассмеялись в ответ, шутка пришлась ко двору. И только один человек, немедленно развернулся на месте и, дойдя до кассы, вернул свой билет.

Столица нашей родины

Рядом со мной у окошка сидела рыжая девушка по прозвищу Гарпия, переводчица с английского языка. Зачем во Франции английский? А Бог его знает, Бене мордашка приглянулась. А нам-то еще и лучше, компанейская девица, сразу видно, с такой не пропадешь. У кого-то в сумке оказался запас баночных коктейлей, и мы весело праздновали всю дорогу.

Когда самолет пошел на снижение, и за окошком замелькали зеленые и коричневые лоскутки, серые, игрушечные дороги с игрушечными же на них машинками и крошечными домами, когда шасси дотронулось в первый раз до земли и салон огласился благодарными аплодисментами, произошло чудо, и я ясно услышала, как голос стюардессы возвестил: 

«Самолет приземлился в столице нашей родины городе Париж»…

Я оглянулась на сидящих рядом со мной ребят, всем не терпелось ступить на землю легендарной Франции, увидеть Лувр, Елисейские поля, Сенну…

В аэропорту наши собрались группками, кто-то заполнял декларацию, кто-то спешил поменять деньги или отзвонить по телефону.

Меня подтолкнули в очередь к улыбчивому кругленькому человечку в форме. Он мельком глянул на мой паспорт, достал бланк с каким-то списком, и нараспев прочитал:

– Наркотики, оружие, контрабанда?

Голубые, прозрачные глаза уставились на меня, с нескрываемой симпатией и  надеждой.

– Спасибо, не надо. – Вежливо отказалась я. 

Это был фрагмент из книги "Многоточие сборки", книгу можно прочитать на АвторТудей: https://author.today/work/164779

[1] Ю́рий Валенти́нович Томоше́вский (род. 11 августа1956, Пятигорск) — актёр, режиссёр театра и кино, Заслуженный деятель искусств Российской Федерации, лауреат премии «Люди нашего города» (1999), лауреат премии «Ника» в номинации «Режиссёр года» (2000), лауреат Царскосельской художественной премии (2001).