Вот не умею вовремя остановиться

Уже 46К символов -- и это одна глава. Ну если я ее не сумею порезать на куски, конечно. Но резать придется по живому: логического "промежуточного финала" я там не вижу.

А говорят, норма примерно 15-20K :)  Впрочем, кто эти правила устанавливал?

А еще я убил сегодня с утра на полтораста слов несколько часов. Вот просто приступ косноязычия какой-то случился! Правда, весь день я пролежал с чугунной головой -- то ли погоды перепад, то ли еще что, уж не знаю. Должно быть, неписуха -- один из симптомов того же недомогания.

Ну и свеженаписанное (за несколько дней) -- благо есть теперь повод показать.

Ручей оказался узким и мелким. Прозрачная струйка, извивавшаяся между желтовато-серых угловатых камней, была совсем тоненькой и неторопливой, и чтобы наполнить водой ладони, пришлось набраться терпения.

Кое-как обмыв лицо, Родри попытался напиться. Вода ему не понравилась: она оказалась теплой и солоноватой на вкус. Впрочем, привередничать он не собирался: хорошо усвоил, что такое жажда в здешний зной.

Сделать, однако, ему удалось всего лишь один глоток. Больше не получилось: разбитая в кровь губа напомнила о себе жгучей болью. Непроизвольно Родри отдернул ладони ото рта, выплеснув недопитую воду себе на штаны.

– Ох... – тихо вздохнула Моника за его спиной.

Обернувшись, Родри искоса посмотрел на нее.

– Что, жалеешь меня?

Моника не ответила, лишь снова вздохнула – на сей раз почти неслышно.

– Зря, – продолжил Родри. – Я привычный. Меня лупят – я только крепче становлюсь.

Сказав это, он попытался ухмыльнуться. Не сумел – всё из-за той же губы.

– Было бы чем бахвалиться, – равнодушно откликнулась Моника, пожав плечами.

– А чем надо? – спросил Родри в ответ.

Моника снова пожала плечами, но на сей раз промолчала.

По правде сказать, ответа от нее Родри и не ждал. А зачем затеял весь этот разговор – да так, язык почесать. А еще – чтобы отогнать от себя всё усиливавшееся чувство тревоги.

Родри и правда делалось всё неуютнее и неуютнее. И дело было вовсе не в разбитых губах и даже не в шатающемся зубе. Собственная недавняя выходка казалась ему всё нелепее и нелепее, всё бессмысленнее и бессмысленнее. Ну отыскал он Эвина – и чего добился? Пинка и зуботычины – оно того стоило? А Моника зачем ему понадобилась? Спасать? Так ей, вроде, и так хорошо!

А между тем где-то совсем недалеко в овраге оставались Йоро и Тафари – два его спутника и вроде как помощника. И всё бы ничего, но только эти двое, казалось бы, такие похожие наружностью, не переносили друг друга на дух. Мало того, они еще и оба были воинами – а значит, наверняка привыкли выяснять отношения с недругами оружием. И вот поди угадай, что́ они учинят, оставшись наедине, без присмотра своего «абуны»! А ну как один другого покалечит или вовсе укокошит! Словом, надо было возвращаться в овраг, причем как можно скорее.

Однако пускаться в обратный путь Родри готов не был. Голова у него по-прежнему кружилась, и о том, чтобы очутиться одному на дороге, да еще и под палящим солнцем, он боялся даже подумать. А каково было бы ему показаться в столь неприглядном виде даже перед верным Тафари, не говоря уже о скользком и ненадежном Йоро! Конечно, можно было бы выдумать для них какую-нибудь историю о жестоком избиении за проповедь истинной веры, да только кто знает, чем бы это потом обернулось! Вдруг у этих чернокожих принято обходить неудачников стороной, чтобы не заразиться их невезением? И в довершение всего, очень уж не хотелось оставлять Эвина безнаказанным, а свое унижение – неотомщенным.

Между тем Эвин словно подслушивал его мысли. Стоило Родри о нем подумать – и он тотчас же явился к ручью. Выбравшись из кустов шагах в трех от Родри, Эвин не удостоил того даже взглядом, а сразу же направился к Монике. Та осталась стоять неподвижно спиной к нему, словно не заметила его приближения.

Немного постояв с унылым видом, Эвин осторожно дотронулся до ее руки.

– Послушай... – заговорил он неуверенно.

Моника медленно повернулась к нему. Обожгла ледяным взглядом.

– А, это ты... Может, объяснишь мне, за что ты его так?

Эвин брезгливо поморщился. Затем коротко произнес:

– Он знает.

Моника нахмурилась. Затем, чуть подумав, повернулась к Родри. Вопросительно на него посмотрела.

Ну а что тот мог сказать ей в ответ? Ну не признаваться же в настоящей причине их с Эвином вражды! Очень уж неприглядно выглядела та правда – не делала чести ему самому.

Не придумав ничего лучшего, Родри промычал что-то невнятное. Затем торопливо зачерпнул из ручья несколько капель теплой солоноватой влаги, хлебнул из пригоршни. Снова острой болью отозвались разбитые губы. На сей раз он стерпел – не выплюнул. Но и сидеть, набрав в рот воды, тоже долго не получилось.

– Пить очень хочется, – сказал он наконец, проглотив воду.

– Понятно... – вздохнула Моника. – То есть ничего не понятно, но...

Так и не договорив, она снова повернулась к Эвину. Произнесла твердо:

– Все равно так нельзя.

Тот скривился, словно от зубной боли. Усмехнулся мрачно:

– Опять ты за свое? Как тогда в таверне: «Не люблю драк, не люблю войны»? А скажи мне: как иначе-то защитить людей от всякого сброда? Постом и молитвой? Ну-ну...

– Да хоть бы и молитвой, – ответила Моника. – Кто защитит-то лучше, чем Господь?

Тут вдруг и Родри, и Эвин дружно хмыкнули – и получилось это у них настолько одинаково, что Родри даже опешил. Сам-то он успел наслушаться за свою бурную жизнь самых разных историй и от простых сельских жителей, и от монахов, и даже от ведьм. Кому только те не возносили молитв, попав в беду, – и христианскому Йеси, и саксонским Вотану и Тиу, и старым богам бриттов! Ну и как, много ли помощи они выпросили? Да никто из них ничего хорошего так и не дождался – ну за исключением двух-трех счастливчиков! Нет уж, полагаться всегда следовало только на себя – это Родри усвоил твердо!

А Эвин – тот вдруг заявил нечто и вовсе странное.

– Эх, милая Моника... – вздохнул он снисходительно. – А чьими же руками-то Господь вас защищает, как не нашими?

– Твоими? – удивленно переспросила Моника. – То есть ты хочешь сказать...

Не договорив, она растерянно замолчала. Щеки ее, только что мертвенно-бледные, вдруг залились ярким румянцем.

– Да, ты ведь служил на военном корабле, не на торговом, – пробормотала она неуверенно. – Но...

– Да, и вот этими тоже, – твердым голосом перебил ее Эвин. – Знаешь, сколько уладских пиратов я потопил у берегов Алт Клуита и Гвинеда! А если бы я в то время просто ходил в храм и молил о защите рыбацких селений святого Колумбу?!

– Какого такого Колумбу?.. – переспросила Моника, удивленно посмотрев на него.

– Да хоть Николая Мирликийского. – Эвин с досадой махнул рукой, поморщился. – Какая разница!