*какой-то мощный заголовок*
Автор: Вита ПаветраСуббота? Она самая)) Значит, будет пригоршня фраз для бессрочного флешмоба Марики Вайд (дай ей бог здоровьичка, много сладких апельсинов, и вообще!)) https://author.today/post/700377
Сегодня покажу еще сыроватое и простенькое; хотела посложнее сюда вбросить, да спойлеров боюсь. Да, не все будут читать вторую книгу про господина комиссара, кто-то и первую не читал и не собирается, но ведь кто-то — будет.
Дико соскучилась по господину комиссару и его команде. Кстати: один г-н очень удивлялся, почему мои герои (в «Кремовых розах») часто пьют (безалкогольное пиво, хех!), почему, а?! Это он г-на Сименона явно не читал или напрочь забыл: вот где пьют в рабочее время… даже лучшие люди тамошней полиции, даже комиссар Мегрэ)) А мои — так, балуются. Не более того.
— Еще одна, господин комиссар, — тусклым голосом произнесли в трубке.
И тяжело вздохнули.
— Копия той, первой: возраст, платье, один-в-один. Лежит себе… под елочкой.
Раздался всхлип. Слушать это было невмоготу.
— Соберитесь, констебль.
— Слушаюсь, господин комиссар. Просто бедняжка так на мою невесту похожа… аж до печенок пробрало, брр!
— Ждите. Скоро будем.
Приехав на место, Фома окинул взглядом констебля — высокого, тощего и бледного, как мел. Покачал головой, хмыкнул, вздохнул и запустил руку в карман. Достал и протянул расстроенному парню серебряную фляжку. Полнехонькую.
— Два больших глотка будет в самый раз, я думаю.
Смущенный парень топтался, не решаясь откупорить флягу.
— Там коньяк, не яд. Не бойся. Давай-давай, принимай «лекарство». Дело не ждет.
— Не надо, господин комиссар, — вяло отбивался констебль. Хотя фляжку не отдавал. Держал крепко.
— Надо.
Наконец, парень решился и отхлебнул — и раз, и другой, ухнул от восторга, смутился и, путаясь в благодарностях, вернул фляжку хозяину. А тот, со словами:
— Хороший коньяк не закусывают. Ну, к делу! — направился к «месту происшествия».
Успокоившийся, наконец-то, констебль еле поспевал за начальством. Желудок парню согревал коньяк, душу — искренняя благодарность. Лицо его приняло нормальный вид — молодого, от природы румяного, человека, а не свежепобеленной стены.