Последний тигр. Персонажи. Отрывок

Цикл разрастается. Книга пишется, хоть и медленно. Место действия следующей части Решань - город-порт, город пяти Обителей. Сюжет изменяется, масштабируется, героев ожидают новые испытания и новый взаимоотношения. Знакомьтесь: Орис, Кастор, герцогиня Катияна Руф, Морилька

По тракту вереницей тянулись груженые обозы и телеги. Живой товар — волы, мулы, овцы, лошади двигались по обочинам. Большинство торговцев повязали на запястье золотые ленты, как символ паломничества. Позади скота и лошадей, низко опустив головы, цепочкой шли юродивые храмовники, больные и увечные, услышав о чуде исцеления, стекались они в Решань со всего Святого Края. Богато одетые всадники, в сопровождении наёмников, заняли ось тракта. В этот тёплый, осенний день многие дари — волшебники, учёные мэтры, мелкие сквайры, предпочли седло душному нутру кареты. Дорогу они уступали только крупным владетелям - баронам и маркизам, впереди которых ехали герны в полном доспехе, а позади тянулся пестрый хвост личной свиты. Вереница обозов двигалась неспешно, кто-то даже поставил шатёр в поле и расположился на дневной сон, переждать солнце, чтобы вечером снова отправиться в путь. 

Были на тракте и священники, Орис видел богато украшенные золотой и синей эмалью кареты аббатов, экзархов, епископов. Как пояснил Калеб, Церковь собирала белый клир и Конгрегацию волшебников на Решаньский Собор, чтобы подтвердить истечение магии Создателя из герцогини и признать творимые ею чудеса даром, а не ересью. 

Ждали в Решани и епископа Ружского, Дериха Яммера, тот должен был выдать герцогине разрешение на брак с маркграфом Песчаных Островов, Ярием Птицеловом. Король изо всех сил пытался удержать за собой Высокий Край, выдав брата за Катияну. Он даже признал её хранительницей титула, пока единственный сын герцога не будет официально признан мёртвым или вдруг не появится другой наследник. Сия оговорка в документе оставляла королю лазейку, но также множила охотников за наживой, что готовы были пойти на любой обман, только бы примазаться к герцогской крови.

— А ты много знаешь, — сказал Орис, внимательно слушая ленивую болтовню монаха. — Тебе об этом поведали те самые охотники за наживой? 

 Голос Калеба звучал привычно густо:

— Будь с ленцой, но не будь овцой, — хохотнул он, но на вопрос не ответил.

— Воды, добрые дари, воды, — раздался голос и Орис оглянулся. Вдоль дороги шла троица в шерстяных плащах, лица осунулись, губы потрескались, но на юродивых они не походили.

 — Помилуйте, ради Создателя, подайте от сердца. Воды, господари, воды, прошу…

Наёмники морщились, кто-то бросал мелкие медные монеты, как зерно курам, но истощенные люди не обращали внимания на деньги и продолжали тянуть руки и повторять: 

— Воды, добрые люди, воды…

— Тер-гай, — крикнул Калеб, громко, чтобы остальные услышали, и придержал вожжи. Козёл тут же встал и опустил большую, лохматую голову с широкими ушами в мешок с сеном, что висел на его шее. Инорий цокнул языком и покачал головой:

— Ох, Леба, Леба, погубит тебя твоя доброта, — сказал он себе под нос, но Орис услышал.

— Эй, люди добрые, — крикнул Калеб, когда троица просящих приблизилась к ним. — Забирайтесь, и вода есть, и хлеб, и до города довезём.

Инорий продолжал качать головой, но борт, обитый железом, опустил, чтобы паломники могли забраться на высокую телегу. Дальше поехали медленнее,  теперь их было семеро на одного Аткара. 

Изможденные люди жадно набросились на воду и хлеб. При себе они имели нехитрый скарб, мешок за спиной, да поверх скрученное одеяло. Все трое меж собой очень похожи и узкими глазами, и узкими лицами, и коричневой, обветренной кожей. Орис сразу приметил добротные сапоги, чьи подошвы стёрлись от долгой дороги, и длинные плащи с капюшонами из качественной шерсти. Пришли путники  явно издалека и пешком. Под плащами Орис разглядел мех и по цвету сразу узнал — красная еленица, и от удивления подался вперёд. Зверя этого в Святом Крае уже лет триста не видывали, последних краснохвостых извели соколы короля Лагуэра и его дикая, собачья свора, которую он из столицы привёз. А уж как монастырь стали возводить, а потом и город, так весь лес в округе извели, где уж тут зверям выжить.

Инорий наметанным глазом прошёлся по гостям и сощурился недобро:

— Дорога за вашими плечами лежит долгая, как погляжу. Вы пейте, не стесняйтесь, воды вдоволь.

Один из путников заткнул бурдюк, отдышался, скинул поклажу и заговорил: 

— Спасибо, добрые люди, да пусть не покинет вас милость Его. 

— Ты давай мил человек, по делу рассказывай, откуда пришли, да чего видели, — настойчиво сказал Калеб. — Будем считать то плата за проезд.

— Да невелика та плата, господин, — ответил один из путников. — Нам за всю нашу дорогу такой щедрости почти и не встретилось. Идём мы с Багрового перевала. Идём давно, хоть и темп взяли хороший. Вышли мы, помнится, еще весна под Пологом цвела… Ахорн висел над самым пиком Арктур.  

— Ого, — присвистнул Орис, Кастор тоже удивился, но лишь сдержанно поднял брови. Багровый перевал, он же Гордово Ущелье находился в сердце Белой Длани, горного хребта, отделяющего Белый Святой Край от восточных земель, где жили племена кимуров. И было это так далеко, что когда в детстве Орис слушал дедовы рассказы про те места, звучало оно сказочнее сказочного.

— И что же вас сподвигло на такую дальнюю дорогу? — удивился Калеб.

— Мор, господин, — ответил все тот же путник. — Будто какое проклятье послал Неяз на наши головы, и земля от нас отвернулась! Весна к нам в этом году пришла жуткая, не оттаяла земля, не взошли травы и цветы, скот от голода дох. Из семидесяти дворов нашего гуты только от голода померли с десяток, а остальные с места снялись. И это у нас, внизу, в долине Кацуба, а что там наверху, я и думать боюсь. Ни один горный охотник к нам по весне не спустился. Ни одной шкуры на продажу не принёс. Гуты, отбросив разногласия, собрались, посовещались и снарядили нас идти к Высокому Краю, в Хайтвиль, просить помощи у барона де Грида. 

— Хм, а барона то на месте не оказалось, — сказал Калеб. — Потому как он в Решань уехал, на поклон к молодой герцогине. 

— Именно так, господин. Нас в замок не пустили, приняли за юродивых, что на дорогах ныне толкутся как овцы. Выперли взашей и даже паршивого, гнилого яблока не дали.

— А почему не поехали к удельному, в Камиц? — спросил Инорий. — Всяко ближе, да и там о вашем бедствии не понаслышке должны были знать, тоже небось пострадали.

Троица переглянулась и снова заговорил второй:

— Нет больше Камиц, сожгли его кимуры! Мы туда первым делом и направились, а нашли только пепелище, тогда то и решили ехать к барону. Его земли на границе Длани лежат, если кимуры нападут, то через проклятое ушко Гаэльской чащи, не иначе.

— С кем вы говорили в Хайтвиле? — спросил Орис. — Вы хоть попытались их предупредить?

— Конечно, господин, — поморщился первый. — Герн Тарси, глава городского гарнизона обещал нас вздернуть на дубовой ветке, если не перестанем воду мутить. С тем мы и ушли в сторону Решани. Напоследок местные ребятишки нас обсмеяли и грязью забросали. Теперь наша последняя надежда — герцогиня. Уж если она нас не примет, то и не знаю, что еще делать… Зиму люди в Багровом не переживут, Неяз победит!

— Вам стоит быть осторожнее, — сказал Инорий и понизил голос. — Не поминать Нечистого всуе. Тут тоже не всё спокойно, еретиков ищут. Церковь раскрыла заговор против Святого Престола, предатель был один из своих  — монсеньор при канцелярских эполетах. Говорят, до того дошло, что звезда вновь перевернулась на своём ложе. 

— Всемилостивый, — прошептал второй и осенил себя правильной пятиконечной звездой. — Убереги Создатель! Да неужто костров опять ждать, господа добрые, да как же так? И король не постоит?

Калеб рассмеялся:

— Ну за столицу то постоит, а мы то ему на кой? Да и не того бояться надо, вот если Юг с Севером поцапаются, вот тогда беда будет. 

Все замолчали.

Вокруг растекался полдень, солнце висело высоко, но пригревало знатно, вот только Орис тепла не чувствовал. Опять накатила ледяная волна, он поёжился и плотно сжал зубы, чтобы не прикусить язык, а когда Кастор вопросительно посмотрел на него - не ответил, не смог разжать челюсти. Кастор всё понял и бережно укутал его одеялом до самого подбородка. Глаза писаря бегали, по бледному лицу было видно, как он испуган. Он лёг рядом с Орисом и вцепился в его руку, будто та могла принести утешение. 

Так они и не сказали больше друг другу ни слова до самых Золотых ворот.