О красоте

Директор художественной галереи был безобразен, как помесь тролля с лепреконом (каковой он, собственно, и являлся). Длинный и тощий, с морщинистой сероватой кожей, он походил на высокое дерево, поросшее рыжеватым мхом волос. Тонкие губы, крючковатый нос и маленькие глаза дополняли портрет этого глубоко несчастного существа. Насмешница-судьба наградила его тонким чувством прекрасного, и собственная внешность ранила почтенного сэра Аморза всякий раз, когда ему случалось увидеть себя в зеркале. Поэтому зеркала директор галереи не любил и полностью изгнал все блестящие и глянцевые, бликующие и отражающие поверхности из своего Храма Искусства, воспользовавшись тем обстоятельством, что храм принадлежал князю-вампиру, также не питавшему к зеркалам каких-либо тёплых чувств. 

Каждая рама на стене галереи представляла собой окно в прекрасный мир, каждый раз новый, и директору никогда не надоедало бродить по бесконечным анфиладам, заглядывая в фантазии художников. Он влюблялся в портреты прекрасных дам, разделял азарт боя с ликующими воинами и пылал священным негодованием у костра, который вот-вот разгорится у ног святой Мелисенты. 

Но сегодня, увы, любимые шедевры не приносили утешения их преданному ценителю. Дамы смотрели холодно, отважный боец как будто растеря свой пыл, а во взгляде девицы, привязанной к столбу на вершине поленницы, сегодня столько сострадания, что сэр Аморз чувствует себя Великим Инквизитором, уже готовым сунуть голову в петлю в зале Трансцендентных Откровений. 

Надо признать, причины наложить на себя руки есть не только у инквизитора. До Солнцеворота осталось чуть больше сороковника, а после торжеств в честь Зимней Луны начнётся годовое перераспределение субсидирования в Менесе. Будут подводиться итоги традиционных конкурсов, в том числе состязания портретистов. Традиция сложилась сама собой: испокон веков художники, искавшие покровительства и материальной поддержки у князя Элизобарры, старались так или иначе изобразить ценителя изящных искусств на своих полотнах, надеясь поразить потенциальный источник дохода высококлассной техникой и портретным сходством. Техника варьировалась в зависимости от модных тенденций и мастерства соискателей. Со сходством же дело обстояло совсем плохо. Во-первых, Эйзенхиэль Элизобарра никогда не позировал портретистам и сравнительно редко снисходил до настолько близкого общения с народом, чтобы обыватель, не вхожий в высшие круги, мог его в подробностях рассмотреть. Первые поколения охотников за грантами этими обстоятельствами нисколько не смущались, полагая, что высокий рост, чёрный костюм, белые волосы и рубиновые глаза – приметы вполне достаточные, чтобы владельца галереи можно было безошибочно опознать на портрете. Но не тут-то было: торжественные изображения главы клана Вампиров оказывались похожи на кого угодно, только не на самого князя. В одном из таких портретов сэр Аморз с отвращением узнал собственную кривую линию рта – видимо, в отсутствие владельца галереи художник вдохновлялся её директором. 

Несколько сезонов спустя у соискателей пошла мода на белых волков. Целый зал оказался оформлен лесными пейзажами со сценами охоты или романтически прорисованными на фоне луны воющими профилями. 

С каждым годом становилось всё очевиднее, что конкурсные картины вбирают в себя все художественные штампы и пошлости, и уровень работ в посвящённом учредителю зале в среднем упало значительно ниже представленных в остальной галерее. Наиболее выдающиеся художники, когда-либо соревновавшиеся за грант, оставили попытки запечатлеть неуловимую внешность вампира, а все прочие, по мнению Аморза, не должны были удостаиваться чести выставляться в этих прекрасных стенах. Впрочем, сам князь снисходительно относился к попыткам обольщения со стороны деятелей искусства, а потому как ни больно было директору выносить этот фарс, конкурсы продолжали проводить. И, надо отдать должное вампирской зоркости, Эйзенхиэлю каждый раз удавалось найти приемлемого претендента на денежную премию. Сумма, правда, сильно варьировалась в зависимости от того, насколько портрет удовлетворил сиятельную модель. Прошлогоднему лауреату аккурат хватило закатить пирушку для друзей в фешенебельном ресторане Менеса. А вот Джеймс Гаффет, более известный, как Бородатый Джим, лет семь назад весьма развеселил князя, изобразив голубоватый туман над тропинкой к водопою. После закрытия выставки вампир пожелал забрать картину себе, и директора галереи это не удивило – в техническом плане пейзаж был выполнен безупречно, мельчайшие мазки, толщиной в волос, уже с расстояния в пару шагов создавали полную иллюзию присутствия в осеннем лесу. На полученный за туман грант Джим открыл собственную художественную школу. 

И вот теперь этот счастливец, снискавший благосклонность вампира, пытался организовать директору галереи наполняемость экспозиции. 

– Рисовать вампиров куда сложнее, чем может показаться, – рассказывал Бородатый Джим своим ученикам. – Многие считают вершиной мастерства портретиста достоверное изображение фейри…

– Они слишком красивые, чтоб их похоже нарисовать, – выпалил Малыш Зус и густо покраснел – он уже пытался запечатлеть на холсте возвышенный образ эльфийки, поселившейся на соседней улице, и терзался теперь осознанием собственного бессилия – портрет не передавал и малой доли прелести оригинала. 

– Запечатлеть любого долгоживущего нелегко, – согласился Джим. – В их телах чересчур много магии. Но на то мы и художники, чтобы выявлять сущность, скрытую за зыбкостью форм. 

Из-за мольберта Потусторонней Эль донёсся короткий смешок. 

– При всей зыбкости форм у князя Элизобарры весьма характерный фамильный профиль. 

– В самом деле? – Джим сложил руки за спиной и маленькими шажками двинулся по направлению к Эль. 

«Кто меня за язык тянул?» – думала леди Лейнсборо, попав в перекрестье заинтересованных взглядов юных художников. 

– Он… часто бывает в опере, – она взяла кусочек угля и быстро водила им по листу, в надежде, что предъявленный набросок позволит отделаться от дальнейшей беседы. Она как раз отложила уголёк в сторону, когда Джим заглянул ей через плечо. 

– Очень неплохо.

Нечто, похожее на самодовольную улыбку, скользнуло по губам леди Лейнсборо, но тут же исчезло. 

– Вылитый ваш придверный приятель. Волосы бы только зачернить.

Печальная Лиззи пренебрежительно фыркнула, но взгляд её выдавал беспокойство – сама Лиззи уже не раз пыталась изобразить похитившего её сердце вампира, но сколько-нибудь похоже ни разу не выходило. 

Потусторонняя Эль нахмурилась и сбросила эскиз с мольберта, не заботясь о его дальнейшей судьбе. 

– В самом деле. 

Она взяла другой лист бумаги и набросала новый вариант: на этот раз придала лицу торжественную задумчивость и щедро плеснула аристократического величия. 

– Король Варион! – воскликнул Педантичный Эд и полез в карман. – Точь-в-точь, как на монете. Проклятье, есть у кого-нибудь золотой?

У Потусторонней Эль помимо воли вырвалась короткая фраза на языке, не знакомом никому из присутствующих, но смысл её нетрудно было отгадать по интонации. Бородатый Джим улыбался, перехватив её озадаченный взгляд. 

– Видите? Нарисовать князя Элизобарру – не пустяк. Я предлагаю всем вам настоящий вызов, достойный любого именитого художника. Кто в деле?

Руки подняли все до одного. 

– Отлично, – Джим приколол к стене убористо исписанный листок. – Это – перечень официальных мероприятий, на которые приглашён князь в ближайшие несколько недель. Дерзайте! Если повезёт – удастся рассмотреть его вблизи, а может, даже заговорить. 

(Дальше героине по имени Лоридейль Лейнсборо (она же Потусторонняя Эль) с вампиром встретиться довелось при обстоятельствах достаточно комичных. Тем не менее, до дома он её проводил).

За завтраком все три привидения сверлили Лоридейль выжидающими взглядами. Аппетита это не прибавляло. Но и рассказывать о своих вчерашних похождениях не хотелось. На второй чашке чая, которую по глоточку цедила хозяйка дома, Мерлона не выдержала:

– Ну же, дорогая, расскажи нам, где ты подцепила красноглазого вампира?

– Князь Элизобарра – наш сосед, – ответила Лоридейль. Это нельзя было бы назвать честным ответом на вопрос, но и ложью тоже не было. – «Голубые ели» граничат с его родовыми землями на севере и на востоке. – Вы, наверняка, наслышаны о нём, как о щедром меценате. 

– А ещё как о главе клана Вампиров, – вставил обычно молчаливый Густав. 

Сэр Арчибальд одобрительно хмыкнул, а Мерлона издала протяжное и восторженное «О-о-о!»

– Вы что же, прежде никогда его здесь не встречали?

– Мы, конечно, наслышаны о князе, – с достоинством сообщил сэр Арчибальд. – Хотя вампиры не слишком лезут в дела людей…

С этим Лоридейль могла бы поспорить, но сочла за лучшее промолчать. 

– Я, признаться, думала, он не такой урод, – беззастенчиво болтала Мерлона, – в моё время считалось, будто долгоживущие – красавцы все до одного.

– Что за чушь! – пыхнул Арчибальд своей призрачной трубкой. – Ты гоблина видала хоть раз? А лепреконы? Эти мелкие рыжие твари, хуже крыс!

Мерлона только отмахнулась.

– Я не про низших. Красноглазый вампир…

– Она права, – неожиданно подхватил Густав, – высший вампир, как и высший фейри, должен быть неотразимо привлекателен для людей.

– Кому должен? – Арчибальд пустил в потолок удивлённое облачко дыма и начал раскачиваться на своём скрипучем кресле.

– У него белые брови, – скривилась Мерлона. – И кожа бледная, как у… нас. А губы! Тонкие и синюшные, ни кровинки в них нет. 

– Что ты хотела? Он в гробу спит, – пожал плечами Густав. – А что губы синие… так, видно, не охотился давно. 

Лоридейль собрала посуду на поднос и хлопнула в ладоши. Домовое заклинание отправило его в мойку, а скатерть, освежённая и заново накрахмаленная, улеглась в сервант.

– Чересчур длинный и худой, – продолжала критиковать князя Мерлона. 

Лоридейль, слушавшая её вполуха, раскрыла этюдник и достала бумагу для набросков, ещё раз невольно вернулась мыслями к семейству Элизобарра. 

– Возможно, магия очарования вампиров действует только на живых, – размышлял Густав. – По каким-то причинам людьми они воспринимаются иначе, чем выглядят для нас.

– Милочка, как по-твоему, этот красноглазый красив?

Угольный карандаш, безуспешно пытавшийся запечатлеть на листе такой характерный профиль князя, замер. Девушка растерянно уставилась на Мерлону.

– Я… не знаю, – ответила она с нескрываемым удивлением. – Я не думала об этом. 

– Так подумай теперь, – предложила Мерлона.

Лоридейль медленно смяла неудавшийся портрет и отправила бумажный шар под стол. Некоторое время она сидела, уставившись на новый чистый лист. 

– Князь Эйзенхиэль – элегантный мужчина, – ответила она нетерпеливому привидению светской дамы. 

С этим не поспоришь. Глава клана Вампиров – воплощённая безупречность. Его благородной осанке завидует сам король, его грациозным движениям – придворный танцмейстер, а его чёрным костюмам – весь двор. Ни одной лишней складочки, ни одного пятнышка, ни одной пылинки. Причёска уложена волосок к волоску. Но сколько она ни пытается его изобразить, с листа бумаги на неё взирает настоящая нежить: непропорционально высокий, со впалыми щеками и неестественно острым подбородком. Может, она просто разучилась рисовать?

Вот Влад Элизобарра совершенно точно красив. Как может быть красив кувшин или пейзаж. Его точёные черты не вызывают в ней сердечного трепета, но доставляют эстетическое удовольствие. 

Карандаш снова забегал по бумаге. Небрежно разбросанные по плечам чёрные волосы, игривая улыбка, но при этом по-детски наивные глаза. 

– Но это ведь не он, а тот, другой, – Мерлона уже заглядывала ей через плечо. – Который пузырёк притащил. 

Да. С изображением младшего вампира не возникает сложностей. 

Ещё один бумажный шар полетел под стол.

Лоридейль откинулась в кресле и закрыла глаза, стараясь как можно подробнее восстановить в памяти образ своего вчерашнего спутника. Разве не за этим она пошла в церковь? Чтобы увидеть его ещё раз и, пусть издалека, хорошенько рассмотреть.

Да, Мерлона права по поводу каждой отдельной детали. Тонкие бескровные губы… они то и дело складывались в улыбку – то язвительную и насмешливую, то мягкую, почти нежную. Она ясно видела треугольную ямочку на его щеке, чуть сощуренные глаза, идеально очерченный нос с тонкими ноздрями, безупречно-гладкую кожу, чуть серебрящуюся в свете луны, золотистое сияние ауры, обнимающее со всех сторон… вот оно!

Лоридейль резко открыла глаза и встала. Как глупо было не догадаться раньше!

– С князем… кое-что не в порядке, – туманно пояснила девушка привидениям, с тревогой следящим за ней. – И это, конечно, осложняет задачу, но… 

Внезапно замолчав, она закружила по комнате, то пританцовывая, то спотыкаясь на ровном месте. Мысли неслись галопом. «Как это смешно! Конечно же, разбитая призма восприятия! Но если для меня это привело лишь к утрате харизмы, то для него… вампиры ведь не отражают свет! У меня хотя бы есть нормальное тело, а у него – лишь поток магических частиц, принимающих ту или иную форму. И в памяти остаётся набор черт… которые он сам определит? Цвет волос, глаз… а общее впечатление сформировано… чем? Фоновым заклинанием разума, может быть? Но ведь оно тоже должно преломиться через призму… у привидений её нет, но и у меня ведь тоже, иначе не миновать бы любовных чар младшего Элизобарры. Но как же тогда?..»

Лоридейль, наконец, остановилась, и закусив губу, уставилась в окно. Взгляд её, сначала отрешённый, зацепился за очертания замка Элизобарра, черневшие на фоне неба.

Она решила нарисовать Эйзенхиэля, и она это сделает. Правда, для этого князя придётся получше узнать… но почему бы и нет? Разве он сам не назначил ей новую встречу?

Лоридейль рассмеялась детской безрассудности этой мысли. Он мало того, что вампир, заклинатель разума, так ещё глава клана и князь. Ей совершенно точно нельзя больше видеться с ним.

– Он… нравится тебе? – вкрадчиво спросила Мерлона, вклинившись в поток её мыслей.

– Пока ещё не разобрала, – Лоридейль неопределённо дёрнула плечом и рассеянно улыбнулась.

Из "Второго ствола".