Тихий ужин в лесу Тиамат

Вечный полумрак под пологом леса Тиамат был густым, как бульон, и таким же питательным. Воздух, плотный и влажный, пропитанный спорами и запахом гниения, мерно пульсировал тихими звуками жизни. Он буквально колыхался в ритме гигантских грибных шляпок, качавшихся где-то в непроглядной вышине. Свет дневного светила сюда проникал с трудом, а по ночам грибной лес озарялся призрачным зеленоватым сиянием биолюминесцентных мхов, усеявших корявые стволы. И сквозь этот вечный сумрак пробивался скрип. Низкий, размеренный, как скрежет тектонических плит. Это двигался Кремнебрюх.

  Его тело было похоже на живой кусок ландшафта. Верхний панцирь, сложенный из пластин агата и обсидиана, был испещрён глубокими бороздами и порами, где пустили корни лишайники цвета окисленной меди и ядовитой фиолетовой плесени. Он не шёл, а прорастал сквозь подлесок, передвигая сотни бледных, мускулистых ложноножек под брюхом. Гигантское тело, похожее на живой, мохнатый валун, неспешно перетекало по основанию гигантского гриба-дерева. Его целью было бархатистое, излучающее слабый жар скопление мицелия у подножия гриба. Щупальца-сенсоры, похожие на бледные стебли папоротника, затрепетали, уловив вожделенный химический сигнал. Он заполз на пищу, и центральная присоска опустилась, выделяя едкую слизь. Раздалось тихое шипение — звук растворяемой плоти гриба. Началась неспешная трапеза.

  Он не видел, не слышал и не чувствовал того, кто уже следил за этим пиром. В двух метрах от кремнебрюха, под клубком исполинских корней, в нише из уплотнённого мха и глины, притаился Вибролап. Его спина была покрыта кожей, текстурой и цветом неотличимой от замшелой, гниющей древесины — бугристой, влажной, испещрённой тёмными прожилками. На этом фоне грибовидный сенсорный орган на его затылке, тончайшие волоски которого постоянно подрагивали, казался бледным, ядовитым грибом-паразитом. Именно он сейчас улавливал вибрации мира, отфильтровывая их. И самая сочная, самая жирная вибрационная волна исходила от трапезы Кремнебрюха. Для сенсоров Вибролапа это был чистый, мощный сигнал изобилия, пение безмятежной плоти.

  Мускулы хищника напряглись и сжались в тугую пружину. Он не стал применять свое парализующее низкочастотное оружие — зачем тратить силы на того, кто и так не убежит? Один резкий, бесшумный бросок — и его тело, словно тень, накрыло жертву. Не было звука, лишь резкое движение воздуха и глухой удар плоти о панцирь..

Кремнебрюх издал гортанный, булькающий звук недоумения. Его ножки задёргались, безуспешно пытаясь найти опору на скользком теле гриба. Вибролап, используя свой вес, начал переворачивать массивную тушу, подставляя её уязвимое, бледное, пульсирующее брюхо под своё кислотное жало. 

  Послышался сухой скрежещущий звук — кремниевый панцирь терся о каменистую почву. И этот скрежет стал финальной нотой в симфонии жизни Вибролапа.

Высоко над ними, на чёрной шляпке гигантского гриба-башни, замер крылатый хищник жнец. Его тело, обтянутое кожей, похожей на бархат, не отражало ни единого лучика света. Оно было подобно черной дыре. Его зоб-резонатор, кожистый мешок на горле, тонко затрепетал, уловив в общем гуле леса один-единственный, знакомый до боли звук - металлический скрежет брони своего врага.

  Зоб раздулся, натянулся, как паутина, готовая уловить малейшее колебание. И он выпустил свой ответ. Это не был крик. Это был точечный, высокочастотный импульс, не слышимый ухом, но ощущаемый телом. Острый, как лезвие, удар нацеленной звуковой энергии.

  Для Вибролапа мир буквально исчез. Он ослеп. Его сверхчувствительный орган, его второе зрение, агонизировал, захлёбываясь в море белого шума. Все вибрации — и те, что шли от почвы, и те, что исходили от его собственного тела, — сплелись в одну оглушительную, парализующую какофонию. Он конвульсивно дёрнулся, выпустив из лап собственную добычу. Кремнебрюх, с глухим ворчанием, тут же начал медленно, непреклонно уползать, его панцирь снова заскрипел по камням.

  Ослеплённый вибролап потряс головой, пытаясь вернуть себе «зрение». Он уже чувствовал, как его добыча уходит, и это вызывало в нём яростную досаду. Он не почувствовал, как с высоты спустилась бесшумная тень. Не было ни хлопка крыльев, ни хруста ветки. Лишь лёгкое, леденящее движение воздуха — и то лишь потому, что тело, падавшее сверху, было идеально обтекаемым.

  Жнец планировал, сложив серповидные конечности у груди. Он видел цель с абсолютной, звуковой ясностью: тот самый, ещё дёргающийся в агонии, бледный орган на спине его жертвы. Одна конечность взметнулась в молниеносном ударе. Раздался негромкий, влажный хруст, похожий на звук ломаемого гриба. И мир для Вибролапа внезапно… замолк. Девственно, страшно замолк. Шум в голове исчез, но исчезло и всё остальное. Он снова мог видеть глазами — бледные пятна мхов, тени, — но он был глух и слеп для истинной жизни планеты. Он замер в ошеломлённой, животной панике..

  Этой паузы было достаточно. Вторая серповидная лапа крылатого хищника описала короткую, точную дугу и рассекла шею Вибролапа с холодной эффективностью.

  Тишина, которую так ценил жнец, вновь воцарилась под сенью грибного леса. Он приступил к трапезе, его бархатная шкура бесшумно впитывала все звуки пиршества. А в десяти шагах от него Кремнебрюх, наконец, добрался до нового скопления мицелия и с тихим, довольным шипением возобновил свой вечный, неторопливый ужин. Суточный цикл Тиамат был завершён.