Максимилиан Робеспьер. Часть 2.

Автор не историк. Автор не сторонник революции и тирании. Автор ничего не имеет против современной власти, он вообще историю изучает по мере своих скромных сил, поэтому не надо тут искать какой-то политический, религиозный или еще какой подтекст. Автор просто немного завис у книжной полки и погрузился в размышления, из которых его вывел прыгнувший с книжного шкафа наглый кот. Видать, после этого у автора и случился приступ незакрытого гештальта и острое желание пофилософствовать и поразмышлять.

Итак, свершилось!

Нет, не царство всеобщей любви и братства наступило, а революция во Франции свершилась! Ну, тогда французам так казалось, они ж даже в страшном сне не могли себе представить, что все только начинается, а впереди их ждет не только реставрация Бурбонов, но и империя, и еще несколько будущих революций, да и эта, собственно, только начинается. А узнай они о предстоящей сексуальной революции, то вообще бы добровольно всей толпой на гильотину пошли бы, приговаривая: «Да, ну, на фиг! Австриячка… В смысле, Ее Величество не так много денег и тратит… Всего-то пара миллионов в месяц или чуть больше… Ну, с кем не бывает? Мы, так-то если подумать, вообще солнечным светом питаться можем! Не в Санкт-Петербурге и не в Норильске чай живем, а в солнечной Франции».

Тем временем революция шла своим чередом: особо рьяные, хитрые, умные, беспринципные, наглые и сметливые делят власть, а вместе с ней и чужое имущество с деньгами чужими же… И все у них шло хорошо, но тут напомнили о себе добрые соседи Франции и французские же эмигранты, мол, ничего, что вы при живых хозяевах их же добро своим объявляете? Совесть не мучает? Нет? Ну, раз не мучает, тогда и мы у доброй Франции чуток земель под шумок от границы отберем и славного короля Людовика XVI из заточенья вызволим, а то извелся там бедняга, на государственных харчах, на перепелках одних да омарах. Ну, серьезно, мусье, что ж за страна у вас такая, без короля-то? Не порядок это. Так, не надо в сторону Америки пальцем показывать, не надо. Они там вообще все дикие и невежественные, у них вон рабство процветает, и это, стыдно сказать, при демократии! Которой они всем в нос тычут… А еще не тычут? Ну, ничего через пару веков начнут.

Пришлось увлекшимся дележкой нажитого непосильным трудом месье из Законодательного собрания слегка от своего занятия оторваться и обратить свои взоры на грубую действительность, что, прям, уже с мушкетами на границе Франции стояла.

- Да, блин, ребята, вы тут реально не в тему! – огорченно вздохнули жирондисты, преобладающие тогда в Законодательном собрании, и небрежно так ручкой помахали. – Ну, пошлите им там армию какую-нибудь на встречу! Пусть разберутся.

- Да мы б с радостью, - ответили им редкие трезвомыслящие депутаты Депутаты Законодательного собрания Франции, конечно же. – Но у нас же офицеры и генералы из дворян же ж… Они или за границу уже слиняли или в первом же сражении на сторону захватчиков перейдут. Мы ж их грабили, убивали, титулов и званий лишали, они хрен нам служить будут. Злопамятные, гады, однако.

- Ой, все! – коллективно отмахнулись жирондисты. – Не говорите ерунды, – взмахнули холеными ручками «представители» французского народа, это у них традиция такая. И не просто так они решили отправить всех на войну, ибо даже сверхлояльный историк А.П. Левандовский полагает, что жирондисты быстро смекнули, что на войне можно неплохо так подзаработать.

- Ну, может, для начала хотя бы с врагом внутренним разберемся? – вполне разумно предложил Максимилиан наш Робеспьер, но его дружно послали все на фиг. – Да и фиг с вами, - махнул на них рукой наш герой, решив, что бесполезное это дело, плевать против ветра. Когда же на границу Франции вместе с интервентами придет маленький пушистый северный зверек, писец то бишь, все тогда и вспомнят, что маленький адвокат из Арраса их предупреждал! Он был против! Как истинная баба Яга. Хорошо хоть за это в связи с Россией не обвинят еще…

Поразмыслив еще немного, Робеспьер понял, что его тогда могут не только вспомнить, но и обвинить во всех смертных грехах, а также в шпионаже, подрывной и террористической деятельности, и даже во вмешательстве в выборы в США… Ужас-то какой! Чтоб пару лишних статей не навешали, хитрец решил заручиться поддержкой народа и в случае необходимости спрятаться за санкюлотов: мол, граждане французы, не дайте свершиться злодейству страшному, ибо вашего единственного заступника и верного стража ваших законных интересов хотят в острог упечь, а потом и вовсе убить! Типа несчастный или не очень несчастный случай организовать, снег там, башка, попадет, совсем мертвым будет! И с Маратом, который друг народа, попрошу не путать! Тот – друг, а этот – страж. Но оба они лучше знают, что простому люду нужно. Даже лучше этого самого люда.

И Робеспьер начал воодушевлять народ на борьбу с врагом внешним, а когда все обернется крахом, войну начнут жирондисты проигрывать, он, Максимилиан Робеспьер, поведет народ за собой на борьбу с врагом внутренним. Все ж в курсе, что поражения происходят из-за врагов народа, что носят личины радетелей за благо народное, а ночами ямы копают на пути мировой революции и пролетариата.

В марте 1792 г. Робеспьер начал требовать отставки генералитета и вооружения народа.

Само собой, жирондисты вскоре поняли, что сильно просчитались со своим желанием вести войну с соседями, ибо все происходило примерно так, как и предрекал маленький адвокат из Арраса, ставший вдруг большой занозой в их коллективной заднице. Для прикрытия своих афедронов они начали атаку на Максимилиана. Они попытались уничтожить его если не физически, то хотя бы морально. Как и подозревал изначально хитрый маленький адвокат. Однако в то время он непонятно почему защищался очень мало и вяло. Отвечал он в основном со страниц своей газеты «Защитник конституции». В основном же его тогда защищали другие: К. Демулен и Ж.Ж. Дантон. Последний даже своими словами принес пару камушек для возведения пьедестала своему будущему убийце, назвав аррасского адвоката «освященным всею революцией добродетельным человеком». О, как…

Несмотря на сыпавшуюся на него критику, Максимилиан выступает с предложением создать особые легионы солдат-патриотов в количестве 60000 человек, которые бы играли роль передовых отрядов революции, содействующих выковыванию боевого духа армии. Ну, прям, наши красные командиры! Ладно, ладно, не надо швыряться помидорами, не итальянцы, чай, да и помидоры дорогие нынче. Короче, прямо как Железнобокие Оливера Кромвеля, замутившего революцию веком ранее в старой доброй Англии.

И вот тут мне кажется, что предложил идею эту друг наш коварный не просто так: он уже слыл защитником народа, Неподкупным, а эти 60000 патриотов могли не только стать основой революционной армии и получить реальный боевой опыт, они вполне могли стать чуть ли не личной армией Робеспьера.

Жирондисты тем временем подумали, да и согласились с идеей аррасского адвоката, чутка ее модернизировав, правда: решили созвать от каждого кантона Франции снаряженных и вооруженных федератов, что должны были встать лагерем у Парижа 14 июля. А потом хотели мусье жирондисты натравить федератов на короля и подозрительные политические клубы типа Якобинского. Робеспьер замысел своих оппонентов понял и стал было возражать, но потом сравнил свою репутацию Неподкупного и репутации лоснящихся жирком депутатов из Жиронды (и не только), да и согласился с ними. Потому что уверовал, что у него достаточно сил подчинить себе федератов.

Обстановка в те дни в Париже, да и во всей Франции была взрывоопасная. На полях сражений Франция терпит поражения, что очень даже на руку королю и двору, они чувствуют себя все сильнее и сильнее: мол, вот до чего страну довели ваши революционные идеи! Предвкушающий скорое освобождение Луи XVI не на шутку разошелся и снял с должностей многих жирондистов, что опосля вспомнили, что вот это-то право отобрать у короля совсем и забыли, слишком спешили преступить к дележу бесхозного имущества в стране. Королеве тоже скучать не приходилось: она ведет интенсивную переписку с эмигрантами и поддерживающими ее правителями других стран. Депутаты в задумчивости чешут затылки: если так и дальше пойдет, то уже их имущество делить начнут вернувшиеся дворяне и прочие эмигранты.

Глядя на все происходящее, народ Парижа понял, что без него сейчас все опять чего-то новое придумают, а он вообще не в курсе событий будет. Обидно стало санкюлотам. И тут кому-то в голову пришла одна идея: надо навестить короля, а то сидит он в своем Тюильри один одинешенек, претерпевает и нуждается, о подданных своих совсем не заботится. Позабыл о них, видать, совсем. Короче, санкюлоты ничего умнее не придумали, как обвинить короля в нелюбви к своему народу. И в ожидание поражения в войне Луи тоже обвинили. Бедняга Людовик аж рокфором подавился от неожиданности, но затем прокашлялся и сыр этот больше никогда не ел. Однако и народ тоже мальца испугался: шутка ли, чуть короля родимого не погубили претензиями своими! Все чутка успокоились. Да и санкюлоты, вероятно, стали догадываться, что глупо требовать от Людовика иного, его ж не папа Римский или император японский свергли-то.

- Товарищи, а чего вы, собственно, хотели? – вопрошал тем временем Робеспьер, поправляя свой аккуратный паричок.

- Ну, не знаем… Большего патриотизма со стороны господина Капета что ли? И это, свободы большей, у нас же Конституция все ж есть! Вот. Ну, а так… Не знаем даже, - признавались санкюлоты.

 - Вот и чтоб вы без меня делали?! – довольно всплеснул руками маленький адвокат из Арраса. – Сейчас вам объясню, чего же вы на самом деле хотите-то!

- Давай, жги, - согласились пролетарии.

И ведь объяснил!

Народная любовь к Робеспьеру достигла тогда небывалых высот. И это несмотря на то, что тогда во Франции шла всеобщая мобилизация! Всеобщая! Народ и армия сливаются воедино. Робеспьер получает свою армию, он понимает, что сейчас будет новый виток революции, что вновь перекроит всю Францию, весь политический расклад ее сил, да и дальнейшую историю его страны. Максимилиан Робеспьер на гребне волны!

Однако нашему герою нельзя отказать в осторожности. Он не дает эйфории затмить свой разум. Он очень и очень хитер и осторожен, ведь он должен уцелеть при любом раскладе: победе или поражении революции. Другие революционные деятели ведут революционную работу, агитируют, проводят партийные собрания… Блин, страной ошибся! Проводят собрания клубов и секций, формируют народные отряды, в общем, развели они бурную деятельность. Однако осторожный Робеспьер направляет революцию идеологически, как уже бывало, запершись в доме, где он жил. У простого столяра Дюпле. Ну, как простого… Дюпле был на тот момент богатым подрядчиком столярных работ, имел собственное производство, наемных работников, сдавал в аренду несколько домов. А так, конечно, он был простым столяром. Когда-то. Очень давно. Но ведь это неважно для легенды о скромном борце за права трудового народа!

Итак, готовится переворот, скромный адвокат мысленно, конечно же, с народом, работает в поте лица, ведь нужно подвести под это дело идеологическую базу, а то опять санкюлоты будут требовать неизвестно чего! А Франция – это вам не дикая Россия, это вам передовая страна Европы, где гей-парады проходят… А, еще не проходят?! Ну, ладно, будут проходить! Но самое забавное, что привычку Робеспьера загребать жар чужими руками оправдывают всеми силами не только советские историки (им так, само собой, партия приказала, у них выбора-то не было), но и современники тех далеких событий!

Чтоб не быть голословным приведу цитаты историков, а для большей объективности не только советских, но и наших современников. И если советские историки обязаны были любить Робеспьера изо всех сил, ибо он – герой вождя мировой революции, то современные наши-то его не особенно и жалуют!

Вот что о тех днях пишет А.П. Левандовский, советский историк:

«…всем было ясно, что скоро пробьет [революция].

Это было ясно и Неподкупному, ясно до предела, до боли. Да, боль наполняет его душу в 20-х числах июля. Он по прежнему в авангарде движения, хотя никто его не видит в эти дни на улице; он не участвует в формировании народных отрядов, не ведет подобно Дантону, агитации в секциях…», и «Большую часть времени, свободного от заседаний в клубе, он проводит сейчас в своей каморке за письменным столом…»

Дайте срочно джина, а то стошнит от этой патоки с сиропом! Я вот прям вижу, как душа Максимилиана нашего Робеспьера вся исстрадалась от осознания того, что еще чутка и прольется кровь народная, а он, великий защитник народа, получит в ручки свои власть. Какой кошмар! А.П. Левандовский называет Робеспьера идейным вдохновителем революции и подчеркивает, что такого важного мыслителя необходимо было сохранить для будущего, не всем, мол, скакать по баррикадам, кому-то и думать надо. Однако я лично полагаю, что Максимилиан был прошаренным чуваком, что изначально собрался загребать жар чужими руками и умел выходить сухим из воды в любой ситуации. Да, да, зависть – плохое чувство, но ничего не могу с собой поделать – завидую! Мне бы так.

«Он [Робеспьер] никогда не будет активно участвовать в подготовке революционных выступлений народа, предпочитая выжидать исход дела. Но как только выяснится, что народ вновь побеждает, он немедленно выступает с разъяснением смысла подготовленной или достигнутой победы». Это о нем пишет уже Н.Н. Молчанов, советский историк, правда, издавший книгу о монтаньярах, в том числе о Робеспьере, в 1989 г.

И, наконец, предоставим слово Н.И. Басовской, уже современному российскому историку, несколько лет назад ушедшей из жизни:

«Он никогда не участвовал ни в одном конкретном революционном событии. Всегда о них только писал. Во время следующих народных выступлений [о дне взятия Бастилии] он скрывался, опасаясь репрессий. Потом появлялись его записки и призывы двигаться дальше. И никто никогда его в этом не упрекнул. Баррикады – это для тех, кто исполняет. А он – мыслитель».

Ну, как-то так… Мне кажется, иные комментарии будут излишними.

Теперь же вернемся на улицы Парижа, в то жаркое и неспокойное лето, когда Робеспьер задумал создать из добровольцев что-то вроде собственной частной армии.

10.08.1792 г. происходит восстание, подготовленное Якобинцами, а Максимилиан тем временем приходит к жизнеутверждающему выводу: надо собрать народ (благо, он уже сам по себе собрался, очень кстати!), а уж этот народ и должен избрать Национальный Конвент, который и займется разработкой новой Конституции. На фига? Ну, должно же правительство прекрасной Франции чем-то заниматься?! Право слово, не все же митинги устраивать и интриги плести?!

Короче, когда толпа окрыленных идеями о равенстве и братстве жителей Парижа пришла в ратушу этого самого Парижа, что была на Гревской площади, старый муниципалитет счел за лучшее добровольно покинуть здание, а то Гревская площадь под окнами на многое всем намекала. Товарищи матросы и рабочие… Стоп, опять меня куда-то не туда понесло, наверное, кот опять на нужную книгу улегся… Сейчас, минута, скину его… Ага, вот! В общем, санкюлоты и федераты, буржуа и даже парочка идейных вдохновителей сего восстания решили отныне называться Парижской коммуной. На радостях все дружной толпой повалили во дворец Тюильри, где претерпевал и лишался Луи XVI с чадами, домочадцами и злыми швейцарцами, что его охраняли. Видимо, хотели радетели за благо Родины поделиться своими идеями и радостью с правителем, надеясь, что теперь-то он точно проникнется идеями равенства и братства, демократией и всем прочим.

Швейцарцы идеи демократии однозначно не разделяли, и выразили свое несогласие расстрелом толпы из окон дворца.

- Э, так мы ж несем вам демократию! – возмутились санкюлоты.

- Спасибо, не нужно, ешьте сами. Нам монархия не плохо так платит, - вежливо отказались гвардейцы, заряжая ружья для второго залпа.

- Деньги – зло! Мы их скоро отменим! – пообещали последователи Дидро и прочих.

- Идите на хрен вы с такой демократией, она социализм напоминает! – уже вовсе не вежливо ответили швейцарцы и дворяне. Началась кровавая бойня, демократия, вестимо, победила. Монархия окончательно, как тогда казалось, рухнула во Франции.

Пока якобинцы праздновали  победу и арестовывали всех несогласных с революцией, жирондисты быстренько подсуетились и сумели захватить почти все министерские портфели в новом правительстве. Но народ не унывал, он сделал ход конем: наравне с правительством действовала Парижская коммуна, опиравшаяся на народные массы, что по чистой случайности, не иначе, забыли сдать оружие и сплотившиеся вокруг Якобинского клуба.

Робеспьер был доволен: народ его любил, благодаря ему у аррасского адвоката был значительный вес на политической арене, а при необходимости он мог убедить санкюлотов вновь восстать, благо тем вполне себе понравилось устраивать революции и перевороты.