Потерялась в работе над новой книгой

И снова о планах. Сижу, изучаю наследие родного края, историю и мифологию. 

Будет что-то снова славянское, щедро приправленное мифологией сибирской тайги и гор. 

Рабочее название: "Меня спасать не надо" от вот такой твари:

Тварь работы соо в ВК "Бесплатные арты||обложки для книг||буктрейлеры"

"Чужое присутствие навалилось на Анну нестерпимой болью внезапно — еще секунду назад на крыльце было пусто, а сейчас косматая, голодная тварь, на корточках устроившись на ступеньках, жадно глотала молоко, расплескивая больше, чем ей попадало внутрь. Белые струйки ручейками стекали по морде. Анна рывком открыла дверь и метлой замахнулась на тварь, уже плотно спеленатую туманом. 

Шарик, не успевший даже забрехать, выбрался из будки и слепо смотрел, не зная, на кого бросаться. Метлы он боялся в отличие от твари, которой было все равно — та даже закрываться от удара не стала.

Метла стремительно обрушилась на голову твари. Блюдце выпало из лап и покатилось по ступенькам, разлетаясь на мелкие, острые куски. 

— Ах ты дрянь! — Анна занесла над головой твари свое оружие, но ударить вновь не смогла — карие с узкими, болезненными зрачками глаза твари приковали её к себе, заставляя замирать и вспоминать давно забытое чувство — страх. Пальцы на черенке метлы чуть не разжались. Туман рассыпался капельками воды, забрызгивая обглоданные временем деревянные ступеньки.

Черные, грязные когти. Запутанные, грязные черные космы на голове. Заросшая почти по глаза морда. Низкие брови. Вонючие тряпки. Тварь выпрямилась — она ростом была почти с Анну и при этом раза в два шире.

Анна, злясь на себя за мимолетный испуг, резко развернула в руках метлу и черенком засветила твари в лоб, рассекая кожу. Тварь отскочила, пытаясь выдавить из себя странные звуки:

— А-а-а-о-о… 

Она даже заслонилась руками, не пытаясь сопротивляться. Туман обиженно уполз к реке, понимая, что его сейчас кормить не будут.

Анне было плевать. Она снова и снова опускала черенок так, что у твари безвольно повисла рука, рассекло бровь, заплыл глаз, опухло ухо, губы превратились всмятку, стирая наглую усмешку. Тварь заверещала, сдалась, выплевывая в Анну непонятные звуки, и понеслась прочь, сигая прямо через резной палисад. Пара ударов бешеного сердца, и тварь пропала из виду, оставляя после себя только рдяную дорожку в дорожной пыли. Шарик выбрал наконец сторону, которую стоит защищать, и рванул за тварью в лес.

Тетка Лариса, шествовавшая как раз по улице, под шум падающей корзины и разлетающихся в стороны мелких клубней картофеля в ужасе закричала, так что ей эхом ответил лес:

— Мервя-я-як!

Ей было глубоко за пятьдесят, она была простой деревенской бабой, чудом пережившей взятие долины, и кричать умела дай бог каждому. Даже Анну проняло, каково твари с её чувствительным слухом, страшно представить.

Анна с трудом опустила вниз окровавленную метлу. В сердце пылал жар. Ноги рвались в погоню, чтобы тварь навсегда забыла сюда дорогу. Только из дома выскочила в одной ночной сорочке бледная, как мел, Машутка, шлепая по холодному полу веранды босыми ногами. Она вцепилась в Анну, визжа при этом, словно опять увидела покойника. Впрочем, так оно и было, а ведь Анна просила сидеть её в чулане! Машутка подняла глаза, взгляд её замер на окровавленном черенке, и она захлебнулась криком, утыкаясь лбом в бок Анны. Только плечи ходуном и ходили, как будто она плакала. Слез не было. Платье не намокло.

Анна поставила метлу в угол веранды и с трудом заставила себя разжать побелевшие от усилий пальцы на черенке. На коже явственно виднелись капли крови — Анна слизнула бы их, но рядом была Машутка. Пришлось вытирать руку о платье и уже чистую ладонь опускать на голову девочки.

— Машутка… Все хорошо… Он не вернется сюда. 

Девочка лишь замотала головой, сильнее вжимаясь в Анну. Та закрыла глаза: Маша вновь замолчала, вновь перестала разговаривать, а значит, надо остановиться. Надо забыть, как сладко было в неожиданном бою. Надо забыть о твари. Туман за окном веранды согласился с ней, плотным кольцом свиваясь за околицей деревушки. Теперь точно тварь не прорвется.

В дверном проеме показалась белокурая головка Мишутки. Выйти на веранду он не решился — Анна же запретила, еще вчера, когда уложила их спать в чулане.

— Мафа… Мафа… Пойдем… — позвал он сестру. Мишке было года четыре, может пять, и он до сих пор не выговаривал некоторые звуки.

Мальчишка сердито посмотрел на Анну и честно сказал:

— Плофая!

Машины плечи вздрогнули, и девочка, первым делом посмотрев на Анну и решив, что та не собирается есть её братца, рванула к Мише и потащила его прочь в тепло дома.

Анна фыркнула:

— Плохая… Это я же и плохая…

Она не удержалась и все же слизнула кровь с черенка метлы. Вкусно."