Зачем нам фантастика?

Нижеследующий текст является продолжением размышлений из предыдущего поста. Воспринимать его как-либо иначе будет ошибкой.

Современная фантастика в подавляющем большинстве своём представляет романтическое (по методу) бегство авторов и читателей от реальности со всеми её конкретными проблемами и противоречиями. То есть фантастика попросту выступает как художественное выражение субъективных позиций автора, независимо от того, пессимистичен ли он или оптимистичен в оценке тех или иных тем, которых касается в своём тексте. И это верно даже в отношении тех немногих авторов, пытающихся подвести под свои произведения естественно-научную базу, вывести художественные образы из современных научных представлений о законах природы и их практическом применении. Усугубляется же текущее положение вещей тем, что на современном уровне развития наших знаний об объективной реальности мы не способны в деталях и с достаточной точностью спрогнозировать развитие не только всего общества, но даже таких, казалось бы хорошо изученных, явлений как погода или климат. И как же нам, кто тяготеет к реализму художественных образов, но хочет повествовать о будущем, тут быть? Пытаясь ответить на этот вопрос, я вынужден сделать свою прежде озвученную позицию ещё более жёсткой, ведь в противном случае нас ждёт очередное падение в пустое фантазёрство, пускай и не такое безосновательное как в жанре фэнтези.

Вообще, что мы, как авторы художественных текстов, можем? В наших силах изучить факты нашего прошлого и настоящего. В наших силах обобщить их. Выделить типичное для той или иной эпохи, выделить нарождающееся и отживающее. А значит в наших силах не только правдиво отразить те или иные факты нашей жизни в обобщающих образах, но и правдиво отразить проявившиеся тенденции. Однако наши возможности по продлению этих тенденций в будущее очень сильно ограничены. Прогнозировать на основе этих тенденций конкретное будущее — уже не в наших силах. Где же тут место реалистической фантастике? Ответ мне подсказывает книга Роберта Зубрина "Курс на Марс". Да, в этой книге есть спорные моменты, с коими мы в силу тех или иных соображений можем не согласиться. Однако в целом автор опирает свои рассуждения на достаточно твёрдо установленные законы природы и на положительный исторический опыт своей страны. Самое же важное для нас здесь вот что. В первой половине книги Роберт Зубрин посредством художественных образов, объединённых в цельное (пускай и конспективное) повествование, показывает возможный ход реализации предложенного им проекта освоения Марса. Используя силу художественного образа, Зубрин рассказывает о своём научно обоснованном проекте как едином целом в его развитии и исторической перспективе, опуская детальные пояснения и оставляя их для оставшейся части книги. А ведь именно в отражении жизни как единого целого и заключается задача художественных образов — тем самым они позволяют реалистическому искусству дополнять науку, отражающую материальный мир в его отдельных мельчайших деталях. Какой мы можем отсюда сделать вывод? Задача реалистической фантастики (подлинно прогрессивной фантастики) на данном этапе развития человеческого познания заключается не в том, чтобы быть прогнозом, и уж тем более не в том, чтобы быть субъективными фантазиями автора. Её задача в художественном изложении научно обоснованных проектов, способных двигать общество по пути прогресса, по пути осознанного преобразования природы и самого общества. Из классических примеров такой фантастики можно вспомнить, например, книгу "Звезда КЭЦ" Беляева. Написанная в 30-х годах XX века, она пускай и была ещё одной из первых попыток в нашей русскоязычной литературе, но по существу была именно художественным рассказом о научно обоснованных проектах Константина Эдуардовича Циолковского, то есть облекала их в целостную и понятную массовому читателю форму.

Как здесь, останавливая размышления на подобном выводе, не вспомнить слова Писарева:

Моя мечта может обогнать естественный ход событий, или же она может хватать совершенно в сторону, туда, куда никакой естественный ход событий никогда не может прийти. В первом случае мечта не приносит никакого вреда; она может даже поддерживать и усиливать энергию трудящегося человека. <...> Если бы человек был совершенно лишён способности мечтать таким образом, если бы он не мог изредка забегать вперёд и созерцать воображением своим в цельной и законченной картине то самое творение, которое только что начинает складываться под его руками, — тогда я решительно не могу представить, какая побудительная причина заставляла бы человека предпринимать и доводить до конца обширные и утомительные работы в области искусства, науки и практической жизни.