Et cetera: Чайная

Впечатление от спектакля «Чайная» московского театра Et cetera.

Спектакль «Чайная» в театре Et cetera — работа выпускницы ГИТИСа Ичэнь Лю. Пьеса основана на творчестве классика китайской литературы Лао Шэ и повествует о посетителях чайной «Юитай», поднимающих пиалы с горячим напитком на протяжении шестидесяти лет.

Первый акт — двадцатые годы прошлого века, закат империи Цин. Представление действующих лиц и заключение в тюрьму господина Чан, оспаривавшего превосходство иностранцев: «Наши шелка самые лучшие! Если в Китае начнут покупать иностранную одежду, украшения и табак, то империя падёт». Этой фразы достаточно, чтобы монархиста господина Чан отправили под арест на девятнадцать лет — ибо говорить о государственных делах нельзя.

Второй акт — возвращение господина Чан и смерть торговца девушками Лю, продавшего наложницу двум дезертирам и согласившегося выдать их местоположение полиции. Ровно перед смертью господин Лю произносит пространный монолог, рассуждая о безнравственности и оправданности собственного ремесла.

Оправдание торговли молодыми девушками происходит с позиции «Я делаю хоть что-то, чтобы сохранить им жизнь». Никаких сомнений со стороны прочих действующих лиц в адрес обозначенной позиции господина Лю не звучит. Замечаний о том, что сохраненная жизнь может состоять из десятилетий унижений, эксплуатации и сексуального рабства — тоже нет. Монолог походит на декларацию «вы не так поняли, это не сутенерство в масштабе национальной традиции, это спасение гибнущих душ».

Монолог оставляет неприятный осадок, так как китайская семейная традиция известна пренебрежительным отношениям к женщине. Это и патриархальная концепция конфуцианства, и архаичные верования о загробной жизни, согласно которым устраивать ритуальные подношения для усопших разрешено только мужчинам, и недавняя практика «одна семья — один ребенок», при которой супруги предпочитали оставлять мальчиков, как рабочую силу и продолжателей рода, а не девушек, которым предстояло вступить в брак и трудиться на благо иной семьи.

Последствия таких предпочтения бывали самыми ужасными, от укола новорожденной девочки шилом в родничок до истории Луо Цуйфень, в теле которой рентген обнаружил двадцать шесть игл.

Традиция избавляться от девочек самыми разными способами практиковалась в Китае долгие годы, однако продолжительность явления не означает его нормальность. Подводить нравственный фундамент под дремучие практики в формате непререкаемой проповеди — некрасиво. Впрочем, китаянке Ичэнь Лю виднее. Добавить можно лишь то, что дефицит женского населения в современном Китае привел к возникновению «рынка невест», существование которого официальный Китай отрицает, следовательно, его нет. Девушек привозят из Пакистана, Мьянмы, Северной Кореи, Камбоджи, Индонезии и прочих стран (недавнее послабление в визовом режиме между Россией и Китаем вызвало среди мужского населения Китая ажиотаж, по оценке восточных женихов, русские девушки — отличный материал для семьи).

После монолога господин Лю получает пулю — хочется верить, что не столько за предательство дезертиров, сколько за профессиональную деятельность — и начинается третий акт.

Заключительное чаепитие представляется самой интересной частью спектакля. Вне всякого сомнения, говорить о государственных делах в чайной запрещено, это правило номер один, но сетования на китайский милитаризм, бесправие «маленьких людей», строительство дворцов властями предержащими и те жалкие крохи счастья, которые одни люди собирают всю жизнь, а другие небрежно давят сапогами, напоминают не о Китайской реальности, а о жизни другой страны.

Возникает даже мысль, что творчество Ичэнь Лю — не более чем затейливый камуфляж, в глубине которого — комментарий о жизни зрительского зала.

Здесь хочется спросить: насколько оправданны подобные уловки? Следует ли маскировать пикировку с властью в шелка восточной эстетики, используя Лао Шэ как посредника для протестных фраз? Может быть лучше тратить силы на воспитания зрителя, в душе которого взойдут искренние, светлые представления о справедливости, законе, служении обществу и государству, нравственности, доброте, чести?

Если направить энергию на воспитание зрителя, а не подпольную борьбу с властителями, одной рукой отправляющими «золотой генофонд страны» в чернозём, а другой рукой ведущими бизнес с теми, кто этот самый генофонд уничтожает, может быть, такие светлые, справедливые люди, создадут общество, в которых власть негодяев умрет, как плесень под лучами солнца?

Впрочем, протест — даже высказанный в формате эзоповых изречений — иногда звучит не для того, чтобы послужить борьбе, а для того, чтобы понять: настолько ты одинок в своём неприятии, пусть и высказанном в небольшом зале на сто двадцать мест.

Про театр: Александр Калягин описывает Et cetera так: «После того, как было принято решение строить театр, началась работа с архитекторами. Сначала это были итальянские специалисты, но все, что они предлагали, мне не нравилось. Театр у них походил на какое-то казенное учреждение или шикарный супер-маркет. А я уверен, театральное здание — это не случайное помещение, оно не может быть безликим. Театр — это огромный, многообразный, многоликий мир, и, почему бы это многообразие не отразить в архитектуре театрального здания? Я убедил группу талантливых архитекторов смешать все стили. Они иронично выслушивали мои бредовые фантазии, но в чем-то я сумел сломать их ученый академизм.

В результате, мне кажется, то здание театра, которое возникло во Фроловом переулке, не может остаться незамеченным: взгляд невольно останавливается и на дворцовом портале, скопированном с дворца в Бурже, и на конструктивистской башне, и на окнах театра, разных стилей и форм.
До сих пор название театра вызывает вопросы, не все могут его правильно выговорить, поставить верное ударение. Многие упорно продолжают называть наш театр «Театром Калягина». Но я с таким же упорством настаиваю на том, что у театра есть имя — Еt cetera. Это имя, как и при рождении ребенка, долго и любовно подбиралось. Мы хотели создать живой открытый театр, существующий вне каких-либо догматов, жестких идей, сформулированных театральных манифестов. Театр, вписанный в многоликий мировой театральный процесс, все время развивающийся и меняющийся. Театр, смело берущий из этого многообразия и бесшабашно отдающий. Театр, связанный с прошлым, но устремленный в будущее.

Еt cetera, когда нет отправной точки и не видно финальной, потому что театр — это всегда многоточие. Театр — это множество тайн, постигнуть их все не удастся никому. Но каждой своей постановкой мы открываем хоть одну, но маленькую тайну. «Репертуар — это сердце театра», — говорил Мейерхольд, и мы ищем свой репертуар. Мы не ставили себе специальной цели, но так случилось, что наш репертуар составлен почти сплошь из оригинальных названий. Наверное, это ни хорошо, ни плохо, что мы играем репертуар из малоидущих пьес, но это свойство нашего театра, и мы его попробуем сохранить».

Пространство театра опрятно, торжественно, лаконично. Приятно, что в оформлении интерьера сохранена связь с кинотеатром «35 миллиметров». Кинопроекторы дополняют эфир театральных подмостков магией кинематографа, знакомой актерам Et cetera не понаслышке.

Хороший театр.