Должны ли книги быть «безопасными» — нужен ли триггер-ворнинг на обложке?

Пока одни спорят о том, кто должен получать литературные премии — гении или блогеры, другие уже успели напечатать на обложках романов яркие наклейки: Trigger Warning: насилие, грусть, жизнь. Словно читатель — не взрослый человек, а ранимое существо, которого надо заранее предупредить, что мир не состоит из одуванчиков и светлых аллей.

Само выражение триггер-ворнинг — уже показатель чужого влияния. Оно звучит по-английски гладко, модно, почти психологически корректно, но в русском контексте режет слух. Потому что в языке Пушкина и Толстого достаточно слов, чтобы сказать «предупреждение» или «внимание: в тексте есть сложные темы». Но нет, обязательно нужно вставить это заморское trigger, будто бы родная речь не справится. Русская культура сегодня ловит англицизмы, как вирусы: не потому, что нельзя без них, а потому что удобно — чужое слово не требует осмысления.

Но оставим лексику и перейдём к сути.
 Должна ли книга быть безопасной?
 Если так, то зачем тогда литература вообще?

Пушкин писал о ревности и убийстве, Толстой — о самоубийстве и моральном распаде, Достоевский — о преступлении, унижении и бесконечной вине. У Бунина и Набокова — страсть, боль, извращение, предательство. У Глуховского — страх и постапокалипсис, у Прилепина — кровь и политика, у Алексиевич — реальность, от которой хочется отвернуться. И теперь кто-то предлагает приклеить к этому trigger warning?

Литература не обязана быть комфортной. Она существует именно для того, чтобы выводить из равновесия. Чтобы человек, дочитав, не знал — плакать, злиться или молчать. Чтобы в груди остался ком, неустроенность, желание понять. "Безопасная" книга — это как кофе без кофеина: вроде бы привычный вкус, но смысла нет.

Однако есть и другая сторона. Современный читатель устал. Он живёт в потоке тревог, новостей, стресса — и иногда просто хочет истории, в которой никто не умирает и не страдает. Он имеет право на это. Проблема не в том, что существуют мягкие книги, а в том, что теперь от литературы требуют предупреждать, что в ней есть жизнь. Словно жизнь — уже сама по себе травматична, и писатель должен извиниться за то, что напомнил об этом.

Есть, конечно, и крайности. Когда "предупреждение" становится маркетингом. В описаниях вроде: «Содержит сцены, способные шокировать» — считывается не забота, а желание продать. Так же, как в фильмах, где плашка 18+ не пугает, а приглашает.

Парадокс в том, что требование безопасности — не про книги. Это про общество, которое хочет стерилизовать эмоции. Чтобы не было ни боли, ни страха, ни риска ошибиться. Но литература — последняя территория, где человек может столкнуться с правдой без посредников. И если мы поставим на входе табличку «осторожно, чувства», мы фактически объявим, что взрослый человек больше не способен к переживанию.

Так что, если уж и нужен какой-то триггер-ворнинг, то пусть он звучит просто:
«Осторожно: литература. Может заставить думать и чувствовать».

И, к слову, давайте перестанем вставлять англицизмы везде, где можно обойтись родным словом. Иначе скоро на обложках появится не только trigger warning, но и safe content zone, а в предисловии напишут: reader discretion advised.
 В этот момент, пожалуй, литература действительно перестанет быть опасной — потому что перестанет быть живой.