Субботний отрывок

К перманентному флэшмобу от Марики Вайд.

Не скажу, что это отрывок из лучших, но зато (согласно установившейся у меня традиции) он самый свежий.

Олаф недоумевал. Уж сколько лет он знал свою «сестренку» – но такой странной выходки от нее не ожидал! Вот только что Танни мирно сидела за столом, ела фрукты, разговаривала о пауках – и вдруг ни с того ни с сего сорвалась с места и унеслась! Нет, с ней явно случилось что-то нехорошее. Только вот что? Или, быть может, она услышала своим сидовским слухом что-то недоступное уху смертного, но очень важное?

Долго, впрочем, Олаф не раздумывал. Как только осознал неладное – сразу рванул за Танни вдогонку. Правда, выскочив за дверь, он тут же остановился: в темноте особо не разбежишься! Да и бег Олафу давался плохо: подводила так и не оправившаяся после перелома нога.

Конечно, он попытался позвать Танни. Та вроде бы на миг замедлила бег – но не откликнулась и тотчас же снова ускорилась. Тут уж Олаф совсем всполошился. И стал действовать куда решительнее.

Первым делом он настежь распахнул дверь в обсерваторию – чтобы хоть как-то осветить себе путь. А дожидаться, пока глаза его привыкнут к темноте, уже не стал. Вместо этого Олаф медленно, на ощупь, двинулся по лестнице вверх.

Конечно, Олаф спешил: беспокойство не только не покидало его, но и усиливалось с каждым шагом. «Почему света-то нет? – возмущался он про себя, отыскивая ногой очередную ступеньку. – Масло, что ли, кончилось? И сколько там еще пролетов до верха – три, четыре?»

Путь его, однако, завершился гораздо раньше – после первого же пролета. Потому что, выбравшись на площадку, Олаф тотчас же услышал негромкие, едва слышные голоса.

И опешил. Оба голоса были ему хорошо знакомы. Один из них, несомненно, принадлежал Танни. Другой – Иосифу. Переговаривались эти двое вроде бы негромко, почти шепотом – вот только в пустом помещении их шепот многократно усиливался, а эхо разносило его по всему ярусу. Слов Танни Олаф разобрать не смог: тихие, да еще и сильно искаженные многократным отражением, они показались ему невнятным бормотанием. Зато голос Иосифа, взволнованный, смущенный и в то же время решительный, долетел до его ушей вполне отчетливо:

– Очень нравишься – ты даже не представляешь себе как!

Услышав такое, Олаф мысленно схватился за голову. Ну как он мог ничего не замечать! Как мог не защитить доверчивую, неопытную девочку от сладких речей ушлого пройдохи, заморочившего ей голову! И как он будет теперь смотреть в глаза леди Хранительнице!

Нет, Олаф вовсе не обещал Хранительнице Британии присматривать за ее дочерью – да и сама вания тоже ни о чем подобном его, разумеется, не просила. Но у него были три младшие сестры: две уже совсем повзрослевшие, заневестившиеся, и третья, певунья Сольви, только-только вступившая в пору девичьих грез. И была мать, несчастная Хейдрун-травница, уже несколько лет не знавшая спокойного сна из-за страха за своих дочерей. Очень уж не походила городская суета на неспешную жизнь маленьких хуторков, разбросанных по берегам фьордов Ругаланна, очень уж вольными были здесь нравы и слишком уж много соблазнов подстерегало юных девиц. А ну как встретится какой-нибудь из дочерей Хейдрун сладкоречивый красавец, вскружит ей голову – а потом обманет, опозорит ее – и поминай как звали!

Конечно, опасения эти явно были напрасными: ничем предосудительным девушки себя до сих пор не запятнали, а старшая и вовсе честь по чести обручилась с достойным человеком. И все-таки тревога Хейдрун отчасти передалась Олафу – а тот невольно распространил ее и на свою названую сестренку. А теперь, похоже, случилось именно то, чего он втайне давно опасался. И в придачу ко всему виноватым в произошедшем оказался не кто-нибудь, а Иосиф!

К Иосифу у Олафа отношение и без того было непростым, причем за короткое время оно успело перемениться несколько раз. Сначала это было дружеское расположение, сделавшееся особенно сильным после интереснейшего разговора о Вифлеемской звезде и «небесном колесе». Но когда Иосиф устроил нелепую выходку со вспышкой, лишь чудом не погубившей и не покалечившей Танни, от доверия и симпатии к нему у Олафа не осталось и следа. Теперь инженер-самоучка – а разве можно было относиться к человеку, никогда не учившемуся в Университете Кер-Сиди, иначе как к самоучке! – стал для него самоуверенным, напыщенным болваном, хвастовства ради готовым подвергнуть опасности доверившихся ему людей. И только-только праведный гнев Олафа начал остывать, только-только он начал было воспринимать недавнее происшествие как досадную случайность – как внезапно выяснилось еще и вот такое!

Тут уж Олаф не стал раздумывать и вовсе. Не медля ни мгновения, он устремился к коварному обольстителю.

– А ну оставь ее, негодяй!