Робин Добрый Малый: от "персонажа-функции" к полноценному герою (опыт заполнения лакун)

Зачем-то продолжаю делиться внутренней кухней работы над "Апокрифом".

Напомню ситуацию. Сеттинг -- заимствованный (у Владимира Коваленко). Большинство персонажей -- новые. Редко, как исключение, в важные персонажи пробиваются те, кто у Коваленко все-таки был (но не главным, а эпизодическим).

Робин Добрый Малый -- как раз такое исключение.

У Коваленко в "Камбрийском" цикле он появляется всего несколько раз: "пожалуй, самый известный мошенник своего времени. Получеловек-полуфэйри, не пристал ни к тем, ни к этим, любит веселый розыгрыш да злую шутку. И, говорят, добрых да бедных не обижает". Мелькнул в "Кембрийском периоде" упоминанием в эпизоде с фальшивой охранной грамотой", появился сам в "Камбрии -- навсегда" -- в эпизоде с кражей армейского провианта, -- потом еще объявился в "Камбрийской сноровке", где попался на изобретенной им афере с ценными бумагами (внимание! Британия 7 века), а потом примирился с главной героиней, попутно представившись как "сын сида, вот только мать мне не сказала, которого". И, в сущности, это всё.

В общем, когда мне вздумалось превратить Робина в полноценного персонажа, пришлось поломать голову. Слишком уж много было в исходном материале лакун, и слишком серьезными были противоречия с сеттингом.

Да, Робин Добрый Малый (он же Пак) -- персонаж-полуфэйри у англичан. Но "полуфэйри" в мире, где нет магии? Ну-ну...

Финансовые махинации, которыми занимается бродяга-плут? И где ж он научился науке экономике, пусть даже средневековой?

Наконец, как он ухитрился обзавестись в Британии 7 века именем, которое попало туда только после Вильгельма Завоевателя?

Не разрешив этих загадок, работать с этим персонажем я счел невозможным. И стал придумывать ему детали биографии, которые могли бы объяснить эти странности.

Ах в мире нету фэйри? Значит, Робин либо выдает себя за их потомка, либо искренне таковым себя считает. Второй вариант мне показался интереснее. Потому что он драматичнее: выходит, Робин, скорее всего, незаконнорожденный, при этом цепляющийся за вымышленный образ отца (а что будет, если обман вскроется?) А финансовые знания он где получил (и вообще грамоту освоил)? -- да в монастыре же, больше негде! И, видимо, из монастыря он сбежал (или его оттуда изгнали, что весьма правдоподобно). Ну а имя у него почему франкское? -- а его мать так назвала -- наверное, потому, что сама происходила из франков.

Ну вот основа биографии и сложилась. Воплотилась она вот в такой флэшбек:

Робин и правда отдыхал. Незаметно отойдя в сторону, он прислонился к стволу росшей на краю поляны молодой липки, прикрыл глаза — да так и застыл, подставив лицо лучам не по-сентябрьски жаркого солнца. Неожиданно, совсем некстати, на него нахлынули воспоминания. В памяти всплыл такой же не по-осеннему солнечный сентябрьский день бог весть сколько лет тому назад, когда юный послушник со странным, непривычным для камбрийского слуха франкским именем Хродберт, изгнанный за богохульную проделку из глиусингского монастыря Кор Теудус, печально брел по дороге на запад, в сторону Гвира, всё дальше и дальше от родного Гвента...

—Эй, парень! Не скажешь, это дорога на Кер-Ллухур?

Спрашивавший выглядывал из нагнавшей Хродберта крытой повозки, влекомой парой мохнатых длинноухих мулов. Бритоусый как истинный римлянин, говорил он тем не менее на чистейшем камбрийском, да еще и с гвентским выговором. Этого только не хватало — еще, чего доброго, узнает сына поварихи Радалинды из заезжего дома Кер-Леона! А что будет с матушкой, если та узнает, что его вышибли из монастыря — уж лучше и не думать... Однако идти пешком дальше тоже не хотелось. Решение Хродберт принял быстро. Оглядел бритоусого — и по лишь ему ведомым, но до сих пор ни разу не подводившим признакам счел того безобидным простаком. Ухмыльнулся:

—Подвезете туда — скажу!

Вот так и прибился Хродберт к труппе мимов, что странствовала по Придайну под предводительством старого думнонца Пирана ап Кенуина. И провел в ней целых семь славных лет. Сдружился и с веселым коротышкой-подменышем Эрком — с тем самым, что потом осел в Мерсии и обзавелся прозвищем Свамм, — и с ворчливым толстяком Мадроном, и с ветреной красоткой Дероуэн, и с земляком-гвентцем Франсисом, когда-то так кстати согласившимся его подвезти... А потом пути их разошлись — по его собственной дурости: попутал бес Хродберта, к тому времени давно уже откликавшегося на имя Робин, не вовремя подшутить над жадным епископом. Пришлось от мимов уходить — чтобы не подставлять под удар старых товарищей. И началась совсем другая жизнь — та, которая прославила Робина Доброго Малого на всю Британию...

Ну а дальше -- штрихи, отсылки и эпизоды. Итак, уже имеем героя -- плута, трикстера -- и еще вершителя справедливости, пусть и самозваного. Но у меня действие происходит через три с лишним десятка лет после событий, описанных Коваленко, -- значит, Робин постарел. И, значит, либо опустился до состояния банального мошенника, либо, наоборот, помудрел. Надо ли говорить, что я не раздумывая выбрал второй вариант. И... сразу нашел Робину еще одного прототипа -- помудревшего Ходжу Насреддина из "Очарованного принца" Л. Соловьева.

Дальше -- больше. Робин у Коваленко со своим мифическим отцом-сидом -- конечно, романтик. А что может дополнить образ романтика лучше, чем неразделенная любовь? И тут мне повезло (если говорить совсем честно, то везение это я обнаружил даже раньше, чем стал заполнять лакуны в его образе и биографии). Есть у Коваленко один эпизодический (а в одном из рассказов -- главный) женский персонаж, очень трагический и в некоторых отношениях страшный -- молодая "ведьма" Мэйрион-озерная, недолгая ученица Немайн, сделавшаяся "Жанной д'Арк думнонской Реконкисты" (правда, не погибшей на костре, а, наоборот, с костра пришедшей к своему служению). Ну а пара Робин и Мейрион (которые у Коваленко никак непересекались) -- это же отсылка к другому Робину -- Гуду -- и к деве Мариан. Правда, счастливой пары из моих героев не получалось уж никак. Но несчастливая получилась вполне.

Еще я сделал пару отсылок к другим воплощениям Робина. В одном эпизоде у "моего" Робина всё-таки выясняется имя легендарного отца:

—Так это язык его матери, — пояснил господин Эрк. — Госпожа Радалинда — она родом из Австразии: то ли франконка, то ли фризка. Тамошние фризы тоже по-франкски говорят, родной язык совсем позабыли.

—А отец у него кто? — брякнула вдруг Орли и отчего-то покраснела.

—Сид из Коннахта, — не задумываясь ответил господин Эрк. — Робин мне однажды даже его имя называл — то ли Оберон, то ли Альберон.

—Альберон? — удивленно протянула Орли. — Ну и имечко! Оно же на гаэльское совсем не похоже!

—Ну так и что? — уверенно откликнулся господин Эрк. — Это ж не народ Миля, а сиды! У них небось и язык свой собственный, и имена тоже...

На самом деле имя Альберон (и его вариант Оберон) -- имя короля эльфов в западноевропейском фольклоре, вовсе не ирландском. Но у Шекспира в его "Сне в летнюю ночь" шутом у Оберона служит никто иной как Пак, представляющийся еще и как Робин Добрый Малый. А в некоторых английских пьесах и балладах 17 века Робин -- именно сын Оберона.

А вот еще отсылка:

«Дуб, терновник и ясень, — всплыло вдруг в ее памяти. — Пока они растут в Британии...»

Еще одна сказка из детства. Сказка, которая нравилась маме куда больше Танькиных любимых историй про Срединную Землю. Сказка, где одним из героев был Пак с Холмов, которого звали еще Робином Добрым Малым. Однажды мама сказала ей, что в жизни Робин совсем не похож на Пака из той сказки, что настоящий, не сказочный, Робин — всего лишь невероятный плут, в котором нет ничего волшебного. А она, Танька, поверила и даже умудрилась разнести эту неправду дальше...

Это, конечно, Киплинг -- "Сказки Старой Англии".

Ну и финал истории моего Робина -- там есть и легенда об Артуре, и образы из Толкина. Тоже отсылки. Тоже привязанные мной к образу Робина Доброго Малого. Подробностей рассказывать не стану: найдете сами.

На этом остановлюсь.