Королевы Серебряного века: Анна Ахматова и Ольга Глебова-Судейкина, подруги и прекрасные музы (фото)

Королевы Серебряного века: Анна Ахматова и Ольга Глебова-Судейкина...

Ольга Глебова-Судейкина была петербурженкой, но современникам она казалась созданием нездешним, неземным, сотканным из перламутровых облаков Боттичелли и явившимся в Россию «ниоткуда»:

"Ты в Россию пришла ниоткуда,

О моё, петербургское чудо,

Коломбина десятых годов..." - писала о ней Ахматова.

«Олечка Глебова, несомненно, она, но мне показалось, что она находится во власти каких-то неведомых чар, - вспоминал художник Мгебров. - Эта женщина-кукла на моих глазах всё время странно менялась, как бы оживая. Как будто в ней уже нет собственной воли, но одна всепоглощающая воля того, кто ею владеет. К её плечу, пытаясь поймать её взгляд, склонился некто с мефистофельским профилем и рожками. И не сам ли дерзкий доктор Дапертутто изображен там?» Как и его друг, Всеволод Мейерхольд, носивший кличку доктор Дапертутто, Судейкин верил средневековому представлению о том, что у людей театра нет души, они - щелкунчики, заводная механика. Ольга Глебова и Сергей Судейкин повенчались в 1907 году. Это был брак по страстной любви.

Феерическое сотворчество художника и модели: Ольга предоставляла в распоряжение Сергея своё тело, а он укутывал его пышными тканями, драпировал жемчужные плечи, приоткрывал маленькую совершенную грудь, обнажал ножку. В искусстве одевать и обнажать Ольгу Сергей являл себя подлинным гением. Даже Врубелю, фантазировавшему костюмы для своей жены актрисы Забелы-Врубель, с ним было не тягаться.

Ольга появлялась на публике то в воздушных платьях в стиле 1830-х годов, экстравагантных, театральных, то поражала всех голубым манто, отороченным лебяжьим пухом - ретро-изыск модерна, особый шик на грани безвкусицы, то надевала платье из белого и розового тюля, усеянное большими гранатового цвета бабочками с жемчужными усиками - событие петербургской новогодней ночи 1910 г. Её платья были неповторимы, как и сама модель. Ольге подражали, но на других тюль смотрелся бедно, яркие аппликации - вульгарно, голубые манто - вызывающе. Петербургские модные ателье приглашали Ольгу рекламировать их платья, и она снялась для нескольких открыток, став одной из первых профессиональных манекенщиц в России. Мода тех лет буксовала, профессии художник-модельер в современном ее понимании в России еще не существовало. Экстравагантные личности создавали свои авторские костюмы (поэтесса Зинаида Гиппиус носила мужской костюм, Маяковский повязывал блоковский академический бант поверх желтой кофты).

Когда ангел превращений, Сергей, отлетал, Ольга продолжала игру с переодеваниями, но уже в своём, маленьком, только ей подвластном кукольном мире. Из обрезков парчи, кружев, блесток, атласа и прочих отходов театральной жизни Ольга шила кукол: Дон Жуанов, балерин в пачках, амуров, Пьеро, Гамлетов, Цариц ночи, демонических женщин. Лица делала из изношенных балетных туфелек. Она была доброй феей, и в её театре правила справедливость: утиль и поношенный реквизит служили материалом для нового волшебства. Она подбирала конфетти вчерашнего праздника и колдовала над ним своими золотыми пальчиками. «Стоило Ольге Афанасьевне, - говорит композитор Артур Лурье, - как истинной фее, прикоснуться к чему-либо, как сразу начиналась магия, настоящая магия чувств и магия вещей, вещи как будто зажигались внутренним огнем, все вокруг нее сверкало волшебным огнем искусства». Феей кукольного царства прозвали её в Петербурге.

.........................................АННА АХМАТОВА

ГОЛОС ПАМЯТИ

...........................................О.А. Глебовой-Судейкиной

Что ты видишь, тускло на стену смотря,

В час, когда на небе поздняя заря?

Чайку ли на синей скатерти воды

Или флорентийские сады?

Или парк огромный Царского Села,

Где тебе тревога путь пересекла?

Иль того ты видишь у своих колен,

Кто для белой смерти твой покинул плен?

Нет, я вижу стену только — и на ней

Отсветы небесных гаснущих огней.

..............................................................1913 г.

........................................О.А. Глебовой-Судейкиной

Пророчишь, горькая, и руки уронила,

Прилипла прядь волос к бескровному челу,

И улыбаешься — о, не одну пчелу

Румяная улыбка соблазнила

И бабочку смутила не одну.

Как лунные глаза светлы, и напряженно

Далеко видящий остановился взор.

То мертвому ли сладостный укор,

Или живым прощаешь благосклонно

Твое изнеможенье и позор?

................................................................1921 г.

О, что это был за год 1913! Упоительный закат императорского Петербурга, самый блестящий светский сезон идущего ко дну ПетрОполя. Ольга блистала в модном арт-кабаре «Бродячая собака». За низкими столиками сидели случайные посетители с туго набитыми кошельками - «фармацевты», как их здесь называли, с них драли по три рубля за вход и право взглянуть на богему. Основная публика прибывала за полночь, спрашивала в буфете вино, кофе, дымила трубками и папиросами. В программках в завитках виньеток чернели имена: «Ахматова. Карсавина. Кузмин. Ольга Судейкина будет танцевать». Первый раз Ольга плясала здесь на открытии новогодней ночью 1913 г. Она исполняла свои балеты-пантомимы босая, полуобнаженная - истинная королева ночного бала, фавнесса, коломбина, козлоногая:

"...А та, что сейчас танцует, Непременно будет в аду..."

Популярная на рубеже веков теория связывала рождение танца с пробуждением любви и дионисовых начал, и в одной из самых известных своих пантомим «Пляс козлоногих» полуобнаженная Ольга уносилась в дикие леса к богу Пану, солнцу, ветру и любви. «Не будьте буржуазны, - шептал какой-то посетительнице "Собаки" писатель Федор Сологуб, - всем молодым, красивым женщинам хочется быть голыми. Всем хочется плясать босыми. Берите пример с Олечки Судейкиной. Она вакханка, она пляшет босая». 

Козлоногая, конечно, не могла появиться на императорской сцене, но для «Бродячей собаки» и «Привала комедиантов» - это было в самый раз. Ольгина слава не уступала популярности Карсавиной, танцевавшей в «Собаке» на зеркале. Карсавина открывала клетку из роз и выпускала на волю пухленьких амуров, живых голеньких мальчиков. А Ольга освобождала саму душу танца - раскованность, полет телесных фантазий - так позже она будет вызволять из клеток своих птиц. Поэт и эмигрант Георгий Иванов, живя в Париже, вспомнит ночные бдения в «Бродячей собаке», босоногие танцы, перевернутые зеркала, черные розы в бокалах и усомнится: не сон ли это, не виденье?

Где Олечка Судейкина, увы,

Ахматова, Паллада, Саломея?

Все, кто блистал в тринадцатом году,

Лишь призраки на петербургском льду...

Дольше всех, до утра, в «Собаке» сидели царскоселы Ахматова и Гумилёв, ждали утреннего поезда. Ольга и Анна, подруги, вместе составляли самый выразительный женский диптих эпохи: две королевы - тёмная и светлая, золотокудрая и черноволосая. Одна как будто сошла с фресок древнерусских иконописцев - широкие бёдра, длинные ноги, маленькая голова, другая - с картин итальянских мастеров. Стиль Анны - обречённость и царственность. Стиль Ольги - одухотворённость и чувственность. Ольга - лёгкость, умение тратить себя без оглядки, фигурять. Анна - строгость, траурность, тяга господствовать. Их биографии с самого начала изобиловали совпадениями, повторами, перекличками голосов - это и составляло для Ахматовой сущность поэзии, ибо что такое рифма как не магия повторений? И у Ольги, и у Анны - серое, одинокое детство, несчастливая, но пробудившая талант, любовь к художнику (у Ахматовой - к Модильяни, у Ольги - к Судейкину), рой поклонников, слава, дар притягивать катастрофы. И Ольга, и Анна жили в легендарных петербургских домах и дворцах, и императорский Петербург выступал в их биографиях в качестве подтекста.

Эгерии эпохи модерна, они были чужды всякой обыденности. Умение не обытоветь ни при каких обстоятельствах - главное качество легендарных женщин Серебряного века, и Ольга, и Анна, каждая по-своему, сохранили его до конца. Халат Ахматовой мог быть разорван от плеча до колена, но носился как королевская мантия. Ольга перебивалась с хлеба на воду, но устраивала в своей парижской квартирке сад певчих птиц. И вот парадокс: посмертную славу Ольге обеспечили не поклонники (Судейкин, Кузмин, Лурье и др.), а союз с Ахматовой. «Поэма без героя» перевесила (таково уж было свойство Анны Андреевны - перевешивать) все прочие стихотворные и художественные подношения Ольге. Они всегда любили друг друга, были близки, но окончательно их сблизили послереволюционные годы. Они поселились вместе в 1921 г. в большой квартире на Фонтанке среди ампирной мебели, картин Судейкина, этажерок с ольгиными куклами и парадной обветшалости. Затем Ольгу приняли на Императорский фарфоровый завод и предоставили квартирку на углу Фонтанки, в доме Баура, где раньше были царские прачечные. Одно окно выходило во двор, другое на Неву. В оконных рамах - петербургское небо, вода со всеми её оттенками от бледно-голубых до пунцовых.

Актриса Ольга Арбенина: «Комната Ахматовой с окнами на Неву темная, мрачноватая, никакой мебели не помню. Вид на Неву как бы и был самой комнатой. А комната Ольги Афанасьевны выходила во двор. Зелёные грядки, похожие на сад-огород Средневековья в Италии - солнечная зелёная картинка». У художника Юрия Анненкова есть другое прелестное воспоминание: он провожает после концерта Ольгу, время позднее, и остается ночевать. Утром входит Анна с подносом - серебро, тонкий фарфор, а в чашках бледный чай с сахарином, на блюдце - ломтик черного хлеба. И чего бы только Анненков не отдал, какими бы благами не пожертвовал, только чтобы повторить этот чай с сахарином в обществе двух богинь: ни в советской, ни в эмигрантской повседневности двух таких божеств уже, увы, не встречалось.

На заводе Ольга делала фарфоровых кукол: огромные глаза, подведённые чёрным, крохотные алые рты, длинные ноги, нагота, просвечивающая сквозь шелк и муслин. Ольгины скульптуры шли на экспорт, коллекционеры видели в них модную на Западе тему русского балета - эхо дягилевских сезонов. Особенно необычным казался тот факт, что скульптуры изготовлялись танцовщицей: тема балета всегда была популярна в русском фарфоре, но балерина, которая сама создает фарфоровые статуэтки, - такого история порцелина ещё не знала. Работа по фарфору, в отличие от кукольного шитья, требовала соединения многих навыков - технических, специальных, художественных, и Ольга, никогда прежде скульптуре не обучавшаяся, впитала их как будто из самого петербургского воздуха, из растерянной пышности прежней жизни. Её статуэтки украсили коллекцию Русского музея и лучшие частные собрания. Кукла Псиша, Психея, крепостная актриса, которую Ольга играла на сцене театра Суворина (у самой дед - крепостной), сидит в алом веночке, с рыжею косой, а фарфоровые ручки-ножки под голубым сарафаном исполняют обольстительный танец. А другая кукла «Гений танца» полуобнаженная, парящая - сама воздушность, грация, полёт. Но больше всех на Ольгу Афанасьевну походила её Коломбина: в жёлтом легкомысленном платьице с розочками, крылатыми, как амуры, с голубыми бантами, с приоткрытой грудью и склонённой на плечо головой, она пляшет прелестную полечку, вычурную, манерную и озорную. «Вкус Ольги Афанасьевны, - говорит композитор Артур Лурье, - был вкусом эпохи, стиль её - стилем рафинированного Петербурга, утонченного и вычурного».

Анна Ахматова и Ольга Глебова-Судейкина. Фрагмент обложки В. Белкина 

к «Хождению по мукам» А. Толстого. 1925 год.

Артур Лурье внешне напоминал одного из Ольгиных персонажей: длинный бархатный пиджачок, причудливые позы, сидит за роялем. Рахманинов и Прокофьев ненавидели Лурье, заведующего музыкальным отделом Наркомпросса: он велел не давать нотной бумаги музыкантам, чуждым революционности. Артур был моложе Судейкиной на шесть лет, а Ахматовой на два года. Поначалу он выбрал в подруги Ольгу, заворожённый её танцами, пением и внешностью. Ольга пела старинные народные песни, а Артур записывал их с её голоса. В общении Ольга была легче, а главное, слабее, чем Анна. Когда Ольга уехала на гастроли в провинцию, где она, между прочим, исполняла опасный трюк со спуском на 15-метровом канате, Артур сошёлся с Анной, жившей в Ольгиной квартире. Но никаких ревностных сцен и смертельных обид в этом тройственном союзе не случилось. Артур обманет обеих подруг, уехав за границу с другой женщиной, Тамарой Персиц, но и её оставит, женившись в итоге на госпоже Перевощиковой, внучке великого князя. Перевощикова (о, эти русские фамилии!) перевезёт Артура в Америку, в Принстон, где он и умрёт в 1966 г. - в один год с Ахматовой. Недавно Лурье вновь вспомнили, его музыку начали исполнять: причастность к Ахматовой гарантировала ему небольшое бессмертие.

Как бы там ни было, но близкие Ольге мужчины - Судейкин, Лурье - покидали Россию. Ахматова решила остаться и не прогадала - только в России у неё могла состояться такая слава и создаться такая свита. Долгий 15-летний период не-писания и забвения (с 1925 по 1940 гг.) у Ахматовой был все-таки периодом, а не окончательным выходом из игры. Ольга проживет в эмиграции 20 лет, и эти годы пройдут под знаком невозвратности: ни слава, ни блеск, ни прежние друзья к ней не вернутся. Ольга и Анна покинут дом Баура в 1924 г., разъедутся, каждая в свою жизнь - Ольга отправится в Германию, оттуда в Париж, Анна переедет в Шереметьевский дворец к Пунину.

Из России Судейкина уезжала с одним чемоданом. Посмотрим, что в нём: эмигрантский чемодан - всегда аллегория нажитого в отечестве. В Ольгином чемодане спали фарфоровые куклы - Коломбины, Пьеро, сиамцы, Псиша - весь её петербургский театрик, вся прелесть прежнего житья...

Европа показалась Ольге тупой и безвоздушной. «Мне, грешнице, - писала Ольга Сологубу, - Европа не очень нравится. Внешний блеск, вычурность, сиденье по кафе - все это ужасно тупо».

В характере Ольги Афанасьевны совсем не было житейской приспособляемости, спасительного скептицизма, желания погрузиться в прошлое и повздыхать о «той России, которую мы потеряли», - тех качеств, которые помогали эмигрантам выживать. Созданье воздуха, Ольга о выживании и борьбе не думала, она по-прежнему жила в сказочных садах своего воображения - в том мире, в который привёл её Судейкин. Но от её петербургской кукольности не осталось и следа: оголилась душа, проступила истинная Ольгина природа - воздушность. Ольга выглядела теперь как русская дама, высокая, странноватая, в экстравагантных одеждах. Она явно была из тех, у кого в прошлом история, тайна, и французы, чуткие к чужим тайнам, почтительно называли её «дама с птицами». Ольга бросала крошки голубям и держала дома певчих птиц.

Поселилась Ольга в маленькой квартирке на площади Поля Мишо. Кто бы мог подумать, что комната в Париже окажется самым уединённым местом на земле? Поклонники, друзья, мужчины, бессонные петербургские ночи - всё это куда-то подевалось, осталось одиночество в чужом миллионном городе. Судейкин уехал в Голливуд, Лурье захаживал, но редко. Сергей Ольгой больше не интересовался, услышав о том, что она одна в Париже, в нищете, он заткнул уши. Одиночеству Ольга не противилась, оно ей подходило, как, впрочем, и всем, кто, потеряв многое, не захотел довольствоваться малым. Поэту Северянину, навестившему Ольгу в её «могилке на восьмом этаже», бросилась в глаза её заброшенность - не временная, эмигрантская, а пожизненная, безысходная. Чувствовалось, что и эта квартирка, и Ольгино заточение, и нищета - навсегда:

В маленькой комнатке она живёт.

Это продолжается который год,

Та, что привыкла почти уже,

К своей могилке на восьмом этаже...

Жила Ольга тем, что продавала своих кукол, картины и вышивки. В Париже она увлеклась «живописью иглой», вышивала Мадонн с птицами и свечами, Благовещенье, Успение, делала аппликации из кусочков тафты и муслина. Друзьям она говорила, что посвящает своё творчество Пресвятой Богородице. Кустарщиной, ремеслом Ольга могла бы хорошо заработать, парижские дома моды охотно брали русскую вышивку, но светские сюжеты теперь ей претили. Как-то она вышила на подушке портрет герцогини Йоркской, будущей английской королевы, работу хорошо оплатили, предлагали новые заказы для подушек-портретов, но она отказывалась.

Все заработанное Ольга тратила на птиц. Сколько их у неё было? Может, 40, а, может, 100. Никто точно не мог сказать. Её маленькая комната была заставлена открытыми клетками, днём Ольга выпускала птиц летать по квартире, а ночью работала при слабом ночнике, чтобы не мешать им спать. У заставы Сен-Клу не раз видели, как эта странная русская выбегает в своих театральных платьях и зовет улетевших птиц. Они выпархивали из её окон и садились на ветви деревьев - розовые, ультрамариновые, желтые птахи - столько пигментов могли ужиться лишь на палитре живописца. И вот чудо - птицы не улетали, а возвращались к Ольге, которая то присвистывала, то что-то напевала, то щёлкала пальцами - нет сомнений, она знала и понимала их язык.

Лурье как-то зашёл к ней, и они рассорились: в одной из клеток он увидел изображение святого Франциска Ассизского: Ольга юродит! А Ольга сидела на диване - взгляд ребёнка - и вокруг неё порхали, щебетали, хлопали крыльями пернатые создания. Жизнь - гнездо, и Ольга, птица божия и певчая, свила его, как умела.

Когда началась оккупация, Ольга говорила соседям, что видит лица фашистских лётчиков в истребителях над Парижем. Смерть приходит с воздуха - с этим Ольгино воображение не могло смириться. В 1943 г. бомба попала в её дом, она вернулась из бомбоубежища и увидела: вместо комнаты - чёрная дыра, вместо потолка - разорванное небо, всюду разноцветные перья убитых птиц. И надо же такому случиться, что это был первый и единственный раз, когда Ольга согласилась спуститься в убежище. Ей казалось, что она предала птиц: она, всегда умевшая слышать голоса живых вещей и существ, проникать за черту реальности, не распознала угрозы, оставила их умирать. С этого момента начались её хождения по мукам. Больница Лаэннек: её положили в палате с настежь распахнутыми окнами, дали плохонькое одеяльце, какие-то бабы разражались хохотом, видя, как она от боли и холода стучит зубами. Утром она сбежала, потом французские знакомые перевезли её в госпиталь Бусико, где врачи взялись толковать Ольгину болезнь: находили у неё и бронхит, и эмфизему, и астму - все сводилось к тому, что она не в силах дышать, - но от чего она умирает, так и не определили.

Анна Ахматова и Ольга Глебова-Судейкина. Рисунки Юрия Анненкова. 1921 год.

Ольга умерла в 1945 году. В Петербурге она говорила Ахматовой: «Вот, увидишь, Анна, когда я умру, от силы 14 человек пойдут за моим гробом». Хоронить её, действительно, пришли немногие, смерть Ольги осталась незамеченной в череде общих военных несчастий. Но пока Ольга задыхалась в оккупированном Париже, сначала в своей могилке на восьмом этаже, потом на холодных койках госпиталей, её подруга Анна, 20 лет не имевшая от Ольги вестей, начала писать посвященную ей поэму:

Ты ли, Путаница-Психея, 

Чёрно-белым веером вея, 

Наклоняешься надо мной, 

Хочешь мне сказать по секрету, 

Что уже миновала Лету 

И иною дышишь весной...

Они вновь встретились, их голоса аукнулись и слились на воздушных путях. Подруга поэтов и художников, Ольга и 20 лет спустя не утратила главного своего качества - вдохновлять...

Источники:

Ольга Глебова-Судейкина - коломбина 1910-х годов (текст научной статьи по специальности «Искусствоведение» Скрябина Т.Л. )

Слушаем - И.И. Бернштейн вспоминает об Анне Ахматовой и Ольге Глебовой-Судейкиной (разговор с В. Дувакиным МГУ май 1972 г.)