Ни шагу назад

Завершая первую книгу «Небесные горы. Возрождение», я дала себе слово: с этого момента, ни единой розовой сопливой слюны. Читатель погрузился в, казалось бы, нежные истории о любви, но финал оказался далёк от радужного.

Начало второй книги, «Небесные горы. Восхождение», продолжает ту же трагическую линию. Сегодня, перечитывая главы, я осознала: трагизма всё ещё недостаточно. Его нужно усилить.

Вторая глава уже переработана. В планах — третья. Это не полное переписывание, нет, скорее, точечное дополнение, наращивание острых, жёстких граней.

Оставлю небольшой отрывок из второй главы "Небесные горы. Восхождение" 

Мои слова повисли в воздухе, уступая место зловещей тишине. Мы наблюдали, как надвигающаяся волна готовилась обрушиться на нас. Два изгоя, чья жизнь должна была стать платой за чужое счастье. Ледяная решимость сменялась адреналином, выжигающим все сомнения.

Первым ударил Колин. Он не бросился навстречу: тень двенадцатого наследника, покоившаяся у его ног, взметнулась вверх, померкла и ожила, превращаясь в мглистые узлы, в клыкастые пасти, в клубящуюся, удушливую мглу. Горло само собой сжалось, это была не просто тень, а самая гнилостная сущность, яд его слепой верности, обретший форму. Зрелище оказалось сильнее меня. Наверное, Денис, который жил во мне, не мог смириться с увиденным. Я замер, парализованный не страхом, а странным оцепенением, будто увидел нечто, что не должно было быть явлено миру.

А в это время Облачные Волки вступали в схватку с чёрным месивом. Колин стоял недвижимо в эпицентре хаоса, его пальцы судорожно плясали в воздухе, будто он дирижировал самой субстанцией этого беспорядка. С каждым взмахом руки удавки тьмы взметались, рассекая строй воинов, а низкий звериный рык гиены сливался с хрипами захлёбывающихся бойцов.

Десятки синеватых лезвий взметнулись, пытаясь рассечь живой сумрак и достичь источника его власти, но тень, неумолимая и голодная, лишь отступала на мгновение, чтобы тут же нарастить новые щупальца и продолжить свою охоту, выискивая момент и слабину противника. Как только атакующий на секунду терял бдительность, из клубов тьмы возникал новый мглистый узел, обвивал его и с нечеловеческой силой утягивал жертву вглубь. Там, в гуще черноты, раздавался едва уловимый хруст, будто ломалась хрупкая пустота, и тело обращалось в прах. А Колин, получая порцию чужой жизни, чуть расправлял плечи, и тень вокруг него густела.

Пока их товарищи гибли в черной пасти, четверо воинов отделились от основной схватки и устремились на меня, и шквал синеющих лезвий обрушился со всех сторон. У моего сознания не оказалось и доли секунды, чтобы отдать приказ. Тело реагировало само: ладони вспыхнули изумрудным сиянием, и пальцы сомкнулись на рукоятях двух топоров, проступивших из зелёного света. Металл, покрытый витиеватыми узорами переплетённых лоз, оставался тёплым и живым, словно продолжение самой моей воли.

Их тактика была предсказуема: используя мой рост, они попытались взять в кольцо. Расчет был на то, что крупному бойцу не хватит скорости реагировать на атаки с разных направлений. Первую атаку я принял на рукоять и железный лязг отозвался в костях, но не сдвинул меня ни на шаг. Выпад второго противника, пришедший справа, я отбил в сторону, и синее остриё, звеня, ушло в пустоту. Третий клинок парировал, но запоздало, и плечо пронзила ослепительная боль, заставившая руку онеметь. Четвёртый, слева, оказался стремительнее, его сталь встретила лезвие моего топора в полную силу. От удара противник взвыл, и оружие, вырванное из его ослабевших пальцев, отлетело прочь.

И тут же я словно споткнулся на ровном месте. Горло сдавила невидимая петля, сердце начало биться в животной панике, не знающей ни векового опыта, ни энергии. Это оказался страх Дениса — мой собственный, человеческий страх, слепой и пронизывающий. Его не существовало, пока тело действовало само, пока мышцы помнили, а воля оставалась лишь суровым топором в моей руке, но в миг осознания, в ту самую дробь секунды, когда слепая реакция стала осмысленным действием, вот тогда он и хлынул внутрь, ледяной волной, вытесняя хладнокровность небожителя.

Я вдохнул, пытаясь успокоиться, но вместо этого внутри поднималась буря. Два сознания, две памяти сталкнулись в немой схватке. Человеческая часть, хрупкая и неприкаянная, металась в панике, содрогаясь от ужаса перед кровавой мясорубкой. Она цеплялась за призраки другой жизни, за тепло, за тишину, за простоту, которых здесь не существовало.

А в глубине, не шелохнувшись, стоял Лир Арфин. Его молчание давило тяжелее любого крика, а сознание оставалось трезвым и чистым. Он не сомневался, а видел цену победы и помнил горький вкус выживания, знакомый тем, кто прошёл через ад и остался стоять. Они разрывали меня на части, не оставляя места для мысли или действия. Я стал полем боя, где сходились два непримиримых мира.

И наконец мне удалось выдохнуть, и с этим выдохом внутренняя борьба прекратилась. Наступила та тишина, что бывает в сердце бури, безжалостная и ясная. Этой тишиной я вновь вдохнул, только не воздух, а саму суть мира вокруг, древнюю, дикую, непокорную. Я ощутил её тяжесть в жилах и зов в каждой частице собственного тела. Сомнений не осталось, и начиналось побоище.

С оглушительным треском земля разорвалась, и из-под неё хлестали корни. Толстые, как удавы, покрытые комьями глины, они обрушились на тех четверых. Первый, пытавшийся отпрыгнуть, оказался сбит с ног ударом в грудь, а его тело, с хрустом ломающихся ребер, отбросило на добрый десяток шагов. Второй, размахивающий клинком, рухнул с перебитыми коленями, и его короткий вопль оборвался, когда жилистый корень-шип вынырнул из-под грунта и пронзил ему горло.

Третий и четвертый, видя гибель товарищей, не бежали. Они молча сплотились спиной к спине, отчаянно отбиваясь, их клинки, сверкая, врезались в жилистые тела корней. Но те, покрытые глиной, оставались живучими, как сама земля, и воины не могли разрубить себе путь к отступлению. Внезапно из тени под четвертым скользнула чёрная, вязкая хватка, тень, жидкая и цепкая, обвила его голени и резко утащила прочь, в сторону Колина. Наши взгляды встретились на мгновение, и я коротко кивнул. Оставшийся в одиночестве третий тут же оказался сбит с ног и с хрустом раздавлен обрушившимся на него сплетением корней.

В это время другие уже шли им на подмогу, прорубаясь через хаос, пытаясь пробиться к своим, но их помощь опоздала, они не успели даже крикнуть, как всё закончилось. Из-под земли всё так же продолжало бить это тёмное, живое цунами. Всё новые корни, чёрные от въевшейся крови и глины, вырывались на поверхность, хватая их за ноги, но Волки не сдавались. Один из воинов, истекая кровью, успел метнуть кинжал в узкий зазор между волнами тени, окутывавшей Колина. Сталь, холодная и чуждая, с шипением вошла ему в плечо и осталась там, болезненно торча. Он глухо вскрикнул, и сгусток сумрака вокруг него болезненно дрогнул. В тот же миг тяжёлая рукоять меча со всей силы обрушилась мне на затылок. Мир поплыл, и в этот момент лезвие, брошенное Волком с оторванной ногой, вонзилось мне в бедро. Безногий воин, увидев свою удачу, успел издать победный хрип, но из тени у его локтя вырвалась чёрная хватка. Она впилась ему в лицо, заглушив крик, и резко утащила вглубь, оставив после себя лишь быстро тающую дымку.

Я развернулся, вогнал топор под ребра нападавшему, схватился за рукоять кинжала в своем бедре и резко вытащил его, а из горла вырвался сдавленный стон. Нога вспыхнула ослепительным пожаром, а по коже, пропитывая одежду, хлынула густая, тёплая кровь. И, не глядя, я всадил клинок в горло противника. Выдернув топор, я снова приготовился к бою. Теперь рана на бедре, зияя, пылала огнём, обильно пропитывая ткань тёмно-алым.

Колин, бледный от боли, продолжал дирижировать тенями, но теперь его пальцы дрожали, а из раны на плече сочилась чёрная субстанция, смешиваясь с кровью. Я тоже терял силы, всё больше полагаясь на древние инстинкты Арфина, чем на собственный рассудок. Боль и ярость сплелись в единый клубок, выжигая всё, кроме воли к уничтожению. Мои топоры и корни двигались как единое целое, порождая смертоносный танец: пока лезвие парировало удар, из-под земли уже вырывался корень, сбивая с ног следующего противника. Мы не обменивались словами с Колином, в этом не было нужды. Мы чувствовали ритм битвы друг друга, как прислушиваются к биению собственного сердца. Я шёл вперёд, отсекая всё на своём пути. Крики Волков тонули в шипении рассеивающихся теней и в нарастающем гуле жизни, что бушевал под моей волей. Но даже в этой слаженности меня не отпускало горькое осознание. Воины шли в бой не по своей воле, они являлись душами, прошедшими через смерть в земном мире и обретшими новую жизнь здесь, в Небесных горах. Каждый из них занимал место в строгой иерархии этого мира. Они повиновались приказу, как и при жизни, а теперь я обрекал их на полное, окончательное уничтожение, без надежды на новое перерождение. Это знание висело в воздухе, густое и тяжёлое, как тот запах, что поднимался от почвы. Аромат свежевскопанной глины и сока растерзанных растений смешивался с пылью и запахом страха, и ещё чем-то горьким, нездешним. Я пробуждал саму почву, выпуская на поле боя её скрытую мощь, дикую, неукротимую и безжалостную. И, смотря на это, я чувствовал не гордость, а ледяной ужас от той силы, что дремала во мне, и которую я вынужден был выпустить на волю. Я стирал их в ничто, чувствуя тяжесть этого выбора в каждом вздохе, но иного пути не оставалось, ведь они пришли убить нас, а я не желал умирать. Ни в этом мире, ни в каком другом.

Почва сзади дрогнула под чужим шагом, прервав мои размышления. Я резко развернулся, но поздно, сталь уже прочертила по рёбрам, разрезая кожу и мышцы. Вспыхнувшая боль тут же утонула в волне слепого гнева.

— Да как же вы все меня задолбали!

Земля под ногами нападавшего вздыбилась. Корни с хрустом обвили его и резко утянули под землю. Я окинул взглядом поле, Колин уже справился с двумя последними воинами, их тела лежали у его ног. Оставалось ещё трое, я почувствовал их сквозь землю, каждый шаг, каждое движение. Единым усилием воли я приказал корням сделать последний рывок. Три приглушённых хруста, и наступила долгожданная тишина. 

Тени Колина рассеялись, он тяжело опирался на колено, но несмотря на это у него еще были силы язвить. 

— Твои ли это слова Лир Арфин? — с усмешкой прошептал он.

Я разжал пальцы, и топоры, будто сделанные из хрупкого изумрудного льда, рассыпались в моих руках. Вместо груза стали в ладонях осталось лишь тёплое покалывание и медленно гаснущее зелёное сияние.

— Ты прав, не мои, — я позволил себе оглянуться и в наступившей тишине открылась картина полного разгрома. Бой окончен, там, где стоял отряд, теперь лежали лишь тела под сплетением корней. Мы замерли, упираясь взглядами друг в друга через всё поле. Я смотрел на Колина и видел в нём то, что скрывал в себе самом. Убить одного, дело не сложное, но принять на душу десятки смертей разом? Арфин в моей груди молчал, зная эту цену. А Денис? Тот самый Денис, что жил во мне, сжимался в комок, чувствуя отголоски чужого ужаса. 

Колин стоял, содрогаясь от каждого вздоха. Его пальцы беспомощно скользили по рукояти кинжала в плече, будто впервые осознавали тяжесть стали. Когда он выдернул клинок, его лицо исказилось от боли и омерзения, а черная кровь хлынула, впитываясь, еще большим расплывающимся пятном на белой ткани. 

— Держишься неплохо, — тихо произнес я. Слова были обращены к нему, но отзывались эхом во мне самом. — Для первого раза.

Он с усилием выпрямился, окидывая взглядом поле, залитое багрянцем заката.

— Ну что, небесный регент? — в его голосе слышалась горькая усмешка. — Достаточно ли дикого представления мы устроили для его светлости? Думаю, его садовники теперь найдут чем заняться.

Я глубоко вдохнул, чувствуя, как живительная энергия понемногу стягивает края ран.

— Более чем, — выдохнул я. — Его Волки теперь навечно прикованы к земле, но это лишь начало.

— Начало? — Колин коротко и беззвучно рассмеялся. — А мне казалось, это уже финал, — с этими словами гиена отвернулся, но я видел, как его плечи напряглись. Он пытался скрыть дрожь, ту самую, что когда-то разрывала на части и меня. И теперь, глядя на него, я чувствовал странную связь, будто видел в нём отражение той части себя, что до сих пор не могла смириться с ценой выживания. 

Небесные горы. Восхождение