Тихий садовник Апокалипсиса

Тишина после «Леты» была обманчивой. Она не была покоем. Это была густая, вязкая субстанция, в которой тонули последние следы прошлого. В этой тишине мы нашли наш последний оплот – полуразрушенную дачу на отшибе с грядками, заросшими бурьяном и полынью. И в этой тишине мы обнаружили его.

Его звали Лев Петрович. Мы нашли в доме старую фотографию с подписью - седой, грузный мужчина с лопатой в руках и довольной улыбкой на лице, стоящий перед клумбой с пионами. Теперь от того человека не осталось ничего. Только оболочка в грязном тренировочном костюме, медленно и методично движущаяся по участку.

Он был пустышкой. Но не таким, как другие. Он не метался по улицам с диким рыком. Не бился головой о стены. Каждый вечер, с заходом солнца, он появлялся из-за покосившегося забора. В его руке - ржавая, пустая лейка. В глазах - абсолютная и бездонная муть.

И он начинал свою работу.

Мы наблюдали за ним из окна, затаив дыхание. Андрей, наша опора в этом новом мире, сжимал обрез так, что костяшки пальцев белели. Я с идиотской надеждой искала в его движениях проблеск сознания. А Ира, самая молодая из нас, просто смотрела, завороженная жуткой поэзией этого зрелища.

Лев Петрович подходил к засохшему кусту смородины. Его пальцы, покрытые грязью и старыми ссадинами, ощупывали ломкие, мертвые ветки. Он совершал движение лейкой - из носика не капало ни капли. Потом он тянулся к сорнякам, и с той же методичностью, без суеты, выдергивал их и складывал в кучку. Он полол мертвый сад.

- Он сумасшедший, - шептал Андрей. - Надо уйти. Пока не поздно.

- Он никому не мешает, - возражала я, чувствуя, как во мне говорит не разум, а какая-то первобытная, странная надежда. - Он… безобидный.

Так прошло две недели. Его молчаливые визиты стали частью нашего нового быта, таким же ритуалом, как присчитывание припасов или деление скудного пайка. Мы привыкли к нему, как к старому, беззлобному призраку. Его присутствие даже казалось успокаивающим. Пока садовник полет свой огород, мир еще не окончательно сошел с ума. В этом был свой, извращенный порядок.

Однажды Ира, чье напряжение от вечного страха начало искать выход, не выдержала.

- Я не могу больше смотреть! - выдохнула она и, прежде чем мы успели среагировать, вышла во двор.

Мы замерли у окна, сердце колотилось где-то в горле. Лев Петрович стоял спиной, «поливая» увядшие георгины. Ира медленно, как укротительница, сделала несколько шагов в его сторону.

- Лев Петрович? - тихо позвала она.

Он не обернулся.

 Лев Петрович, посмотрите, - голос девушки дрогнул. Она протянула руку, в которой был последний, уцелевший в наших запасах шоколадный батончик. Жест отчаяния. Попытка достучаться.

- Возьмите. Пожалуйста.

Он закончил с георгинами и повернулся. Его пустой взгляд скользнул по Ире, по батончику, и снова уставился в пространство за ее спиной. Он сделал шаг. Не к ней. К крошечному, чахлому ростку, пробивавшемуся сквозь трещину в асфальте. Дикому папоротнику.

Ира, ободренная его безразличием, сделала роковую ошибку. Она сделала шаг навстречу, переступив невидимую границу, которую он, видимо, очертил вокруг своего сада.

- Смотрите, он живой, - сказала она, указывая на папоротник.

Его рука с лейкой опустилась. Он медленно повернул голову. И в его глазах что-то изменилось. Это была ярость. Ненависть. Это было холодное, безличное раздражение. Как у машины, в механизм которой попала соринка.

Он двинулся на девушку. Не с рывком зверя, а с неумолимой, тяжелой поступью трактора. Все произошло за секунды. Он не замахнулся, не зарычал. Он просто схватил ее за руку, державшую батончик, с силой, ломающей кости. Раздался сухой хруст. Ира вскрикнула.

Андрей выстрелил из окна, потратив последний патрон. Пуля просвистела в сантиметре от головы пустышки. Он даже не вздрогнул. Его внимание было всецело поглощено Ирой - этим сорняком, вторгшимся в его мир. Он потянул ее к себе, его пальцы впились ей в плечо, и он, с той же методичностью, с какой полол траву, начал с силой толкать ее прочь, к калитке, к выходу со своей территории.

Я выбежала с криком, Андрей - следом. Мы набросились на него, оттаскивая, пытаясь разжать его хватку. Он молча отшвырнул парня ударом в грудь, Андрей покатился кувырком. Ко мне он просто повернулся и толкнул. Я отлетела к забору, ударившись головой.

Когда зрение прояснилось, я увидела финал. Катя лежала неподвижно, ее рука была неестественно выгнута, а навсегда застывший взгляд устремлен в небеса. Лев Петрович стоял на своем месте, спиной к нам. Он снова совершал те же движения. Поднял лейку. Наклонился над папоротником. Сделал вид, что поливает его.

Мы больше не чувствовали себя в безопасности. Мы сидели в доме, и сквозь запыленное стекло на нас смотрел мрачный, безразличный к нашему существованию мир. Мир, в котором последним садовником оказалось безумие, ухаживающее за руинами. И мы были всего лишь сорной травой, которую еще предстояло выполоть.

P.S. Зарисовка из вселенной Эпидемии Забвения. С самим вирусом (и как все начиналось) вы можете познакомиться, прочитав мою книгу - Эпидемия забвения - Евгений Попов. Кстати, финал уже в это воскресенье!