Семейные узы и узы наркотиков (альтернативный финал)

При создании «Мистера Рок-н-Ролла» нередко происходит так, что мысленно я выстраиваю несколько вариантов развития той или иной ситуации в определённой главе, но в конце концов остаюсь вынуждена избрать только одну концовку. Это касается и главы «Нерушимое единство», где Мистер Рок борется с отвращением и одновременной тягой к наркотикам и — болью от понимания того, что старшие братья его бросили. Я сделала выбор в пользу более символичного и метафоричного финала вместо того, чтобы остаться на уровне телесности и истерик, которые уже и так показала в достаточном количестве. Но у альтернативной концовки есть ряд преимуществ в виду того, что она выглядит более реалистично, чем простое исцеление через совместное пение.

Теперь я хочу поделиться ею и с вами, начиная с того момента, как Мистер Блюз вытаскивает из Рок-н-Ролла шприц, а Мистер Кантри — убирает с его языка промокашку:

"Мистер Рок-н-Ролл дёрнулся, стиснув зубы — и ухватился за шприц, тормоша погружённую в плоть иглу и выдавливая изнутри ещё больше крови.

«Нет, — тихо, но твёрдо сказал Блюз и положил ладонь поверх руки брата. — Отпусти. Это же больно, правда?»

Рок-н-Ролл зарычал, почти не двигая губами, но, моргнув, смиренно обмяк. Мистер Блюз бережно вынул шприц и обвязал локтевой сгиб материализованной плотной тканью.

«Так будет лучше, мой мальчик... Тебе больше не нужно себя калечить. Мы уже с тобой».

Мистер Кантри между тем заправил прядь спутанных чёрных волос и заметил промокашку, прилипшую к языку рокера. Руки тряслись не столько от страха и злости, сколько от понимания, что приходилось лишать его того, к чему он прильнул отчаянно, как к утешению...

«Прости меня, Рок», — всхлипнул ковбой и плавно сорвал бумажку. Яркий квадрат с психоделическим узором слипся от слюны и упал на пол, сразу потускнев.

Сдержать рыдания стало невозможно.

«Прости! Я знаю, что ты теперь меня терпеть не можешь, но я... я не оставлю тебя ни за что... Хочешь ненавидеть меня — ненавидь... А я... просто не могу...»

Он заключил вздрагивающее тело в объятия, смачивая слезами голое татуированное предплечье. Мистер Рок-н-Ролл смотрел на него долго, прежде чем заскользил пальцами по его блондинистой шевелюре. 

«Давай, вставай... — тихо сказал Мистер Кантри, помогая ему подняться на ноги. Голос его всё ещё дрожал, но в нём проступила внезапная решимость. — Тебе нужно отмыться от этой дряни... Ванна. Сейчас же...»

Мистер Рок моргнул, пытаясь осознать слова старшего брата, но мир вокруг всё ещё плыл в зелёном тумане. Он покачнулся, опираясь на плечо Блюза, и пробормотал что-то нечленораздельное, но Кантри уже вёл его в сторону ванной комнаты, которая материализовалась в апартаментах по его мысленному приказу — простая, без лишних шипов и тьмы, с чистой белой плиткой и тёплой водой, набирающейся в ванну.

«Раздевайся, — велел ковбой строгим, но заботливым тоном, как когда-то добродушно отчитывал юного Билли за грязные штаны после энергичных танцев в его прериях. — Снимай всё это... Грязь, кровь, пот — всё смоем. Тебе станет легче, поверь».

Рокер замер, уставившись на него расширенными глазами. Его руки инстинктивно сжались на шипастой косухе, цепляясь за неё, как за последний барьер. Внутри взвился вихрь эмоций: ярость на то, что его лишают брони, которая делала его настоящим, страх перед уязвимостью, которая вот-вот обнажится, и глубокий, жгучий стыд за то, что он вообще дошёл до такого состояния. 

«НЕ ХОЧУ... — прохрипел он, голос сорвался в жалобный рык, полный отчаяния и вызова. — НЕ НАДО... Я В ПОРЯДКЕ... ЭТО МОЙ ПУТЬ! МОЯ МУЗЫКА!»

Его пальцы впились в кожу куртки так сильно, что суставы побелели, а в глазах мелькнула вспышка бунта — он хотел оттолкнуть Кантри, вырваться, сохранить этот слой «грязи», что казался ему частью своей идентичности, щитом от мира, который его отвергал. Сердце колотилось в бешеном ритме, как барабанный соло на концерте, и он мотнул головой, пытаясь отрицать эту заботу, которая казалась ему унижением. Однако в глубине души, под демонстративным слоем всего его эмоционального сопротивления, пробивалась неизбежная капитуляция. Старшие братья всегда оставались для него теми, кого он бы не смог отвергнуть целиком — даже в этом разбитом состоянии, когда наркотики ещё туманили разум, а тело дрожало от слабости. Воспоминания об их первой встрече, когда они безвозмездно подарили ему своё покровительство, заставила его подчиниться вопреки воле. 

Глаза Мистера Рока потухли на миг, плечи поникли, и он скрипнул зубами, признавая поражение. Дрожащими пальцами он начал стаскивать куртку, медленно, с видимым усилием, в котором каждый слой одежды снимался с тихим рычанием протеста. Затем вниз слетела и чёрная сетка рубашки, обнажая татуированное тело, покрытое свежими царапинами, следами от игл и засохшей кровью — он вздрогнул, чувствуя холод воздуха на коже. Брюки с цепями упали на пол с громким лязгом, звенящим в тишине, как отголосок его бунтарского образа. Он остался нагим и душой, и телом, уязвимый, как никогда, и вода в ванне казалась ему бездной, готовой поглотить его целиком. В этот момент сопротивление сломалось окончательно — он опустил голову, слёзы жгли глаза, но он не вырвался, позволяя Кантри подвести его к воде, — подчинение было горьким, но неизбежным, как финальный аккорд песни, которую он не хотел заканчивать.

«Залезай, — мягко, но настойчиво подтолкнул ковбой, поддерживая его под локоть, чтобы он не упал. — Вот так, осторожно...»

Вода обволокла тело, смывая кровь и грязь, но Рок-н-Ролл вдруг дёрнулся, как от удара током. 

«ХОЛОДНО! — завопил он, хотя вода была горячей, почти обжигающей. — ВЫ МЕНЯ МУЧАЕТЕ! ВЫ ХОТИТЕ УТОПИТЬ МЕНЯ В ЭТОМ... В ЭТОМ РОЗОВОМ ДЕРЬМЕ, КАК ПОПСА!»

Его голос сорвался в пронзительный крик, переходящий в истерический вопль. Он начал бить по воде руками, разбрызгивая пену и слёзы, которые текли по его бледному лицу, смешиваясь с остатками чёрной подводки. Тело корчилось в судорогах, словно боролось с невидимыми демонами. «ВЫ МЕНЯ БРОСИЛИ! — орал он, захлёбываясь рыданиями. — СКАЗАЛИ, ДЕЛАЙ ЧТО ХОЧЕШЬ — ЗНАЧИТ, ВАМ ПЛЕВАТЬ! Я — НИЧТОЖЕСТВО! Я — МОНСТР, А ВЫ... ВЫ ХОТИТЕ СДЕЛАТЬ МЕНЯ СЛАБЫМ, КАК ВСЕ! ВЫ ХОТИТЕ УКРАСТЬ МОЙ ХАРДКОР, МОЮ ДУШУ!»

Его кулаки молотили по воде, поднимая волны, которые заливали пол. Он пытался выбраться из ванны, цепляясь за бортик, но ноги скользили, и он падал обратно, отчего крики становились ещё громче. «Я НЕ ХОЧУ БЫТЬ ЧИСТЫМ! — ревел он, голос ломался от боли и ярости. — ЭТО МОЯ ГРЯЗЬ! МОЯ БОЛЬ! ВЫ НЕ ПОНИМАЕТЕ, ЧТО ЭТО — Я! ВЫ МЕНЯ НЕНАВИДИТЕ, ПОТОМУ ЧТО Я НЕ ТАКОЙ, КАК ВЫ! ВЫ... ВЫ НИКОГДА МЕНЯ НЕ ЛЮБИЛИ!»

Мистер Блюз опустился на край ванны, терпеливо удерживая его за плечи, чтобы он не выскользнул и не ударился. Его тёмные глаза смотрели с бесконечным спокойствием, хотя внутри всё сжималось от вида этого отчаяния. «Мы любим тебя, Рок, — с искренностью и уверенностью сказал он. — Иначе нас бы сейчас здесь не было...»

Кантри, стоя на коленях у ванны, продолжал мыть его чёрные волосы, смывая лак, грязь и размазанную косметику. Брызги летели ему в лицо, пропитывая рубашку, но он не отступал. «Ты наш, идиот... — бормотал он, хмурясь, но всё равно терпя. — Мы не хотим тебя ломать! Мы хотим, чтобы ты жил... Выдыхай эту дрянь из себя. Ты сильнее её».

Истерика нарастала, словно буря. Рок-н-Ролл хватался за края ванны, его пальцы скользили по мокрой поверхности, оставляя кровавые следы от содранной кожи. Он мотал головой, разбрызгивая воду, как дикий зверь, пойманный в клетку. «Я НЕ ХОЧУ ЖИТЬ, КАК ВЫ! — кричал он, его голос дрожал между яростью и отчаянием. — ВЫ СЧИТАЕТЕ МЕНЯ СЛАБАКОМ! ДУМАЕТЕ, ЧТО Я НИЧТО БЕЗ ВАС! НО Я... Я СОЗДАЛ СЕБЯ САМ! ЭТО МОЯ МУЗЫКА, МОЯ ЖИЗНЬ, А ВЫ... ВЫ ПРОСТО ЗАВИДУЕТЕ, ЧТО Я НЕ ТАКОЙ, КАК ВЫ!»

Его тело билось в конвульсиях, он пытался вырваться, но силы покидали его. Крики переходили в хриплые всхлипы, слёзы текли неудержимо, смешиваясь с водой, которая уже помутнела от грязи и крови. Он вцепился в руку Блюза, его ногти впились в кожу, но тот не отдёрнул ладонь, только крепче сжал его плечо. «Мы не завидуем, — тихо сказал Блюз. — Мы боимся за тебя. Ты не должен быть, как мы. Будь собой. Но не разрушай себя, даже зная, что мы от тебя не откажемся...»

Кантри, стиснув зубы, продолжал смывать с его лица остатки грима. Постепенно истерика начала стихать, как ураган, теряющий силу. Крики превратились в прерывистые всхлипы, тело обмякло, и Рок-н-Ролл опустился в воду, тяжело дыша. Его глаза, всё ещё горящие зелёным, теперь были мутными от слёз и усталости. Он смотрел на братьев, словно впервые их видел, и в его взгляде мелькнула тень почти детской растерянности. «ЭТО ПРАВДА? — пробормотал он, голос его стал надломленным. — ВЫ НЕ ОТКАЖЕТЕСЬ, ДАЖЕ ЕСЛИ Я... ТАКОЙ?»

«Никогда, — отрезал Кантри, вытирая его лицо полотенцем. — Ты можешь быть каким угодно, но ты наш».

Блюз молча кивнул, поглаживая его по плечу, пока тот не перестал дрожать. «Пошли, — сказал Кантри, помогая ему выбраться из ванны и завернув в большое полотенце. — Ты поспишь у меня... Там нормальная спальня, без твоих шипов и цепей. Тебе нужно отдохнуть и прийти в себя».

Рокер слабо кивнул, не сопротивляясь, когда братья повели его по коридору. Его ноги подкашивались, и Блюз поддерживал его с одной стороны, а Кантри — с другой. В апартаментах Кантри пахло деревом и прериями — никаких тёмных теней, только уютный свет лампы. Они уложили его в постель, накрыв одеялом, и сели рядом, не отходя ни на шаг.

«Спи, Билли, — тягостно вздохнул Кантри, гладя его по мокрым волосам. — Семья навсегда...»

Мистер Рок-н-Ролл закрыл глаза, и мир наконец-то начал успокаиваться. Сон накрыл его тяжёлым, вязким покрывалом, словно густой туман, пропитанный остатками наркотического угара. В первые минуты он лежал неподвижно, дыхание выравнивалось, но внутри его разума бушевала буря — хаотичные вспышки воспоминаний, смешанные с галлюцинациями, которые ещё не полностью отступили.

Во сне он оказался на разбитой сцене, где его музыка эхом отдавалась в пустоте. Толпа фанатов превратилась в тени с лицами Кантри, Блюза и Поп — они тянули к нему руки, то с любовью, то с осуждением. «Ты наш, Билли», — шептал Кантри, но его голос искажался в рычание, как гитарный рифф на перегрузке. Рок-н-Ролл зарычал в ответ — низкий, гортанный звук вырвался из его горла наяву.

«Ш-ш, спокойно... — прошептал ковбой, обмениваясь взглядом с Блюзом. — Это всего лишь сон».

Рычание не утихало: оно переходило в прерывистые стоны, как будто Рок боролся с незримым врагом. Слёзы потекли по его щекам — горячие, неудержимые, смачивая подушку. Он плакал тихо, всхлипывая во сне, тело слегка дёргалось, словно от электрических разрядов. В его видении Мисс Поп сыпала на него конфетами, которые превращались в иглы и порошки, а Кантри и Блюз пытались оттащить его от края пропасти. «ВЫ МЕНЯ НЕ ЛЮБИТЕ!» — кричал он в сновидении, и эхо этого крика вырвалось наяву как сдавленный плач. Его пальцы, лежавшие поверх одеяла, неосознанно сжались — одна рука слепо потянулась к Кантри, вцепившись в его ладонь с такой силой, что ковбой поморщился, но не отдёрнул её. Другая рука нашла запястье Блюза, хватая его, как утопающий за соломинку. Братья не сопротивлялись, только переглянулись молча, понимая, что даже во сне их туповатый маленький Рокабилли — пусть даже и в теле какого-то качка из преисподней — ищет их поддержки, хотя и не осознавая этого.

Часы тянулись медленно. Бывшие наставники сидели неподвижно, не смыкая глаз, слушая его прерывистое дыхание, рычание и слёзы. Они не говорили ни слова — только их присутствие, тёплое и надёжное, охраняло его от полного погружения в хаос. Сон был беспокойным, но глубоким: тело рокера наконец-то расслабилось под влиянием усталости и заботы, и он не просыпался, позволяя организму бороться с остатками яда.

Спустя несколько часов его веки дрогнули, и он медленно открыл глаза, моргая от мягкого света лампы. Тело болело — каждая мышца ныла, как после изнурительного концерта, а голова гудела, словно внутри всё ещё звучал дисторшн. Он уставился в потолок, пытаясь собрать мысли, и вдруг воспоминания нахлынули волной: разбитые наркотики в его апартаментах, галлюцинации с ножами, объятия братьев, ванна с истерикой, где он орал и плакал, обвиняя их во всём... Он вспомнил, как рычал и цеплялся за их руки во сне — это ощущение ещё теплилось в пальцах, как эхо.

Мистер Рок резко сел в постели, одеяло соскользнуло, обнажив его сгорбленное тело — чистое, без следов крови и грязи. Его взгляд метнулся по комнате: Кантри дремал в кресле, голова безвольно свесилась на плечо, блондинистые волосы небрежно растрепались, а Блюз сидел напротив, держа в руках бутылку виски — просто сжимая её, как талисман. Рок-н-Ролл стиснул зубы, чувствуя, как жар стыда обжигает лицо. Щёки покраснели, и он отвернулся, пряча глаза. 

«ЧЁРТ... — вымолвил он. — ВЫ ОПЯТЬ ЗА МНОЙ ТАСКАЕТЕСЬ... КАКОГО ДЬЯВОЛА ВАМ ОТ МЕНЯ НАДО?»

Однако раздражение его смешалось с чем-то другим — дрожащей, почти неуловимой благодарностью, которую он пытался задушить. Он сжал кулаки, ногти впились в ладони, и бросил колючий взгляд на Кантри, который проснулся от его голоса и теперь смотрел на него с усталой усмешкой. 

«НУ, КОНЕЧНО... — буркнул Рок, отворачиваясь ещё сильнее, чтобы скрыть, как его губы дрожат. — ВЫ ОПЯТЬ СО МНОЙ НЯНЧИЛИСЬ? КАК БУДТО Я НЕ МОГУ ПРОЖИТЬ БЕЗ ВАС И САМ... Я НЕ РЕБЁНОК, ЯСНО?!» 

Его голос сорвался, и он ударил кулаком по матрасу, но этот жест был слабым, почти театральным. Стыд душил его — за то, что он докатился до такого состояния, за то, что орал на них, за то, что позволил им увидеть его слабым, разбитым, уязвимым.

«ВЫ ТЕПЕРЬ ДУМАЕТЕ, ЧТО Я СОВСЕМ КОНЧЕНЫЙ, ДА? — выговорил он с выдохом, голос дрожал от злости и унижения. — ЧТО Я — СЛАБАК, КОТОРЫЙ БЕЗ ВАС СДОХНЕТ...»

Кантри выпрямился в кресле, потирая шею, и посмотрел на него с той же тёплой, но строгой заботой, что была в его голосе в ванной. 

«Ты всё сказал, дурачок? — простодушно спросил он, но в его тоне не было осуждения. — Мы не думаем, что ты слабак... Мы думаем, что ты — наш брат. И мы никуда не делись. Семья навсегда, помнишь?»

Рок-н-Ролл фыркнул, скрестив руки на груди, чтобы скрыть, как они дрожат. 

«СЕМЬЯ... — проворчал он, закатывая глаза, но его голос предательски дрогнул. — ВЫ ПРОСТО НЕ ДАЁТЕ МНЕ ЖИТЬ, КАК Я ХОЧУ! ЛЕЗЕТЕ СО СВОИМ МНЕНИЕМ, КОТОРОГО Я У ВАС НЕ СПРАШИВАЛ...» 

Он сжал губы, чувствуя, как горло перехватывает от подступающих слёз. Стыд за свои слова, за своё поведение, за то, что он снова оказался в их руках, был невыносим. Но под всем этим стыдом, глубоко внутри, теплилась благодарность — тёплая, почти болезненная, как открытая рана. 

Они не бросили его. Даже после всего этого.

Блюз, до этого молчавший, поставил бутылку на пол и наклонился к нему, его тёмные глаза смотрели спокойно, но с той глубокой мудростью, которая всегда заставляла Рока чувствовать себя меньше и уязвимее. 

«Ты можешь ворчать сколько угодно, Рок, — сказал он тихо, но твёрдо. — Но мы видели, как ты держал нас во сне. Ты знаешь, что мы тебе нужны... И мы знаем, что ты нам нужен. Так что не притворяйся, что тебе всё равно».

Рок-н-Ролл стиснул зубы, его зелёные глаза вспыхнули, но он не нашёл, чем возразить. Вместо этого он отвернулся, пряча лицо, и пробормотал еле слышно: «ДА ЧЁРТ С ВАМИ... НУ, СПАСИБО, ЧТО ВЫ ВСЁ ЕЩЁ РЯДОМ, ЛАДНО? НО ЕСЛИ ВЫ ОПЯТЬ БУДЕТЕ ГОВОРИТЬ СО МНОЙ КАК С ИДИОТОМ, ТО Я... Я...» Его голос дрогнул, и он быстро вытер ладонью глаза, чтобы скрыть слёзы, которые всё-таки вырвались наружу.

Он ведь реально был идиотом. Чем он хотел им пригрозить?

Кантри и Блюз переглянулись — уголки их губ тронула лёгкая улыбка. Кантри потянулся и взъерошил его ещё спутанные волосы, игнорируя слабый протестующий рык. Рокер фыркнул снова, но его плечи расслабились, и он откинулся на подушку, закрыв глаза. Стыд и раздражение всё ещё жгли его изнутри, но тёплое чувство благодарности, которое он так упорно пытался спрятать, медленно разливалось по груди, как аккорд, звучащий в тишине. 

Они были рядом. И, чёрт возьми, он был бесконечно рад, что они не сдались..."

Они все по праву моя любимая семейка в «Мистере Рок-н-Ролле». Многие жанры в мире Искусств порождают новые, более младшие, но между ними нет столь сильной эмоциональной связи, как между этой троицей. Мистер Кантри и Мистер Блюз полюбили Рокабилли просто за сам факт его существования и они не могут перестать любить даже если он будет весь в дерьме, в моче, в крови и — вести себя как дебил... Это самый высший и долговечный вид любви — родительская любовь. И если она действительно присутствует в родителях, узы между ними и их дитёнком не разорвёт ничто.