Кровавое солнце Америки

Идейку этого поста мне подкинул один из читателей в комментариях другого поста, в которых я показывала богоугодные и православные татуировочки Мистера Рок-н-Ролла (но это неправда — там нет Бога). Его старший брат Мистер Кантри не очень одобрял такие порисульки, а упоминаемый же читатель удивился тому, что у самого Мистера Кантри, как у носителя брутальной музыки Дикого Запада, не имелось ни одной наколки. Я готова предоставить развёрнутый ответ, который детально отразит мою личную интерпретацию Мистера Кантри как воплощение одноимённого жанра музыки.

(Я люблю эту музыку и ковбойскую тематику, пожалуй, не меньше, чем рок — моя аватарка отражает сию любовь в том числе)

(И там реально я с реальным револьвером через объектив IPhone 16, но трава была отфотошоплена для атмосферного кроваво-красного цвета, а дым над дулом на самом деле идёт от вейпа, потому что револьверчик не был способен напустить такой вайб самостоятельно)

На протяжении всей книги я сохраняю тенденцию изначально представлять персонажей как ходячий набор стереотипов о том или ином музыкальном направлении, дабы, когда они раскрываются для читателей в дальнейшем, они становились интереснее и притягательнее в десять раз. Это как с первым прослушиванием определённого жанра музыки: одна песня даст какое-то поверхностное понятие о данном жанре, но познакомиться с ним поближе можно лишь если переслушать ещё сотни разноплановых песен, где раскрываются самые противоречивые стороны всё того же единого жанра. 

На первых порах я намеренно показывала Мистера Кантри как некого деревенского дурачка, что всегда такой на позитиве, поёт о лошадках, Техасе и позитивной сельской житухе, прибухивая вискарь — и, на контрасте с Мистером Блюзом, он выглядел как тот, кто не может понять мрачную сторону реальности. Это касается и его внешности: Мистер Кантри как солнце во плоти с его соломенно-золотистыми волосьями, светлыми голубыми глазами и вечной широкой улыбкой. Однако в последующих главах он предстаёт уже и как довольно агрессивный любитель огнестрельного оружия и отстаивания своего мнения не очень дипломатическими способами. Потом я давала контраст с Мистером Комедией в главе «Без смазки», который точно является вечно оптимистичным хохочущим идиотом, — и это разграничило характер Кантри и тупой позитив ради позитива. Наш пиндосовский колхозник вовсе не дурак и сам понимает, что его выбор в пользу постоянно хорошего настроения делает его похожим на глуповатого шута, но его выбор имеет свои причины. И ради этого стоит углубиться в историю развитию кантри как музыкального жанра.

Сейчас по специализирующимся на нём интернет-радио крутят попсовые песенки о том, что, вот, я иду вприпрыжку на сельскую тусу с друзьями, я еду на тракторе по кукурузным полям и я горд быть фермером — и жена у меня тоже фермерша, и сыновья, и дочери, и кот... Или что мама на кухне готовит пирог, сестра делает чай, бабуля играет на банджо, дед на скрипке, а мы с батей попиваем пивко на заднем дворе в ковбойских шляпах и ждём клуб реднеков на барбекю — и наша жизнь в Америке такая офигенная, что об этом можно петь пока не сорвёшь голос. Подобная попса является уже неотъемлемой часть кантри и отображает его воспевание семейной гармонии, тепла родного очага и простых радостей жизни (ну не всем же быть айтишниками в офисах — фермеры на кукурузных полях тоже нужны, и этой работой можно гордиться). 

Но теперь мы копнём глубже и вернёмся к истокам кантри, когда ирландские переселенцы привезли с собой из-за океана свои весёлые танцевальные ритмы, посвящённые бухлу и криминальным приключениям с верным пистолетом — идеально это отражается в традиционной ирландской песне «Whiskey in the Jar», где можно услышать характерную мелодию и структуру для будущего кантри. И вот уже юридически не ирландцы, а американцы, осевшие в новой «свободной стране», подсознательно ожидают, что здесь их жизнь станет как в сказке — и все её блага им преподнесут на серебряном блюде с голубой каёмочкой... И если чернокожим рабам, прихваченными ими в комплекте, изначально и так было несладко, и оттого порождённый ими блюз сразу стал музыкой боли и тоски, после чего постепенно позволил себе быть задорнее и даже петь о ценности позитива, то зарождающийся кантри столкнулся с суровой реальностью не так ожидаемо. Но, чтобы продолжать жить, ему оставалось только отражать эту реальность.

Кантри жанр простодушный, без выкрутасов, как сельский шарм — буквально «взял банджо и пою о том, что вижу». А видел он всё тоже без прикрас: жестокую и грязную жизнь молодой Америки (хотя сейчас она не чище), убийства, самоубийства, бытовое насилие, и то, как тепло родного очага превращается в ад. Музыкально восприимчивые натуры преобразовывали этот мрак в песенки, чтобы облегчить душу и не потерять в себе что-то человеческое, не брезгуя и пошлыми частушками — даже такая знаковая кантри-звезда, как Джонни Кэш, в своих на первый взгляд весёлых песнях для плясок повествовал о крови, смерти и садизме из настоящей жизни (чего стоит одна песня «Folsom Prison Blues», главный герой которой вырос из пацанёнка, коего мама наставляла быть хорошим мальчиком, в убийцу, кайфующего от своих преступлений).

Поэтому — да. Кантри это тот ещё хардкор. И конкретно я прочувствовала это на первых порах знакомства с ним после песни «When I Get My Gun», где под красивое банджо и скрипку надрывными голосами поют об алкаше, который собирается пристрелить свою сначала приласканную им девушку, а потом застрелиться и самому. В прошлое время это стало для меня культурным шоком, но, вместе с тем, в моих глазах кантри был уже не просто музыкой для деревенских вечеринок — это музыка для всех сторон жизни, даже самых тёмных.

Вот и собственное ощущение данного жанра было перенесено мною через образ Мистера Кантри в его характер. Я подробно описывала процесс рождения жителей мира Искусств и их вхождение в человеческую жизнь только для Мистера Рок-н-Ролла, ведь этот процесс одинаков для них всех — нет смысла каждый раз повторять его заново. Соответственно, когда родился Мистер Кантри, он тоже был невинным и чистым, как белый лист, и Искусство и ему внушило идею о совершенствовании людских душ. Посему несложно представить, какое потрясение он испытал, когда увидел, что именно люди воспевают в его музыке. Но он сделал выбор продолжать пытаться помочь им стать лучше и не выпячивать свою тьму напоказ, чтобы не дать ей разрушить его, в отличие от Мистера Рок-н-Ролла, который, хлебнув дерьма, такой почти сразу: «ВСЁ, Я ТЕПЕРЬ МОНСТР, Я ИСЧАДИЕ АДА — И ПУСТЬ ВСЕ ЭТО ВИДЯТ, СУКИ!!!» 

Конечно, Мистер Кантри не желал ему подобной судьбы. Он всегда вёл себя с ним дружелюбно, даря ему свою искреннюю родительскую любовь, чтобы быть для него ярким солнцем — ведь за неприкрытую меланхолию и тоску в их дуэте уже всё равно отвечал Мистер Блюз. Но когда он увидел, что его позитив во благо так и не укоренился в Рок-н-Ролле как он ожидал и что младший брат буквально растоптал всё самое лучшее, что Мистер Кантри вложил в него от себя, он ощутил внутреннюю боль, перерастающую в агрессию. Я отразила это в главе «Наша музыка», где от былого оптимизма Кантри не осталось и следа — и Мистер Рок впервые увидел его другую сторону, которая его шокировала (особенно по отношению именно к нему-то — его «сладкому яблочному пирожку»). 

Кульминацией стал момент, когда Мистер Кантри в припадке злости — после обесценивающих всю его любовь слов Рок-н-Ролла — ломает ему нос до крови. Да, до этого рокер отвечал агрессией на агрессию словесно, но не вредил старшему брату физически, ведь подсознательно он понимал, что тот тоже никогда не сделает ему больно. И вот почему, когда это происходит, он тут же испытывает страх и ошеломление — и в его глазах отражается невинный взгляд Рокабилли. Он не способен понять, как тот, кто всегда обращался с ним ласково и заботливо, мог причинить ему телесный вред. В сознании Рок-н-Ролла это было равносильно тому, будто такое произошло только после его рождения: он ещё тупенький ангелочек, наивный и застенчивый, и вот к нему в апартаменты стучатся его братья — и Кантри, вместо того, чтобы осыпать его искренними восхищениями и дёрнуть его за нос нежно и играючи, сразу вдарил по нему до крови. Единственный вопрос, который крутился бы в его голове после этого, звучал бы как: «За что?..»

Да, в момент кульминации их драки Мистер Кантри понимает всё это по его испуганным глазам, и последовательно сталкивается с волной сожаления, сердечной боли и самоотвращения. Ибо то, от чего он так хотел укрыть младшего брата, в итоге прорвалось наружу — и он не может не ненавидеть себя из-за этого. И тогда наш солнечный ковбой впервые (ну, впервые в моём доступном повествовании) начинает плакать.

Так что, ребята, такие вот пироги... Яблочные пироги.

ChatGPT создал ради нас картиночку для отражения идеи этого поста с подходящим кантри чёрным юмором:

(Топовый пекарь всех кулинарных шоу)

Теперь целесообразно дать краткий — ну и с поэтичным пафосом, конечно — ответ на то, почему ковбой не стал обрисовывать своё тело, как Мистер Рок, который выставляет всю свою боль и негатив на показ: у Кантри нет тату не потому, что он слишком чистый. А потому что он слишком хорошо понял: настоящий шрам живёт под кожей.