Чередовать рассказ и показ - возможно?

Продолжаю ряд статей про то, как я учусь совершенствовать свое писательской мастерство. В прошлый раз возникли некоторые разногласия по поводу того, как я строю текст - рассказываю или показываю - и я решила осветить эту тему подробнее, потому что нахожусь в активном поиске баланса между этими двумя способами повествования. Я придерживаюсь мнения, что показ и рассказ нужно использовать в зависимости от цели сцены, потому что иногда показ работает эффективнее рассказа, а иногда - наоборот. А есть ситуации, когда в одной сцене нужно чередовать показ с рассказом (это, на мой взгляд, как раз самое интересное и самое сложное). Сегодня я хочу поделиться работой над сценой, где мне пришлось порядком намучиться с этим аспектом.

Дисклеймер. Сцена далека от идеала, я привожу ее как пример потому, что на ней рельефно видно, как я перехожу с рассказа на показ и обратно. Это можно было бы сделать красивее, изящнее и динамичнее, но пока что именно эта сцена - лучшее, что получилось лично у меня. Возможно, она наведет на мысли и вас, и вы сможете поэкспериментировать с моим методом.

Дисклеймер 2. В сцене несколько раз повторяется одна и та же пунктуационная ошибка. Я заканчиваю прямую речь точкой, ставлю тире и начинаю ремарку с заглавной буквы. По актуальным правилам русского языка нужно поставить после прямой речи запятую, а ремарку начать со строчной буквы. Я намеренно допускаю эту ошибку, чтобы подчеркнуть отрывистость речи героини. Вы можете не соглашаться с такой вольностью и считать ее недопустимой, но совсем не обязательно бегать за мной с криками, что это ошибка. Я в курсе.

Итак, основная цель сцены, с которой я мучилась, - раскрыть прошлое героини моего романа "В поисках солнца" Олив. В романе мы ее встречаем уже взрослой состоявшейся женщиной за тридцать, и по ее поведению видим, что в ее бурной жизни имели место весьма травмирующие события. Также с самого начала читателю предлагается загадка: как девушка из аристократической семьи соседней страны оказалась здесь, в лесах, одна, и работает проводником по болотам? Какие-то обрывки сведений даются то репликами Олив, то авторскими ремарками, но они отслеживают лишь пару основных вех, без деталей.

Сперва я решила было рассказать историю Олив. Я написала полновесную главу, в которой именно последовательно шел рассказ о ее прошлом. Это идеально решало задачу "познакомить читателя с прошлым героини", но было две проблемы. Первая - глава получалась "скучной". Очень конспективно перечислялись основные вехи жизни, весьма бурной, конечно, но в таком пересказе - и скомканно, и бледно. Странное сочетание, когда текст, с одной стороны, кажется скучным и занудным, - с другой, слишком скомканным и обрывистым. И вторая проблема - эта глава странно торчала посреди текста, неуместно, некрасиво. И, немного подумав, я ее вырезала.

Моим следующим решением стало показать историю героини. Я не стала записывать, но начала продумывать в голове флешбеки и ретроспективы, которые погружают нас в эпизоды из прошлого Олив, и мы смотрим на эти эпизоды изнутри, "в режиме реального времени". Это была очень классная задумка, которая в другом случае сработала бы. Но в этом романе у меня было четверо главных персонажей (и у каждого своя бурная история) и еще пять-шесть центральных второстепенных (про которых тоже есть, что сказать). Странно было бы вставлять прошлое только от Олив - нужно было бы тогда охватывать и остальных, что грозило и без того огромному роману (2 миллиона символов) растянуться еще.  Поэтому я отказалась и от этой идеи.

Третьим моим решением было забить и не раскрывать историю героини вовсе. Пусть читатель додумывает так, как ему нравится. Долгое время я стояла на этом решении, но в какой-то момент обнаружила, что у меня рассыпается финал и идейная сторона текста (Олив входит в число четырех главных героев, и ее арка в романе принципиально важна, а без ее прошлого она не работает). Так что, так или иначе, вставлять историю придется.

Моим финальным решением стало рассказать историю Олив устами самой Олив, в момент откровенности мужу (что усиливало линию их сближения, а это важно для романа, потому что это единственная полноценная любовная линия в тексте). При этом я сочетала рассказ Олив с рассказом автора и показом самой Олив. Именно поэтому мне кажется особенно интересной эта сцена: в ней сочетаются два рассказа и показ, что придает ей объема.

Экспозиция сцены, чтобы ввести вас в курс дела. Олив и Райтэн поженились три дня назад, они влюблены друг в друга, но они являются носителями двух разных культур. Между ними происходит первая ссора на этой почве. В числе прочего всплывает тема родственников Олив. Райтэн уже отписался всем своим о своем счастливом вступлении в брак (что для него нетипично, он никогда никому не пишет, и я этим жестом подчеркиваю, насколько для него важно это событие) и теперь обижен, что Олив своим не написала. Райтэну кажется, что это из-за того, что для нее их брак - не настолько важное событие, чтобы о нем писать, и его это задевает и ранит.

Введение в сцену я начинаю с рассказа о том, почему Олив вообще решилась раскрыться и рассказать свою историю:

— Я никогда не спрошу, — сдержанно отметил Райтэн, наконец, — но, возможно, есть что-то, о чём я должен знать?

Нахмурившись, Олив поймала себя на странном, непривычном ей желании открыться. Это отнюдь не было ей свойственно — и даже Илмарту, которого можно было бы уверенно назвать самым близким человеком, который когда-либо был в её жизни, она не рассказывала свою историю.

Мучительно непреодолимое желание раскрыться перед Райтэном овладело ею. Ей отчаянно захотелось, чтобы он — знал. Возможно, роль сыграло его уверенное обещание «я никогда не спрошу» — признававшее её право хранить от него свои тайны. Пожалуй, да: именно вот эта чёткая, уверенная декларация — я не полезу, если ты не пригласишь, — сыграла решительную роль. Это было уважение; а Олив настолько не привыкла, чтобы мужчины относились к ней с уважением, что тут же и влюбилась бы в Райтэна по уши, если бы не была уже в него влюблена.

Это введение помогает читателю настроиться и осознать, что сейчас произойдет что-то важное и нетипичное. Переломный для героини момент, потому что она никогда ни перед кем не раскрывалась - но впервые готова на это, так как чувствует уважение и любовь со стороны мужа. Кроме того, предполагается, что и сам читатель тут начнет испытывать взволнованное нетерпение: Олив уже давным-давно активно действует в тексте, ее прошлое вызывает любопытство, и вот он, момент истины!

И вот, я начинаю рассказ устами Олив, разбавляя его показом того, как она рассказывает:

— Ну, — она присела на краешек стола и чуть наклонила голову набок, пытаясь понять, откуда начать. — Нынешний глава семьи — мой единокровный брат, — попыталась оттолкнуться от чего-то она. — Он человек не дурной, — тут же поспешно спохватилась она, — но сильно старше... у него первый сын на два года младше меня...

Тут она совсем нахмурилась, сообразив, что племянник, которого она знала мальчишкой и юношей, теперь уже взрослый и зрелый мужчина, а брат... брату за пятьдесят уже, выходит. Она не могла представить себе его пожилым — хотя и в целом-то не помнила его лица.

— Моя мама, — по лицу Олив скользнула тень, — стала любовницей моего отца ещё при жизни его первой жены. Брату было пять. Полагаю, — она, морщась, отвернулась, — он всей душой ненавидел мою маму... и винил её в смерти своей, — она обхватила себя за плечи руками, вспоминая сплетни, которые всегда вились тёмным роем вокруг её семьи. — Отец проводил с мамой больше времени, чем с настоящей семьёй, и все знали про эту связь...

Она мучительно покраснела.

Райтэн подошёл и обнял её.

Такой способ повествования дает возможность оживить рассказ, дать его сквозь призму отношения к нему героини. Вместо сухого перечисления фактов (как получалось у меня, когда я писала главу-рассказ), здесь мы видим откровенность, которая дается героине мучительно. Также дается небольшой экскурс в чувства и воспоминания героини, что становится ниточкой между прошлым и ее настоящим. Через ремарки я параллельно раскрываю, как от неуверенности через прикосновение к неприятным воспоминаниям Олив приходит к боли и стыду, и как Райтэн пытается без слов оказать ей поддержку. Эта поддержка немного снимает напряжение и позволяет Олив продолжить.

Далее я начинаю разбавлять рассказ Олив рассказом автора, добавляя те детали, о которых Олив умолчала:

Вздохнув с облегчением, она продолжила:

— Наверно, он в чём-то прав. Брат. — Уточнила она. — Его мать десять лет жила так — оставленная, униженная... а он это наблюдал ведь. И ничего не мог сделать. И, — она уткнулась в Райтэна, — когда она подхватила лихорадку, ей, думаю, просто не за что было бороться. Она и сгорела за несколько дней.

Райтэн в голосе её почувствовал, что она обвиняет в этой смерти себя.

— Отец с мамой поженились сразу, как истёк срок траура... и я родилась уже в браке. Они... — в голосе её скользнула улыбка. — Очень любили меня, Тэн. Мне в детстве казалось, что у нас самая счастливая семья на свете — я даже и не была знакома с братом-то, который в то время как раз женился и жил в других наших владениях... от сплетен меня ограждали, и я думала... — она не договорила; улыбка её погасла. — Мама умерла, когда мне было семь. Тяжёлый роды... не удалось спасти ни её, ни... — голос её сорвался. — Отец винил себя... стал пить... драться... — совсем тихо она завершила историю: — Через год я впервые познакомилась с братом, который стал теперь моим опекуном.

— Ясно, — мрачно отметил Райтэн, вполне рисуя себя перед глазами картины самые неприятные.

— Да нет же! — возмущённо повернулась к нему Олив. — Он всегда был человеком честным, воспитывал меня наравне со своими детьми!

— И поэтому ты от него сбежала? — не поверил в благородство её опекуна Райтэн.

— Да по дури я сбежала! — Олив от досады руками всплеснула. — По дури, Тэн!

Он мягко поцеловал её в висок.

— У меня всё было, — успокоившись, продолжила рассказ Олив. — Частные учителя, книги, наряды. Всё, — и с горечью добавила: — Кроме любви. Конечно, он и не мог меня любить! — в голосе её, впрочем, стояла застарелая обида. — Я ведь и на мать сильно похожа...

Брат Олив, в самом деле, отличался благородством характера. За свои обязанности опекуна он взялся отнюдь не формально, и Олив получала всё то же, что и его дочери — её племянницы, лишь на пять-шесть младше неё самой. Однако отца и его измену матери брат не простил, конечно. Он раз за разом напоминал себе, что Гвендоливьери-то ни в чём не виновата, и требовал от самого себя не срывать на неё свою боль, обиду и горечь. И не разу за все те одиннадцать лет, что она была на его попечении — не сорвался.

Но на контрасте с его отношением к собственным детям Олив остро, мучительно чувствовала, что она — нелюбима.

Ко всему, недобрые люди быстро её просветили касательно причин такой нелюбви — что буквально растоптало девочку, лишив её светлой веры в родителей.

Олив чувствовала себя виноватой перед братом — как будто от неё в этой истории что-то могло зависеть — и вообще виноватой за сам факт своего существования.

В этом отрывке есть несколько приемов, которые кажутся мне довольно удачным находками.

1. Райтэн, который достраивает то, что Олив не сказала. Это работает и на раскрытие любовной линии (он не просто слушает - он вовлечен, он демонстрирует эмпатию, для него это важно), и на разнообразие раскрытия Олив (не только автор дает указания на ее чувства, но другой персонаж наблюдает за ней, делает свои выводы, и мы видим эти выводы - выводы очевидца наблюдений).

2. Автор, который договаривает то, что Олив недоговорила. Это позволяет сделать рассказ Олив более естественным и психологичным, при этом не лишив читателя важных деталей. В жизни человек едва ли будет раскрывать всю подноготную длинным монологом, и столь подробный рассказ, да еще в минуту волнения, выглядел бы нереалистично и театрально. Поэтому Олив проговаривает самое важное - а автор договаривает до полноты картины, плюс добавляет то, чего Олив не знает.

3. Прерывание рассказа перепалкой. Короткая перепалка между Олив и Райтэном разбивает рассказ, делая сцену менее монотонной.

4. Раскрытие одной и той же ситуации с трех перспектив, что делает ее объемной. От Олив эта история выглядит как: "Это я виновата самим фактом своего существования, мне стыдно просто за то, что я есть!", от Райтэна явно исходит: "Брат - козлина, Олив - жертва", а автор добавляет оттенок: "Брат сделал лучшее из того, что мог". Таким образом, читатель получает три возможных взгляда на ситуацию ("Олив - неблагодарная девчонка, которая сама виновата", "Олив - невинная жертва, виноват ее брат" и "Никто не виноват, все так трагически сложилось"). 

Далее передо мной возникла новая проблема: полная биография Олив полна довольно темных моментов (включающих насилие в разных видах и всякую чернуху), а в романе я старалась сохранять планку светлой истории. Поэтому, подумав, я решила оставить историю недоговоренной, оставив самые темные моменты на домысливание читателем, но дав намек на то, что история Олив не закончилась побегом.

— Я думала, — продолжила объясняться Олив, — что всем лучше будет, если я поскорее выйду замуж, но... — она мучительно покраснела, вспоминая ту страницу своей биографии, которая причиняла ей особую боль. — Про мать, естественно, дурно говорили в свете... и отца осуждали...

— Поэтому к тебе не сватались, — помог ей Райтэн, потому что её голос совсем заглох.

Давняя обида и унижение снова сжали её сердце; в свете её не приняли, несмотря на то, что родилась она в законном браке.

— Да. — Тихо подтвердила она. — Ко мне впервые посватались, когда мне было девятнадцать...

Райтэн предугадал, что кандидатом в мужья был некто весьма неприятный, кому все остальные кандидатки попросту отказывали.

— Но он... — Олив вздрогнула, вспомнив, и он сжал её покрепче. — Про него говорили... ну, знаешь, что у него... особые пристрастия в постели...

И Олив тогда безумно, отчаянно испугалась, что брат всё-таки отдаст её — потому что это был единственный жених, которого она прельстила, и, возможно, единственный шанс сбыть её с рук.

— И я сбежала, — она рассмеялась зло и истерично.

Он напрягся — она смеялась так с минуту, и он совершенно не знал, чем ей помочь и как её вывести из этого состояния.

К этому моменту в романе читатель уже знает, что Олив после побега оказалась в среде пиратов и контрабандистов, что она явно была жертвой насилия, что ей неоднократно приходилось драться (и она умеет и врукопашную, и с оружием), и что ей случалось убивать. Поэтому, в целом, проницательному читателю не составит труда догадаться, почему к концу рассказа Олив впала в столь болезненную истерику: убегая от жениха "с особыми пристрастиями" - она угодила в куда как более страшную и травмирующую историю. Раскрывать эту историю подробно уже нет нужды, хватает намеков по всему тексту и вот этой мучительной истерики.

Таким образом, я выполнила основную задачу: дала читателю напрямую ту часть предыстории, без которой у меня не срастался текст, но оставила за кадром все, что делало текст слишком мрачным и трагичным. На всю историю ушло чуть меньше 6000 символов (в отличие от главы-рассказа на 12 тысяч; и я даже не берусь судить, сколько занял бы прямой показ). Благодаря относительной динамичности рассказа (перенос акцентов на диалог, смена ракурсов, включение ремарок) история читается гораздо проще, чем "сплошняком".

Ну и кидаю вам окончание сцены, просто чтобы показать, как я все это закруглила и вывела на светлую солнечную ноту (одна из глобальных идей романа именно в этом и состоит: показать, что поддержка близких позволяет пережить даже самые трагичные события и все равно выйти к свету).

Наконец, она сама пришла в себя, повернулась к нему и грустно заявила:

— А теперь-то я понимаю, что он бы, — она имела в виду брата, — меня бы не отдал. Он меня не любил, да, но у него был кодекс чести — он бы не отдал.

В голосе её слышалась горечь.

Райтэн не знал, что можно ответить на всё это — и просто поцеловал её, долго, нежно.

— Ну вот, — после поцелуя завершила свой рассказ она, — как видишь, Се-Стирен я чисто номинально, и, думаю, оно только и к лучшему, что там меня считают погибшей.

И по напряжению, которое звучало в её голосе, он понял, что она боится — действительно боится его реакции на свою историю.

«Она что же, думает, я на фамилии женился?!» — раздражённо подумал он.

— Полагаю, — с королевскими интонациями в голосе озвучил он совсем другое, — проиграли от этого только Се-Стирены, а никак не ты.

Она подняла на него недоверчивый взгляд.

— А вот мы, Тогнары, — выпятил грудь вперёд Райтэн, — всегда умудрялись урвать лучшее!

Олив разулыбалась. Затем с несвойственным ей кокетством отметила:

— Тогда, видимо, я и впрямь настоящая Тогнар — раз умудрилась урвать тебя!

Расхохотавшись, он схватил её на руки и закружил, сшибая по дороге стулья. Вцепившись в него, она тоже рассмеялась совершенно искренне и счастливо.

Несмотря на довольно обширный ряд разногласий, их обоих объединяла незыблемая уверенность в том, что каждому из них удалось «урвать» себе лучшего супруга на свете — лучше и быть не может, сколько ни ищи!

В общем и целом, я несколько раз переписывала эту сцену, добавляя/убирая куски информации, пока не достигла оптимальной картинки, плюс пришлось повозиться с ремарками, чтобы не повторяться и качественно проследить психологическое состояние героини. Хотя я не вполне довольна эта сценой (но не знаю, как ее улучшить), - это, определенно, мой самый удачный опыт подачи сложного цельного куска информации о прошлом. И уж точно получилось лучше, чем обычный рассказ/обычный показ (во флешбеке или ретроспективе).

Резюмируя. Такой способ подачи текста кажется мне оптимальным, когда нужно включить большой кусок текста о прошлом героев, о какой-то исторической ситуации, о какой-то теории, легенде итд То, что обычно начинающие авторы вставляют сплошной нечитабельной простыней (сама так делала, да). Прием "рассказ другому персонажу" позволяет чередовать четыре типа повествования:

- рассказ устами персонажа

- рассказ устами автора

- показ глазами всевидящего автора

- показ глазами другого персонажа

Чередование этих четырех типов повествования позволяет избежать монотонности и подать большой кусок информации живо и динамично. Параллельно с помощью ремарок очень удобно раскрывать образ персонажа или отношения между персонажами, что делает сцену глубже и решает несколько задач сразу.

Еще одна удачная сторона такого приема - объемная картина. Читателю предлагается взглянуть на одну и ту же информацию глазами разных персонажей и глазами автора - это задает простор для интерпретаций. История перестает быть однозначной или догматичной, у нее появляются оттенки, нюансы. Это побуждает читателя определиться со своей позицией по вопросу - и вовлекает его в текст. Вместо сухого "расскажу я вам историю!" мы получаем "а вот вам задачка, попробуйте решить, что думаете по этому поводу вы!"

Дополнительный плюс - тонкое варьирование драматизма и эмоционального фона. Чередование эмоциональных реплик героини с нейтральными размышлениями автора или живыми вставками собеседника дают возможность создать сложный узор драматизма, без перебора. Где-то своевременно снизить накал, где-то подкинуть дровишек, где-то снять напряжение шуткой или элементом нежности. Множество возможностей тонко "настроить" сцену, не переборщив с драмой и не погрузив ее в фарс.

Для себя я выработала примерно такую схему для дальнейшей работы с такими сценами.

1. Выделить сухой информационный пласт. Какие конкретные факты нужно упомянуть обязательно, без чего не срастется сюжет/идея/арка персонажа? Какие факты можно представить дополнительно - или не представлять? Какие факты читатель может додумать сам? Какие факты неуместны в конкретной сцене?

2. Разделить "полифонию" на отдельные голоса. Что знает и расскажет основной рассказчик? Что увидит и добавит его собеседник? Что добавит автор? Что додумает читатель? Какие интерпретации сцены зададут эти "голоса"?

3. Отдельно проследить мелкую моторику, мимику, жесты. В сценах такого рода есть опасность скатиться в постоянные повторы, или же "разбить" цельность переживаний (вставив в середине ремарку, которая никак не соответствует общему развитию эмоций персонажа).

4. Отдельно проверить общий эмоциональный фон уже написанной сцены, при необходимости разбавить/усилить в нужных местах.

Ну, как-то так)) Надеюсь, мой опыт окажется для вас полезным и натолкнет вас на интересные идеи и эксперименты!