Субботний отрывок

К перманентному флэшмобу от Марики Вайд. Согласно своей традиции, самое свежее из впроцессника.

На сей раз рискую огрести от "заклепочников" (к которым вообще-то отношусь с симпатией -- а иногда и сам оказываюсь в их числе). Но не всё же писать о личных переживаниях персонажей!

О том, что она выбрала для разговора балкон, Эмлин пожалела сразу же. Как увидела торопливо зажмурившуюся Этайн – так и схватилась мысленно за голову. «Совсем думать разучилась, старая галка, – выругала она себя. – Даже о сидовских глазах не вспомнила!»

А с другой стороны, что ей еще оставалось? При Олафе, а тем более при чернявом, вести с Этайн откровенные разговоры было немыслимо. Да и при Гундульфе, пожалуй, тоже не следовало.

Зато на свету Эмлин сразу увидела кое-что незаметное в сумраке комнаты – подпаленные волосы у виска Этайн.

Эмлин нахмурилась. Затем показала глазами на поврежденную прядь.

– Откуда это у тебя, великолепная?

Этайн вздрогнула, будто ее хлестнули.

– Да это так... Ничего страшного, леди Эмлин... – пробормотала она испуганно.

А вот это было уже совсем странно – и очень подозрительно. Когда Этайн сходила с корабля, волосы у нее были в порядке. Получалось, что опалить их она могла только на берегу. Но где, при каких обстоятельствах? И самое главное: почему она не хочет об этом рассказывать?

Однако найти ответ на этот вопрос Эмлин не успела. Внезапно Этайн побледнела и пошатнулась. Эмлин среагировала мгновенно – подхватила ее под руку, не дала упасть. Спросила встревоженно:

– Тебе нехорошо, великолепная?

– Пустяки... – неуверенно откликнулась Этайн. – Голова чуточку закружилась. Да прошло уже всё, правда-правда...

А Эмлин замерла в изумлении. От одежды и волос Этайн исходил едва заметный запах серы и гари – тот же самый, что ощущался на верхней площадке башни. Неужели она жгла там какую-то серную смесь? И, может быть, как раз тогда-то и подпалила себе волосы?Но что сподвигло ее на такое странное занятие? «Да уж не замешан ли тут этот чернявый Иосиф?!» – пришла вдруг в голову неожиданная догадка.

Что ж, это выглядело правдоподобно. Олаф назвал чернявого Иосифом. А солдат на верхней площадке говорил о колдуне Йосефе, ведающем зеркалами. Имя было, по сути, одним и тем же – а значит, речь шла, скорее всего, об одном человеке. И вряд бы ли этого человека назвали колдуном без веской причины!

Ну а серная смесь... Уже несколько лет в Кер-Сиди говорили о «греческом огне» – изобретении некоего ромея, бежавшего из Сирии от мусульман в Константинополь. В Кер-Мирддин и Кер-Сиди доносили, что огонь этот уже решил исход нескольких больших морских сражений у берегов Кипра и Анатолии: корабли арабов горели от него, как факелы.

Британия была морской страной – даже еще в большей степени, чем Восточный Рим. Со вторжениями вражеских кораблей ее жители были знакомы не понаслышке. С севера на прибрежные селения нападали пикты, с запада – улады. А леди Хранительница предупреждала еще и о приближавшейся новой угрозе, теперь уже с востока, – каких-то «викингах» – судя по всему, соплеменниках Эгиля и Олафа, но диких и очень опасных. И встретить их следовало во всеоружии.

О том, чтобы переманить этого ромея, Каллиника, в Британию, разумеется, не приходилось и мечтать. Но этого и не требовалось. Университетские мэтры взялись повторить его изобретение своими силами.

На состоявшихся после года работ испытаниях «британского огня» присутствовала не только сама леди Хранительница, но и ее рыцари. Эмлин была в их числе.