Немного депрессии от нашего стола

Честно говоря, большинство героев нашего тёмного фэнтези не имеют настолько тонкой душевной организации, чтобы предаваться депрессии.

Только Джеди отдувается за всех - ну, он творческая личность, ему положено:

Это было невыносимо тягостное, бесцельное и безнадёжное существование. Джеди чувствовал, что опускается куда-то на самое дно — отупевший, потерянный, способный лишь с каким-то жалким смирением дожидаться тех редких моментов, когда Ченану зачем-то вновь потребуется его общество. Теперь он понимал, какая страшная вещь дружба, и в какие глубины адской бездны способно завести верное и преданное сердце. Он не мог ни спасти, ни покинуть Принца, и потому его живая и деятельная натура медленно и бессильно угасала — и не было в этом ни чести, ни красоты.

Взять, к примеру, принцессу Сель — сколько поэзии в этом надломленном цветке императорского сада, сколько прелести в её жертвенной покорности. Или полночную волчицу Мару — разящего ангела, не знающего пощады. Мара — истинное чудовище, но чудовище великолепное. А он, Джеди, ничтожество. Раньше он был художником. Но Инфламмар сделал его чем-то другим. Может, настоящий Джеди давно упокоился, сгорев от чёрной оспы, а то, что происходит сейчас, галлюцинации оживлённой колдовством игрушки. Игрушки, давно не нужной своему хозяину, как не нужна больше Мара, пропажу которой Ченан едва ли заметил. Потому что он — вот новость — очень занят.

Потому что дни напролёт, в шутку или всерьёз, Четвёртый Принц Империи решительно готовится к войне с варварами. И делает это так эффектно, что даже сломленный потерями старый Одвиг со сдержанным одобрением взирает на не такого уж, в сущности, пропащего сына.

Фигура Принца, утопавшая прежде в складках затканного цветами и птицами бархата, нынче затянута в узкое и чёрное, с небрежным штрихом белого кружева под подбородком, ниже которого по новой дворцовой моде холодит шею латный воротник.

Принц стремителен и настойчив. Ему несут книги и карты, ведут под уздцы лошадей, подбирают оружие и доспехи. А он подбирает людей. Вокруг него полно подающей надежды молодёжи — никогда ещё Принц не применял так расчётливо свой дар очаровывать. В череде охотничьих вылазок, импровизированных поединков и военных игр — неуместных во времена мора и траура, но поэтому как-то особенно бодрящих — он присматривается, выбирая самых талантливых, самых надёжных. Свой маленький секретный двор.

Джеди как-то остался за пределами этого круга. Его обычной компанией в эти дни стала принцесса Сель. С ней можно было подолгу безмолвно бродить по бесконечным дорожкам сада, прихватив с собой книжку какого-нибудь забытого поэта, смотреть на первые жёлтые листья, крошить хлеб воробьям — и точно знать, что спутница великодушно и чутко подыграет наивному стремлению сделать вид, что это и есть настоящий мир, обладающий всеми правами подлинной реальности.

Джеди ни о чём не расспрашивал младшую из принцесс и мог только догадываться о скелетах в её шкафу. Одно он знал наверняка — его собственный заветный шкаф открывается тем же самым ключом. Сестрой по несчастью — вот кем она была, сестрой по больной разрушительной любви. Глядя на неё, Джеди понимал, во что превращается сам. Такая готовность отринуть свою волю и вверить себя власти другого человека пугала и завораживала. Это было неправильно, но какой это был соблазн — отдаться, забыться.

Мара как-то объясняла ему, что демоны любят именно так. А как любят люди, он бы и сам сейчас не смог ответить.

И вот наступило утро, когда всё внезапно изменилось.

Раздался стук в дверь, и заспанному Джеди вручили записку. «Бросай хандрить, ты мне нужен. Галерея Арсенала, в восемь».