Маленькая попытка написать роман за месяц Глава 17 Теория о дураках

Круг семнадцатый. Теория о дураках

Как менять общество? Заражай людей своим бредом – вдруг не успеют найти лекарство! 

Заповеди пророка Игриуса. Поучение четвертое.

«Кали-Ола». Орбита. Станция «Шиол-7»

Снаружи станция больше всего напоминает мне гроб. Нас специально приткнули на низкую геостационарную орбиту, рядом с кучей космического мусора, вид на который раньше напоминал заключенным кто они, теперь нам – журналистам «Первого». Так, игрушки в правовом поле ООН и стран еврозоны. 

Вторые сутки отхожу от общения с господином-директором Саввой и случившимся в прямом эфире. Больше всего мне напоминает это по нынешним меркам древнюю игру… Red alert? Или это была параллельная серия о братстве НОД? Там тоже было убийство в прямом эфире. Но там игра, а тут… он убил его своей волей. Если это Христос, то до конца жизни хочу остаться безбожником. С другой стороны более убойного пиар-хода и придумать нельзя. Теперь вся планета будет вариться в собственном соку: воскресит или нет новый Христос Заранда. Вам остается работать с иррациональным спросом на его чудо. К седьмому дню весь земной шарик и домашняя система будет готова, если не к гражданской войне за истину, так к отделению агнцев от козлищ. Крыша уже кипит, власти собирают свои секретные совещания, аналитики если не в тупиках, как я, то уже почти обошли лабиринт творящегося безумия и поняли – выход там, где и вход. Не поверить. Не верить Ему. Или смерти нет? У Бога смерти нет, а вот смертники есть.

Сейчас плыву по станции, после голографического общения с моим психологом (она где-то в районе Австралии, мы были с ней почти тет-а-тет – со смотрового окна были видны останки континента). Вероника чистила мне мозги. Не знаю, как она это делает – обычные слова: Артур, смерть это то, что бывает с другими. Вы живы, вы дышите. И дальше в таком духе, может всему виной ритмика фразы, постановка голоса. Так спокойно и легко. Трижды за годы знакомства предлагал этой женщине выйти за меня замуж. 

Майя теперь где-то далеко. Хранительница обугленного мира уговаривает планету не стирать человечество волной землетрясений. Потеряна для моего слежения, задействуй хоть всех дронов «Первого» над Землей. Когда ударила Хозяйка моря Грез, то решил: Майя провалила порученное ей самой себе дело. Но нет, Земля еще молчит. С орбиты и подключившись к Сети, я так часто вижу её зеленые сны. Мир грезит жизнью, пока люди грезят концом света.

Вот здесь моя «комната» и кабинет два в одном. На космических станциях так и не нашлось свободного места: отсеки под антигравитационный режим пребывания персонала всплошную покрыты устройствами. Так и моя «комната». А вот кто лишний висит в ней сегодня?

Женщина. Сине-зеленая форма с погонами – государственный служащий от ООН. Не слишком ли вы стара для службы? На вид лет под сто, куда больше положенного пенсионного возраста в восемьдесят пять для женщин.

– Доброе время суток, Артур Фаулер. Прошу прощение за такую неточность – мне трудно в Космосе определять время, а наручные часы отобрали ваши охламоны при переходе на станцию. Им что-то не понравилось в их механизме.

– Добрая ночь. У нас есть один сотрудник, не выносящий наличие часов – сэр Т. Х. Мое имя вы знаете, могу ли узнать ваше и должность, а так же цель визита в редакцию «Первого»? Меня не предупреждали…

– И не должны были предупреждать. Я здесь негласно, так сказать вынесена за скобки вашей журналистской реальности. Офицер планетарной защиты ООН Надежда Волкова. Не дергайтесь так, прибыла не из-за ваших шалостей с господином Рипмавеном на «Иллизиуме». Ты совсем дурак, зачем нужно было выписывать на колдуна разрешение? Мелкие теракты, хотя и затрагивающие обороноспособность Земли, сейчас не имеют значения. 

– На автомате сделал. А что имеет, сэр Волкова?

Женщина отстегнула ремень, удерживающий её от вольных полетов по «каюте» и, оттолкнувшись от стены, подлетела ко мне. Игра в гляделки. Если б вы хотели меня арестовать, прислали бы комиссара с сопровождением. Что тебе надо, старуха? Выдать в прямой эфир ложь? 

– Скажите, вы любите сказки, Артур? Я очень. Послушаете мою? Конечно, послушаете. Ваш эфир на сегодня закончился. Жил был в стране без языка мальчик по имени "Уоу". Был мальчик тот совсем обычным, но было у него одно одновременно и одно отличие от остальных... в детстве, когда по традиции ребенку отрезают язык, мама пожалела Уоу и отрезала ему лишь самый маленький кусочек языка. Так мальчик Уоу был единственным в этой стране, кто умел говорить, но ему приходилось скрывать это – ведь наказание было отрезание языка... вместе с головой. И вот однажды Уоу повстречал легендарного деревянного человека, что, судя по рисункам на заборах, умел говорить. Человека того звали непривычно на мычащем наречии этой страны: Бурати. Бурати рассказал Уоу, что традицию отрезать языки ввел не вечный правитель страны Самаэль Митрау Ириш, которого он сам звал сокращенно СМИ, а в соседних маленьких странах, давно захваченных торговцами с востока, по традиции пугали им своих детей, называя большой Пу-тян. На самом деле традицию отрезать язык ввели после страшной войны с неким Сашкой, кидавшимся во всех саакциями и стрелами рождающими грибы. И что языком в этой стране еще владеет до сих пор царь-император СМИ и хранит он страшную тайну, которую боится что его подданные расскажут в других странах (от того до сих пор и режут языки детям). А тайну ту изведал Бурати: далеко-далеко на север есть место Сколки, где живет Фея, исполняющая желания. Но к фее той можно обратиться только на настоящем языке. Бурати подарил Уоу свой артефакт – настоящую книгу "Азов" и обучил по ней Уоу читать и писать, а еще говорить настоящим языком. 

Долго потом странствовал по миру Уоу – был он в стране Моно-голых, где так жарко, что люди пьют из-под странных ездовых коров сразу кефир, а не молоко. Был Уоу в гиблых землях, куда водил его Бурати, держа в руках потрескивающий прибор – где прибор громко трещал – туда они не ступали. Бурати рассказал, что земли эти явились от поцелуев и рассадки грибов Сашкой.

В конце Уоу, которого теперь звали: Свободаслова – добрался он до руин Сколков и нашел там фею. Фея была прозрачная и в белом халате. Оказывается, фея могла выполнить только одно желание: вернуть утерянную плоть и называлась на языке древних "реконструирующая органы машина нанотех". Свободаслова пожелал вернуть себе утраченный кончик языка и стал после этого говорить хорошо и не шипеть. 

Когда Свободаслова вернулся в родные земли – домой, он не повел остальных к фее, но пришел сразу во дворец и заговорил там с Императором СМИ. СМИ не стал казнить Свободуслова, напротив он обрадовался ему и сделал своим верным помощником, следящим, что бы во всем империи-царстве всем резали языки.

– Всё?

– Все. Тут и сказки конец, а кто слушал?

– Молодец.

– Не верно, тан Фаулер, глава рода. Ох, как не верно. Ты совсем состарился. Я всё ждала, когда ты меня остановишь, назвав имя. 

– Предположим тан,– отодвигаюсь от Волковой, видя, как в её глазах вспыхивают грозовые зарницы белого пламени.– Чьё имя должен назвать я? Ваше? Надежда Волкова.

– Неугасимая, мой мальчик. Ты столько раз бегал ко мне за починкой речевого аппарата в прошлой жизни, а нужно было видно чинить память крови. Узнал теперь?

– Сергей говорил, что ты здесь, в системе Сол…

– Таликс был у меня и сказал о тебе. Теперь пьет горькую, а мне остается выполнять мою нынешнюю работу. А тебе твою. Время события совсем рядом. Десять тысяч лет до конца света, что были у нас троих: у тебя, меня и Адама в запасе выходят буквально на днях. Не округляй глаза, тан. Петух жареный еще не клюнул, а в горящую избу уже пора входить. Он близко, и пусть уничтожит один мир, а не всю Ойкумену человечества. Выведи в эфир внешних систем это сообщение,– она дает мне листок бумаги с её каллиграфическим почерком. Вот так смешно: послание к звездам, написанное на земной бумаге – раритете из прошлого столетия. Так же смешно, как Спаситель молча приказывающий рабу божьему умереть.

 – Время истекает, Фаулер. И всё… и всё, что не успел – могила.

«Кали-Ола». Город №3

– Дождь идет уже две недели почти без перерыва. Отче, может нас ожидает новый потоп?

– Нет, сын мой, еще первый потоп убедил Бога в своей неэффективности.

За поворотом ремонтники пытались прочистить ливневую канализацию. Металлические пластины преградили стоки наполовину. Из глубины колодцев слышался пульс некоего генератора. Вот пульс достигал поверхности – по воде расходились круги, и тут же дождь начинал лить еще больше. Неугасимая была бы довольна, проект «Предел» уже изменял климат и выращивал свою оболочку.  

– Что это?– беловолосый мужчина, названный спутником «отче», опустился на корточки, дождь тут же намочил края его белого костюма, неудачно показавшиеся из-под зонта. В руках у мужчины оказался маленький кусочек странного сплава, отброшенный сюда после попытки рабочих сломать пластины.  

– Кусок илирона. Удивительный металл, еще наши предки придумали. Даешь ему доступ к воде, и он выращивает себя сам. 

Еще пару минут и квартал, они вышли к «Шахри». Маленькое кафе ютилась среди небоскребов, вместе с чуть большей часовней одной из сект, стоящей напротив бывшего бара. После появления секты бога Игриуса, где люди поклонялись настольным играм, а богослужением считалось кидание игральных костей, Рипмавен перестал даже в шутку интересоваться новомодными видами религий и сект, пометив себе, что неплохой способ ухода от налогов методом перехода из ИП в разряд НКР с религиозным уклоном.  

Сегодня кафе встретило хозяина парой вечерних завсегдаев, каждого из которых он знал по имени. Вот тот – Борис. Большой любитель переводов на родной итальянский язык стихов Есенина. Однажды напившись, мы пели их на две глотки. Второй – Акиро, редкий азиат, не покинувший Землю. Две работы, обе в ночную, Акиро приходил в «Шахри» подзарядиться перед долгими часами за отрисовкой моделей индивидуальных заказов, полученных в течение дня, для заводов 3D-печати.   

Сели у витрины. Примчавшаяся тут же официантка, сразу принесла пару бутылок и к ним закуски – желания хозяина и еще одного завсегдая персонал выучил давно, как график прихода «комиссии по лицензиям» за взятками за последние десять лет. Хотя хозяин обычно и не пил алкоголь, обходясь вместо него чаем и стоящей «для приличия» у него на столе бутылкой. «Обычно» ушло и не возвращалось уже почти две недели. 

– Либо пей сразу все или не пей вообще, тем более без повода.

– А теперь скажи это мне еще раз, колдуну, провидцу и пьянице!

– Давно ли спиваться начал?

– Я вижу будущее, и я – колдун, не могу остановить его, от того и пью, маленькими глотками, а не как ты залпами. Каждый глоток – обжечь горло, как обжигался цикл за циклом. Вот зачем тебе пить, в толк не возьму, гробишь тело, оно и без того поизносилось. Жар от тебя идет, только зашли, а на тебе вся одежда уже сухая.

– На одного гения один выстрел,– пропел Изабел’э.– Мы не можем остановить этого.

– О чем ты?

– На одного нового апостола один демон. Все четко, они убирают тех, кто мог бы донести благую весть в массы. Знать бы кто был или была первым пациентом этого лечения от чудес Господних. Двенадцать апостолов по старому канону. Мы имеем условные трупы шестерых. Вопрос: с какого считали? Может это уже седьмой, восьмой, девятый, десятый, одиннадцатый и двенадцатый. А остальных мы успешно пропустили. 

 – Ты совсем, ангел, пьешь много, уже почти падшим стал.  

 – Быстро поднятый ангел падшим не считается, ик! Выпей, выпей еще со мной,– ангел подлил Сергею в стакан своего пойла, смешав два напитка.– Первой была твоя ученица, Наталья. Вторым вчера утопленный на причале художник. Третий теперь летит к звездам, наверняка отказался от «сна», боясь смерти, пока будет спать. А так до него еще легче добраться. Останется один в состояние бодрствования. Лететь долго. Однажды вечером он зайдет к себе в каюту и увидит на кровати журнал, что выпускал сам годы назад. В голову не придет и мысли «откуда?». Возьмет его в руки, раскроет. Через полчаса чтения его губы зашепчут: Альтаир, Космос, Ганимед! А каюта словно провалится, оставив замерзшее тело на пути от Земли к звездам. Есть у меня, ик, теория о дураках. Кого посылают в дальние дали нести Слово Его. Их не жалко, их уже списали.

А есть ты, Сергей, кто настолько сжился со своими демонами, что хоть тысячу навесь еще – как родных примешь, рассортировав по полочкам-шкафчикам…

– Стой,– глаза Сергея протрезвели.– А про Наталью я тебе не говорил. Имени не называл и причины.

– Вот и говорю. За тобой бесполезно посылать демонов, Таликс. Вот Они и послали меня.

Стол полетел в ангела, сшибая его и пробивая бронебойное стекло витрины. Ни намека на опьянение в глазах Рипмавена. И воздух наполняют слова колдуна. С другой стороны, поднимается из кучи осколков и обломков стола смеющийся на всю улицу Изабел’э ангел падший. Оборачивается белый костюм ангела крыльями, и стальные перья смертью сверкают на них. 

– Тзсс!– чиркают по асфальту крылья и высекают искры и закрывают человеческое тело от бьющего в него колдовского пламени. 

– Баалит побери,– Рипмавен отбегает, но слишком медленно – ангельские крылья, как косы траву режут пространство вокруг него и его самого. Стрижет лезвие перьев: вжих-стриж! Летит в сторону оторванная кисть левой руки, вместе со срезанным куском плеча. Прорезало пол, взревела и заглохла сигнализация на потолке. 

Вс-вс! Стальные косы-крылья взрезают и взрезают, что есть в «Шахри». Летит голова азиата и мячиком отскакивает от стены, и затем катится в сторону кухни. В истерике кричит официантка и тут же затихает, лишь булькая кровавыми пузырями. Половина итальянца лежит на половинке стола. Устала.

Вс-дзынь! Крыло натыкается на невидимую преграду, миг, и оно режется, рассекается надвое. 

– Меня Смерть не взяла, а они посылают лишь Шахата. Ты серьезно, Изабел’э?– встает Рипмавен, встает на ноги твердо, сокрушая крылья-косы. Невидимо глазу людскому и оку ангельскому странное и страшное лезвие в руках колдуна, но вспарывает оно ставшие вмиг щитом крылья. И смех нечеловеческий, как щит от проклятий из уст колдуна.

Вс-дзынь! Еще одна атака стальных кос отбивается мечом-невидимкой. Лишенный левой руки, Рипмавен работает обеими, словно кто-то такой же невидимый, как клинок, держит оружие за колдуна. 

Взмах руки ангела и стены сминают Сергея, давя и корежа его – мешанина из столов и убранства «Шахри» ожившим хламом накинулась на бывшего хозяина, пытаясь сжевать и задавить его. И из этой мешанины выползает, выкручивается коричнево-алая змея. Вытаскивает руки, плоскую голову, шипя раздвоенным языком проклятья, выпадает всё её тело шести метров длинной. В змеиных «руках» вполне явный меч – старый и острый. Вш! Клинок врезается в тело ангела и опрокидывает его, пришпиливая к полу. Проткнуто сердце и небесная душа, запечатанная в человеческой плоти.            

– Зачем, Изабел’э?– змей, возвышающийся и одновременно склоненный над ангелом, начинается обретать человеческие черты. Обрастает красная чешуя белесой кожей человеческой, на голове вылезают змейки и претворяются черными волосами, левая кисть становится отрубленным кровоточащим кулем. За изгибом «спины» змея стоит гигант из света. Велес.

– Дом, Таликс. Все братья вернулись. Меня одного не пускает…

Клинок в руке Рипмавена словно сам крутанулся, заставив умирающее тело захрипеть и пустить кровавую слюну из смеющегося рта. 

Не разверзлись небеса, не началась буря. Тоненькая струйка зеленого дыма вышла из раны пустой оболочки и сгинула с дождевой водой в дыру в асфальте, оставленную некогда деревянным мечом.

За спиной, в кафе прозвенел чудом уцелевший голограф. Над стойкой всплыло изображение письма со значком-печатью Фаулера: шестеренка с головой человека посредине, рот зашит.           

«Кали-Ола». Город №6. Стадион «Эрнст Хаппель»

Дьявол не соврал. Еще минуту и они услышат. Услышат и полюбят. Из-за кулисы слышно – стадион забит под завязку – почти пятьдесят шесть тысяч человек. Они услышат её и признают. Слава при жизни лучше всего, да, Мариэл? Да! А после смерти пусть забывают сколько угодно. 

Ведущий называет её имя, за кулисами приходит помощник, провожая к выходу на сцену. Благодарная толпа аплодирует предыдущему выступающему – улыбчивому мальчику лет двенадцати, что каждые три минуты выкуривает по новой сигарете. Мариэл зажмуривается – софиты из всех многоваттных сил слепят ей глаза. Пусть будет так, не видно людей, значит нечего стесняться. Тут же забылась идея найти одно единственное лицо на трибуне и смотреть только на него, читать только ему. Её голос будет для всех и никого. Вышла. Притопнула ногой, проверяя крепость возведенной на стадионе временной сцены. Пол не ушел из-под ног, но голова уже кружится. Нет, глаза не открывать. Еще из-за света начнут слезиться. Раз, два… Она начала:  

Холодные стены в фальшивых красках, 

Как будто художник был пьян вусмерть. 

В обшарпанной комнате четверо в масках

Сидят на коврах из цветных перламутров. 

Над ними жужжат и кружат мухи, 

Под ними в комнате дрожат люди. 

Игральная кость – вчерашние слухи, 

Горячие пасти на серебряном блюде. 

Один задрожал уставшей гортанью, 

Сказал только "болен", вздохнул с натяжкой. 

"С щитом",– прохрипел за следом воин. 

"Не пей",– третий общался с геранью. 

Она иссохла, и Третий с улыбкой, 

С такой, что скулы коснулись неба, 

Сказал последнему: "Не стань ошибкой. 

Пора перестать плести жизнь из отреба". 

А тот молчал и стучал зубами. 

Он был холодным, как лед в морозилке. 

Но очи горели святыми кострами, 

Косу заменили газонокосилкой. 

Четвертый привстал, все молча удрученно, 

Махнул рукавом и посеял пшеницу. 

"Взойдет – мы закончим" – сказал влюблено –

"Взойдет – мы затупим последнюю спицу". 

Ковры запылились в веках ожиданий, 

Пшеница осталась в земле недотрогой.

Под звон колокольный, под гул покаяний

Идут четыре всадника одной дорогой.

Мария договорила свой скомканный речитатив и заплакала, не разжимая век. На секунду ей показалось – толпа смеется над ней. Но вот она открыла глаза…

Стадион перед ней был пуст. И лишь всадник на белом коне гарцевал у сцены. Поэт взглянула на него: конь белый и на нем всадник, имеющий лук и дан ему венец, и выглядел он победоносным. Мария достала ручной голограф: 

– Окей, Гугл. Как отличить принца на бледном коне от всадника Апокалипсиса[1]? 

«Кали-Ола». Орбита – Сидней. Кафе «La Renaissance»

Артем выдал в эфир все, что было на листке, полученном от Неугасимой. Когда он вернулся в свою «каюту» – женщины уже не было. А вот время у него еще было, и теперь он точно знал – сколько и на что. Пятнадцать минут до пролета в полутора километре от вышки орбитального лифта. Потом десять минут на спуск на планету. Билет на сверхзвуковой аэробус до Австралии он заказал минуту назад. Вот она – привилегия быть главой «Первого». Почистить Сеть от случайностей – привилегия быть богом Сети. Через полтора часа он будет сидеть за столиком её любимого кафе в Сиднее. Два письма ушли – другу и шишке из корпорации. Одно о «Гаспаре» Рипмавену, второе Гильштау Ороти, с согласием возглавить отдел СМИ в «Лексбери-Сити» с учетом переезда во внешние миры. 

Вероника, встречай.

– Покайтесь! Бог уже создал встречу в социальной сети под названием "Страшный суд"...– навязчивая голографическая реклама всплывает над столом.

– Я  боюсь распорядиться жизнью не правильно.  Помню девочку с иконой «Нечаянной радости», как она сидела с ней в обнимку и час и два часа, а потом так же на следующий день. У нее отнялись ноги, онемели руки, застыв в одной позе – объятиях с иконой. Девочка святилась, такая благодать шла через нее. Это была ты. Ты была счастлива, как ни кто из нас, Вероник. Теперь я прошу тебя стать моим счастьем. 

– А ты записался, перед тем как умереть?

Будда №47

Еще один ролик прервал Фаулера. Мир и впрямь идет на дно. Скоро познакомимся с детьми Серегиной русалочки.

Вероника смущена. Психолог и бывший журналист – женщина привыкла больше слушать, чем отвечать.

– Не могу, Артур. Знаю тебя давно, как друга и часть моей работы. Может лет пять назад, еще мечтала найти мужа и родить ему троих детей. Не сейчас, мир сходит с ума, а я не хочу рожать детей в аду. Я уйду к Богу, правда, теперь боюсь, что он тот, у кого вы брали интервью. Но верю: Бог всеблагой, и единородный сын его испытывает нас. Крепка я в вере своей и выбранном пути.

– Принимаю ваш выбор, Вероник. Но от этого только злюсь на Бога, как маленький – в обиде на него. Все вы, кто уходит к Нему – вы счастливы, вы постоянно улыбаетесь, такова сила проходящей через вас благодати. Друг как-то показывал мне ваши «ауры», хотя и без них видно, как вы светитесь. Ни одной морщинки злого лица, только блаженство. Наверное, вы монетка, которая внезапно поняла, что её цена больше её номинала, хотя до этого была обычной, даже не юбилейного выпуска. Бог и так отобрал у меня слишком многих: сестру, друга Жана, теперь тебя еще. Неверно сказал: я понимаю твой выбор, но его всем сердцем не приму. Ты будешь одна с Богом, а могла быть с мужчиной, со мной, а еще нашими детьми.

– Что ты говоришь такое? Знаешь сколько у меня теперь детей? Братьев, сестер, нас много! Мы не одиноки. 

– Чем больше толпа – тем больше одиночество. Бог не заменит не рожденного сына, даже там, на Страшном суде сам Бог спросит тебя: а что ты сделала? Если б ему нужны были только несемейные девственники, то род бы людской давно бы вымер. А воля его иная.

– Вы знаете какая? Право первого интервью с Сыном человеческим не дает вам право утверждать, что знаете что-то о Боге. Неисповедимы человеку пути Господни,– Вероника отпивает из своей чашки остывший кофе и отодвигает еще дальше от себя заказанное для нее Артуром пирожное.– Не пойду с вами, Артур. Мое место с Богом и лишь его любви я ищу, через помощь душам вроде вашей. Простите, если вам померещилось иное. 

– Дура,– бессильно ударил по столу кулаком Фаулер. 

– Значит, таковой я и нужна Ему. Настало время сказать вам: до встречи. И знать, что мы не встретимся уже.

«Кали-Ола». Город №3. Правительственный квартал

Поезд всегда приходящий вовремя, остановился на реликтовых трамвайных рельсах. В этот сквер не забредают влюбленные парочки и матери с колясками, здесь не бывает молодежи младших возрастов. Камеры надзорного наблюдения она отключила сама за пару лет, через прошения и пару собственных приказов, выходящих вон за пределы её полномочий. «Сектор чист» – как говорили в отделе планетарной обороны. Надежда сошла с поезда, помахав Абадо – вечному машинисту. Здесь еще был день: если запрокинуть голову, то высоко, на краях искусственного каньона, созданного небоскребами, можно увидеть солнечные отблески и светлую полоску «дня». Надежда так и сделала, превозмогая боль в шейных позвонках. Старость не в радость. А вот настоящий свет радует, когда ты днями и ночами наблюдаешь черноту космоса с точечными светлячками звезд на экранах голографов. Еще немного, ровно до события и нужно будет сменить планету, возможно на одну из человеческих колоний. Или поискать мир с двойной звездой, где всегда есть свет и много, а, Неугасимая? Вернуться бы на Семице, к друзьям оргонам. 

– Сочиняешь новую историю, наблюдательница, или пытаешься участвовать в конце света, Свеча? 

– Кто…– она остолбенела, как бревно, оставшееся от аллеи. К ней шел Ангел, говорящий тем самым голосом – её Иваана, Икара, чьим телом воин Его владел слишком давно. Она хорошо это помнила: отданное тело, изменившийся голос, когда душа любимого, отправившаяся в долгий на семь жизней вверх и семь жизней вниз полет через миры. Она искала его, став Свечой и вернув свое тело, но не его. Голос. Голос Иваана. Не Ангела. 

– Ты все еще прекрасна, Неугасимая. Ты все еще моя?

– Твоя, Икар.

Он подхватывает её на руки: все такие же сильные, пусть и его тело не пощадило время. Кем ты себя чувствуешь теперь, Надежда? Не старухой, потерявшей за жизни планету,  мужа, дочь, подругу и сына. Неугасшей.            

Тело, бывшее пристанищем Ангела, держит на руках Неугасимую, пока она прижимается к его белому свитеру, где видна запекшаяся рана от выхода ангела. И кровавым цветом наполняются пустые глазницы оболочки.

[1] А мог оказать и простым конокрадом.
Примечание Каина