Маленькая попытка написать роман за месяц Глава 18 Подобен Рай’сальх”Аду

Круг восемнадцатый. Подобен Рай’сальх”Аду

– Зачем тебе мое проворство?– спросил Лис у Зайца.

– Узнать: дар или наказание – моя трусость,– и Заяц не вернул хитрость Лису. 

Лис и Семь богов лесной луны

«Кали-Ола». Кафе «Шахри» – берег моря

– Павел! Павел, Баалит тебя побери! Выходи, тут безопасно. Почти,– только теперь понимаю – изо рта куда больше змеиного шипения, чем слов человеческих. Но Павел вышел и мгновенно убежал обратно. Вот он трусливо выглядывает из уцелевшей подсобки, его черные грязные волосы встают коротким «ежиком», почти вертикальным. От кафе осталось процентов двадцать, по моим прикидкам, Мария бы оценила точнее – уникальный разум математика и гуманитария в одной голове. Но Марии нет. Здесь. Есть ты, Павел. И несколько трупов клиентов и моих девочек-официанток. 

– Павел!– зову, кричу. Под моей раскрытой пастью на «первый-второй» рассчитались подбородки, а заодно и кожа человеческая со змеиной чешуей, натягиваясь друг на друга.

– У тебя на голове змеи и руки нет, Сереж. Ааа!

– Да-да, у тех вот людей голов нет и от тела по половинке. Помоги мне,– я почти вместился в свое человеческое тело. Тяжело стоять да еще культя саднит. Не хватает элементов для регенерации. Новая плоть с трудом нарождается, стягивая края дырявой плоти 

– Сереж, я это. В штаны.

– Черт, бесполезный. Руку дай, да не свою. Тут моя валяется. Да, да, вот, ничего что дергается. Неси сюда. Она тебя не укусит. А я? И я не укушу и змеи мои, тьфу ты, волосы. 

Павел всучил мне в оставшуюся руку оторванную часть. Тяжелая и вправду дергается. 

– Павел, а теперь к воде. Отведи меня к воде и потом вызывай сюда службы спасения, если сами не приедут к тому времени. Только не попадись им сам, документов на тебя нет. И постарайся говорить не на мертвом. Не на русском, да. Какой ты там еще знаешь? Немецкий? Испанский?

Пашка кивает, он сам в полуобморочном состояние. У меня же кружится голова – базовая форма с её инстинктами и физиологией… давно в ней не был, забыл все, вплоть до уровня рефлексов. Мой трусливый помощник натягивает на меня мою одежду: обрывки джинсов, сверху набросил собственную рубаху, ту, в красную клеточку. Вот, теперь мы раненый бродяга и Тарзан.

Прикладываю конечность к культе, они начинают липнуть, но не срастаются. Все же к воде, придется к воде. Кости не регенерировал больше двадцати лет, с тех самых пор как не отрезал в боулинге пальцы.  

– Пашка, веди. За кафе, прямо и через переулок, там есть спуск на пристань.         

Вдали завыла сирена, вторя ей, под ногами затрещали осколки рассыпающегося в крошку стекла. Сообщение в голографе осталось не прочитанным. 

Вода, как и душ, есть изобретение богов, для нас, смертных и не очень. Я сделал лишь пару шагов в воду. С трудом представляю, сколько видео уже гуляет по сети и с какими хештегами: ангел убийца? «Конец света в Шахри». У меня больная, но маленькая фантазия, почти иссякшая. Павел?

– Павел, что скажешь?

А ведь он ничего не скажет, трус уже отправился назад, вон на лестнице видна его голая спина, покрытая гусиной кожей и мурашками. Осень выдалась уже к середине своего срока холодной и дождливой, особенно здесь, у моря. Опускаю руку и наклоняюсь культей к набегающим волнам… и вода отступает от плоти моей и оголяет дно под ногами моими. Пытаюсь догнать воду и чувствую себя Моисеем. Раз, два, три шага. Вода все дальше, хоть сам её сюда тащи, в кружке. 

– О, воды, к вам взываю, сестры. Ваш брат из огненной гряды, откликнитесь, ко мне вернитесь, пусть пламя будет меж воды не более безродным духом, но плотью плоти ваших вод. Вода…

 И вода возвращается, бежит ручьями по щиколоткам и тут же выше колена, приливом омывает меня по пояс. И руки, уже человеческие руки скользят по телу моему, под рубашкой, гладя спину, и касаются срастающейся руки.   

– Беседуя с морской пучиной, ты все ж беседуешь со мной. Я помню тебя, мой маг былого, и дни памяти о тебе подвержены парше. 

– Чем меньше ты меня видишь, тем лучше твои воспоминания, Морская. Отпусти.

И она отпускает. Морская богиня обретает человеческую плоть, и она все еще прекрасна. Вода затягивает мою рану – рука встает на место, плоть жжет соль, выжимая из глаз моих своих сестер – слезы. 

– О? слезы на глазах, плач гнева и любви. Весь мир уже в слезах, а будет весь в крови. Так черная волна накроет белый свет.

– Пора, пора, пора, Творцу вернуть билет. Ты снова уничтожишь мир, только бы достать меня, Марина?

– Ты уничтожил его первым. Да, мой маг, твой Гнев, приведенный сюда, взращенный из мальчишки в мужчину и удержанный на Земле, поднял ракеты и обратил земли в пустоши, а мои глубины в радиоактивные отмели. Вас, волков Кали, истребили поголовно. Зачем ты выжил? Он здесь только из-за тебя, твой Гнев. Люди так не умеют, их срок короток, Он научил их прощать. А ты задержался и скопил богатую казну чувств – бездонную. Бездна влечет бездну. Я лишь остужала пепелища, помня показанную тобой картину. Она была страшнее моих картин. Торжествует не природа, нет народа человека. Одиночество сулил ты мне, маг. Но я заселила свое одиночество ими…– Марина разводит руками, и тогда вижу её детей. Глубинные, морлоки, дагоны. Люди дали им много имен, почерпнув слова из собственных страхов, возведя некоторых писателей до звания ранних пророков Волны. 

Жабоподобные твари показались из воды. Их десятки, сотни. Массовка. Не больше. За спиной Морской поднимается нечто куда страшней – черная волна встает стеной, городом, но и она ширма. Там прячется настоящее тело моей рукотворной богини. 

Еще Расальхат, город забытых богов, научил меня своими улочками: бог, которому не молятся, но боятся, становится монстром. А забытый бог – чудовищем. И только чудовище обретшее желаемое однажды сокращается до чуда. 

– Ты хочешь моей смерти, Марина? Один раз ты утопила меня в своих водах. Судороги, судороги, судороги и холод. До сих пор способен вспомнить вкус водорослей во рту и как рождаются мальки из отложенных икринок в моих легких. Вот я, ранен, не убит воинством Божьим, не сожженный инквизицией. Богиня моих рук, твоей ли любовью буду утолен и утоплен?!

Волна уже надо мной, огромным капюшоном над головой Морской. Щупальца встают терновой стеной присосок у меня за спиной. Массовка отступила. Мать поцелует меня сама, отправив… куда? Куда еще, Марина? Я показал тебе бесплодный мир. И ты говоришь: виновен?! В твоем одиночестве. Это я разрушитель? В твоем пустынном мире, смытом твоими волнами. Нет.

– Нет, Морская, на твой пустынный мир ответ один: отказ.

Однажды я обрушил своим гневом небо, приобщившись к столь страшному орудию Космоса. Но сегодня небо высоко и не способно потягаться с твоими волнами. Зеркало не убьет зеркало. А я убью. После Хельграда, нужно было убрать тебя с доски, мое орудие. Иссушить твои воды, все воды. Вот так. Крепче! Морская, так вот каков твой поцелуй. Ты любила, когда целовали тебя.

Щупальца сжимают меня, давят, стирают в крошку. Боль, здравствуй. Давно не виделись, минут семнадцать. Вспышка. 

Щупальца разжимаются, им больно, они горят. 

Вспышка. И теперь я не угасаю. Распаляясь больше, раздуваясь в огненный столб посреди вод. Иссушу все, что тебя питает, Морская. Как «Гаспар» осушил Черное, Атлантида обратила море в Сахару. Теперь я иду целовать богиню. Или я – разрушитель и твой маг – не достоин? 

Я любил тебя другой. Девочкой-художницей, которую редко целовал. Твои кудри, перепачканные в краске губы и еще раньше – короткие волосы, папиросу в твоих пальцах, даже твою ветреность. Марина, я прощал твоих любовников за твою любовь и строчки к ним, пока ты рожала детей от меня. Но детоубийства уже не простил. 

Мой жар становится невыносим мне самому. Майта, а можешь ли дать столько огня ты, дева-феникс?

Я жар. Я гнев. Я люблю тебя, Марина. Любовь греет. 

Волны захлестывают меня, в них копошатся её дети, бросаясь на меня любящими мать сыновьями. За родину, за мать! Наверное, приятно умирать. Но они лишь кормят мое пламя. Я чертов огненный столб божий. Боже, все, что ты любишь: от змея-искусителя до меча огненного в руках стража сада Эдемового. Всё это я.

И тогда Морская опускает волну. Отпускает. Предназначенную городу и людям – черные воды достаются мне. Холод, помноженный на давящую массу. И трех миллионов пожаров не хватит иссушить, обратить в пар эту волну. Лишь Солнце. 

Вот тебе солнце. Мигаю, и оно выходит из моих зрачков: звездой мира моего рождения угощаю тебя, любимая. Чиар. Однажды, сама звезда пришла на мою ночь рождения, и мы танцевали с ней вальс. Она подарила мне поцелуй, и я вынес его жар. А вынесешь ли ты, Марина? Делюсь. С тобой и твоей волной.

В лоб целовать – память стирать.

Я не знаю, куда целую тебя сейчас – но стираю тебя из своей памяти.

Художница – нет.

Богиня – нет.

Поэт – нет.

– Молись, мой маг, всем богам и ни одной церкви. За меня.

– Господи, прими в Царство свое душу рабов твоих Евгении, Мартина, отца Игоря, Тамары и Нины, Николая, Татьяны…

Нет. Тебя нет и в моих молитвах.    

Вокруг ничего нет. Я закрываю глаза. Слепой гнев и слепое пламя. Под веками космос с одной горящей звездой. Чиар, спасибо и прости. Любовью гасить любовь – кощунство. 

Открываю глаза. На другом берегу залива, верней, в ста метрах от берега… 

Там идет Он, ступая прямо по водам. Взмах: опадает черная волна, не остановленная мной. Второй взмах его руки: оставленная мной пустая туша чудовища лопается и опадает разрезанным надувным шариком. Пустое надругательство над оболочкой. Пастве нравится, она ликует – несколько десятков человек на другом конце залива и миллионы за мониторами. Шоу должно продолжаться даже если еще не началось. 

Улыбаюсь спасителю, оголяя змеиные клыки. Знаю, он видит меня, не вглядываясь в горящий посреди разбитых волн огненный столб. Так два зверя смотрят друг на друга, довольные отсутствием необходимости драться за добычу или самку. 

И в сотнях храмов по всей Земле корчатся на полу, не в силах испустить высохшую слюну культисты храма Ключей от сердец человеческих, в одночасье забывших свою богиню. Расальхат, встречай. 

Уходит в море спадающая черная волна и звучит над ней в порывах разгоряченного и разозленного ветра имя: «Марина». Имя-ключ от сердца человечества.

«Кали-Ола». Город  №18-33-9-1-15-30

Над небом голубым был город золотой. На самом деле – серебряный, но Солнце обратило купола и стены в горячее медовое золото. Вниз от платформ тянулись лучи-провода, возвращая в Небеса по своим жилам чувства и веру людей внизу. 

Надежда любовалась чудом чужого проекта, проекта работающего. До сих пор как по часам.  

– Что он тут выстроил? Город забытых снов. 

– Оно работает. Работает здесь и сейчас. А я не могу понять его язык. Это не иллидийское устройство, вон там и тут новые генераторы. Технология даже не человеческая. Фаулер прав: его детище потенциально опасно. Жаль, великий тан не сохранил в своей душе памяти накопленных им знаний. Он бы понял все лучше меня, старухи. 

– Ты не старая, мы не стары: если так, мы бы были стары еще в Городе на обочине, еще раньше при встрече на Байдзаре. Фаулер еще смог вспомнить координаты этого чуда, – Иван обнял жену, как делал это на протяжении часа поездки на магнитном монорельсе до города по координатам журналиста. Руки в замок на животе Неугасимой, одним плечом прижавшись к плечу Надежды, медленно дышал бывший Ангел в ухо женщины. От теплого дыхания Ивана Надежду пробирала дрожь, как молодую девочку, впервые попавшую в объятья любимого парня.

Она показала ему город сама, сначала тот грязный нижний, отстроенный и перестроенный после войны. От вокзала, как молодая пара, держась за руки, офицер ООН и бродяга в обгорелой одежде шли мощенными переработанной из мусора плиткой дорогами через улицы бело-серого города. Минуя площадь Победы, там, где высится мать-Германия, дальше по Первомайской, ныне Кайзерской, прямиком к бывшей площади Ленина – Гимлерштрадс. Вот здесь, Неугасимая и подожгла небеса золотом. Для него и себя. Над серым городом расцвели купола комплекса.

– Он действительно подобен Расальхату, они добились этого. Нам нужно туда. Хватит, Икар, я уже не девочка, мне сложно воспринимать нежности. А от твоих поцелуев в ухо еще и щекотно. 

– А если так, – Иван разжал замок рук и запустил правую кисть под военную форму женщины.

– Отпусти. Ты холодный, перчатка твоя латная, хоть бы снял. Не дави на грудь.

– Она у тебя все еще девичья. 

– Я была химерой – помню, как сохранять тело, с разумом бы так. Врачи дважды пытались поставить мне Альцгеймер. Это когда заработаюсь, а они с проверками лезут. Обними меня крепче, мы идем наверх.

– Как?

– Да, вот так обними. Как идем? Дам машине чего она хочет. Не выйдет, воспользуемся поездом. Ты еще веришь во что-то?

– В Него.

– Помолись за нас обоих, только искренне, – Неугасимая не смотрела на обнимающего её мужа, она все еще любовалась золотым городом-машиной в небесах. Текучее золото, кормящееся медом веры. Город, не видимый без истинного зрения. 

– Отче наш…

Время замерло, здесь и сейчас – мгновение остановилось. Прохожие замерли, занеся для шага ногу, не произнеся окончание слова, раскрывая зонт, сам дождь повис каплями-горошинами в воздухе, не успев стать ливнем. Лишь двое стояли и смотрели, нет, не так. Один читал молитву Ему, вторая любовалась чужим проектом, не пришедшим в голову ей. Золотая зависть творца, узнавшего, что чужой образ и подобие лучше его собственного. Именно к этой паре тянулся шланг-щупальце от самых небес. Женщина протянула к нему руку и перехватила у самого своего лица, как котенка, погладив острие входной иглы. 

– Научилась у архитектора этого чуда. Фаулер был хорошим учителем, пусть и не знал этого. 

Пара пожилых влюбленных, слившись в объятьях, обратилась в жидкий живой металл. Точка разборки зазвенела натянутой струной недосказанных слов молитвы. Щупальце  медленно стало втягиваться обратно в небо, отяжелев на вес пары тел и душ. 

И только тогда время взяло свое. Ботинок ударил по луже, замочив штанину, не раскрылся зонтик – заела кнопка, дождь рухнул потоком, почувствовав себя тем самым потопом.  

Золотой город оказался комплексом подвешенных в небе платформ. Сплав технологии и чудес Сети. Изъятое пространство, помещенное пятым измерением среди четырехмерного. Для людей – тучи непонятной формы, вызывающие ассоциации с башнями и дворцами. И огромным кальмаром-осьминогом. 

– Красивейшая машина, самая красивая из видимых мной машин в моей затянувшейся жизни. Фаулер превзошел себя в чертежах, Таликс в исполнении. А кто-то превзошел их, – через полчаса блужданий по комплексу, Надежда завела Ивана и себя как Сусанин поляков – в болото, затянувшее её. Зал под куполом, набитый панелями управления. Вспыхивают и гаснут датчики управления, неких измерений, предупреждений, индикаторы. Надежда носилась по залу от панели к панели, пытаясь прочесть надписи на экранах и голограммы. Что-то ей не нравилось: небольшие пластины, лежащие прямо на полу – меняющиеся на них знаки, как рисующие сами себя рисунки или тексты разговаривающие друг с другом сами собой.

– Кто бы это ни был, они перестроили её. Вот это и это, я видела такие машины, наблюдая за проекциями из Эдема. Они создавали воинство Его, улавливая души. Вот эти я знаю точно наши. Вот те понимаю. Эти же, – Надежда указала на лежащие на полу пластины, –  эти не знаю. Вытаскивают веру и оставляют что-то свое. Как зерно, которому противопоказана влага. Его воинство зарождалось из любви, эти машины культивируют отсутствие ее и производных чувств. Это даже не знания, а мои догадки. Как, смотря на сложную задачку, ты интуицией чувствуешь не решение, но сразу примерный ответ. Что будет, если бога заменить на… – Надежда запнулась, её мысль ушла вперед языка.

– И что?  Иван двинулся к ней через машинную залу.

– Мне потребуются ракеты типа «Здравствуйте», нет, лучше «Досвидания-2Б». Сейчас бы «Тополь-Б», но до зараженной зоны  не доберусь так быстро. Это место нужно разнести. 

И тогда мир разошелся клочьями, разбившейся мозаикой. Пол не просто ушел из-под ног, но обратился в зияющую пропасть. Стены надвинулись друг на друга, сменили цвет, отрастили щупальца. И пара тонких ручек-костей проросли из спины надвигающегося Ивана. Зрачки стали двумя шариками ртути в пустых глазницах. 

– Он стукнул кулаком об стол, крича, что призрак вновь пришёл! – Надежда повторяла и повторяла скороговоркой эту фразу, отгоняя от себя наваждение и отступая от мужа. 

Стены перестали меняться, ушло и северное сияние из пространства вокруг. Пол замостил пустоту пропасти серебристым металлом, и только дополнительные конечности не исчезли из тела Ивана.  

– Неужели в вашем пекле нет отдела разведки? Или вы так глупы, решив, я не узнаю взгляд коим сама сверлила людей и богов? И не вспомню атеизм моего мужа, распространяющийся на всех богов. Он не умел молиться. Вершиной его обращения к Богу было: «Бабка просит денег на хлеб, ссылаясь на бога, которого нет», – Надежда издала смешок и аккуратно достала наградной пистолет и выстрелила, затем еще раз и еще – в грудь, в голову, в живот. – Неужели вы решили – я не убью его оболочку? Ждала двести лет, подожду его и еще.

Труп не ответил, только зеленый дымок покинул тело, вылетев из разорванной пулей щеки.     

Надя пару раз толкнула тело носком сапога. Прицелилась и еще раз выстрела – в голову. На тело старика упала лишь одна слеза. Восковая. 

Пару шагов назад, спиной к телу, лишь бы не видеть его больше. Секунда дрожи. И вот офицер планетарной обороны ООН стоит по команде «Стой», ставший давно болезненно согнутым позвоночник, не отозвался болью, распрямившись. Перед тем, как набрать номер командования, она на ручном пульте выбрала другого абонента. 

– Але, Рипмавен, это Наде… Неугасимая. Говори связанно, от тебя отсюда алкоголем несет. Какие еще ангелы? Боги? Помолчи. У тебя есть что-то ценное в родном городе? Я намерена его снести. И ты ничего не говорил мне о преследующих тебя и Фаулера демонах. Хорошо, подожду, у тебя сутки.

Тело за спиной Надежды дернулось, как раз когда пришел экстренный запрос от Евросовета. Она успела нажать «принято» и «утверждаю», даже не прочитав подписанный таким образом электронный документ. Оглянулась. Мертвец отращивал черные крылья. 

Время продолжало замирать, а золотые щупальца вытягивать веру. На рекламных дисплеях серого города вспыхнули тревожные красные столбцы, и реклама сменилась новостной заставкой. 

Экстренный выпуск. Новости Земли и ближнего космоса: 4 часа назад без объявления войны, верховный военный Евросовет Земли нанес многочисленные упреждающие удары ракетами с ядерными боеголовками по радикальным сепаратистам. Есть данные о готовящейся в уничтоженных колониях радикалов акции по бомбардировке Земли крупным астероидом из внешнего пояса. 

В ходе антитеррористического превентивного удара Земли были уничтожены колонии поясников «Юка», «Тульпа-2» и «Джуди-П». Устранены военно-промышленные базы и милитаризированные колонии «Кассини-3», «Феб» и «Пандора-Пром». Подводные колонии на Энцеладе прекратили подавать сигналы, их точная судьба пока не известна из-за начавшихся на луне череде сейсмических катастроф. Религиозная колония «Япет-3.3» подала сигнал SOS., неизвестно, была ли она в списке целей превентивного удара.

Большинство (78%) крупных корпораций внутреннего круга одобрили действие Евросовета Земли.

Всего погибло по предварительным подсчетам 47 миллионов созданий выше 3-го класса, включая андроидов с биологическими исходниками. #собачьясмерть #мирвогне     

Новости дальнего космоса: автоматизированная система создания колоний «Дом-2» и система автоматического распознания и исследования планет «Гюйгенс-67» достигли «Авроры-17». К прибытию первых поселенцев на Авроре будут развернуты адаптированные под людей купола и автоматизированные фабрики базового потребления. #ДОМ2