Дайте мне один патрон...

Самым ужасным во всей той осени оказалось только то, что мы все к ней оказались не подготовлены. Нет, нас хорошо учили, гоняли и тренировали. Психологическая подготовка, да и обработка тоже, были на высоте. Мы были готовы... Готовы служить, сражаться, защищать, спасать, даже жертвовать собой и умирать! Реальность оказалась куда хуже и страшнее: нам предстояло выжить.

Лето в том году вышло холодное. Ещё в начале столбик термометра даже днём едва поднимался до 25°. Бабушка тогда ещё сказала, что раз лето холодное, то жди беды, а я из последних сил надеялась на лучшее. Первые цинки мы получили в августе.

В Москве из старшего звена в тот момент оставался лишь Феникс, который выползал из координационного центра и блока расчётчиков лишь принять душ и переодеться. Да и с его травмами он уже не покидал медкорпуса части. Многие старшие оперативники были выдвинуты в мобильные группы и потому быстро отсортировать «наших» от остального «груза 200» Феникс приказал тем, кто был способен опознать бывших бойцов и кто вместе с ними «учился, жил и в баню ходил». Из постоянно приписанных к Москве нас набралось трое. В добавок в своём Доме я уже была Провожающей.

Утром нас забирала машина и мы ехали в местное отделение ЦОП. Там, в холодильниках и специальных контейнерах, находилось то, что требовало от ещё живых заполнения всех бланков и протоколов. В середине дня машина забирала нас обратно в часть, где заполненные бланки нами же и ещё с помощью трех человек обретали конечную форму «чёрного конверта» — пакета документов, подтверждающих гибель бойца: разъяснительную записку с обстоятельствами смерти, результаты экспертиз, сопроводительные документы и незасекреченная часть личного дела с наградными листами, свидетельства о смерти и стандартный документ на разовое получение компенсации и оплату похорон. Обычно в конверт так же вкладывался нагрудный жетон бойца. Конверты копились в секретариате пока ЦОП усиленно сортировал всех и вся. Опознанных переводили в холодильники в ожидании изъятия уже на похороны. Пара недель слились в один бесконечный день, но даже это оказалось конечно. На следующий день нас ждала совсем другая работа: накопленные конверты следовало вручить. Пока процесс был чисто механическим всё же получалось отойти мысленно в сторону от происходящего и просто делать работу. Мёртвые все спокойные и неговорливые.

Холодное лето сменилось золотой осенью. На ротацию вернулись первые живые. Кто-то на своих, кто-то через санчасть, но видеть их было после моргов как-то странно. Пришло и пополнение: молодые, безбашенные, весёлые, как год назад были мы — другие учебные базы восполняли потери стражевского корпуса за счёт экспедиционного. С ними тоже нужно было общаться, улыбаться, радовать, мотивировать, а я не могла. Точнее я делала это, но как-то механически, не задумываясь, словно не могла до конца принять факта что кто-то остался жив.

Для всей структуры бойцы — существа обезличенные. Ну не отличается для системы некий Иванов Пётр Сидорович из Рязани от своего тески из Воркуты или Салехарда. Номер отличается только. В армии номер военника, у нас — номер личного дела. К этим скупым цифрам привязывалось всё: довольствие, медицина, командировочные, похоронные… Закончив с оформлением, похоронная команда перешла к самой сложной части похорон: оповещению. И когда пришлось идти к людям… Бежать стало некуда. Поэтому когда я сначала увидела чёрный конверт с цифрами Странника, то на некоторое время потерялась пытаясь осознать кому его вручать. То есть я видела и опознавала тело, сама писала все документы, знала номер личного дела, но вот дальше мозг отказывался воспринимать и верить…