Ты целуй меня везде, 43 ведь мне уже
Автор: Андрей БолотовЗатея с виджетом "Сегодня день рождения празднуют" оказалась почти никому не интересна, а жаль. Поэтому без напоминаний никто и не вспомнит, какой сегодня день наступил.
Этот пост тоже мало кто прочитает.
Между тем хочу заметить, что мне уже 43 годика. Возраст, когда пора уже написать что-нибудь эдакое. Я и пишу.
Настоящим сообщаю, что новый роман медленно но верно приближается к середине. Такими темпами я его закончу года через два, но буду стараться побыстрее, чтобы про меня вообще не забыли.
Роман - антиутопическая притча о колониализме, взрослении, человечности, пацифизме и насилии, эгоизме и ответственности, развращающей власти, преодолении собственной природы и цене прогресса. Содержит дофига и ещё чуть-чуть символизма и философии.
А чтобы народ сразу не побежал от такого коктейля, первая глава начинается вот так:
Синяя поверхность звезды мягко пульсировала. Сейчас она занимала почти весь экран и ошеломляла своей огромностью. Человек никак не решался отвести от неё взгляд. Он чувствовал себя букашкой, которую вот-вот раздавит рука великана, и от этого становилось не по себе. Казалось, стоит отвернуться, как светило нападёт и поглотит беззащитный маленький кораблик, дерзнувший нарушить сонный покой звёздного гиганта.
Тонкие холёные пальцы нервно барабанили по приборной панели. Отражение бледно-голубых глаз в стекле иллюминатора подсвечивалось сапфировыми отблесками, придавая взгляду ледяную инфернальность. Человек тщетно пытался отыскать ту самую планету. Точно ведь где-то там, но попробуй ты найди маленькую точку в бесконечности.
Он тяжело вздохнул и поморщился, словно от головной боли. Взгляд наконец оторвался от созерцания приближающейся неизбежности и сфокусировался на экране. Оттуда подмигнула зелёная пиктограмма робота.
– Ты, кажется, хотел выговориться перед смертью? – спросил сухой, отдающий металлом голос искусственного интеллекта.
Этот бортовой искин обладал личностью с развитой эмпатией. В самый раз для понимающего собеседника, который вряд ли станет трепаться о твоих проблемах посторонним.
– Да, Боря, точняк. Знаешь, отец меня не любит и никогда не любил... – начал человек, подкупленный возможностью излить душу.
…однажды я просто это понял. В тот день вселенная не рухнула, и даже земля не содрогнулась. Вот только я потерял смысл жизни.
Конечно, я сам давал ему мало поводов для любви. Чего стоит только та разбитая ваза. Помню, как пытался склеить осколки: руки по локоть в клее, на полу тоже везде клей, кругом битая керамика. Мрак! Уже даже получаться начало, но тут заявился папаша. Эх, как я орал, когда он лупил меня ремнём…
Или вот когда я флаер увёл. Полгорода полицаев за мной гонялось, и всё поймать не могли. Куда им с батиным флаером тягаться, если он с места в стратосферу стартует. Орать-то зачем? Я ж обратно в гараж поставил. Ну, борт малость помял при посадке, так это не страшно, умельцы всего за неделю привели его в порядок. Зато меня полицаи так и не догнали.
Самое, наверное, неприятное было, когда я увёл у него любовницу. Как её там, Зина или Лера? А, какая разница. Главное, ноги от ушей, грудь и жопница – всё при ней. И всего-то стоило поманить. Старик ей, наверно, поперёк горла уже стоял, вот она и рада была разнообразию. До сих пор вспоминаю этот его взгляд, будто он ежа проглотил.
Так ведь и я настрадался. Как мама умерла, он совсем с катушек слетел. Ушёл в этот свой глупый бизнес и будто там и остался. Изредка выбирался, чтобы наорать на меня и выдрать ремнём. Потом, наверное, чувствовал, что отцовский долг уже отдал, сдавал меня на руки гувернёрам и снова валил обратно на свою дурацкую биржу.
Искин терпеливо выслушал монолог до конца, но сразу ничего не сказал. Тишина продержалась ещё секунд сорок.
– Знаешь, Димон, – металлически-неестественный голос как будто чуточку потеплел, – перед каждым разумным человеком стоит задача не стать законченным му… извини, мне алгоритмы запрещают ругаться, чудаком хотя бы к сорока. Мне кажется, ты успешно провалил её до тридцати.
– А теперь ещё и сдохну по-дурацки, – с наигранной весёлостью добавил Дима, вглядываясь в иллюминатор.
Корабль неторопливо хоть и верно приближался к катастрофе.
– Брось, – подбодрил искин, – я же уже говорил, что подобрал для посадки планету с атмосферой земного типа, и мы до неё дотянули. Пищевые таблетки у тебя есть, вода там найдётся, гравитация чуточку меньше земной, но это не страшно. Продержишься как-нибудь до прибытия спасателей.
– Угу, – Дима постарался вложить всю возможную иронию в эти три звука.
– Понимаю, что шансы на это мизерные, потому что транспондер нам испортили. Но рано или поздно траекторию полёта вычислят, и за тобой вылетит поисковый отряд.
– А как насчёт не разбиться при посадке? – Дима грустно улыбнулся и снова перевёл глаза на звезду. – Посадочный двигатель-то не работает.
Пульсирующая сапфировая поверхность потемнела, всколыхнулась, затем вздыбилась – и далеко в пространство с огромной скоростью забил фонтан звёздного вещества. Человек отшатнулся, но тут же прильнул к стеклу: циклопический протуберанец пугал и завораживал одновременно.
– Постараюсь нас спасти, – пробормотал искин, а затем добавил уже увереннее. – Ты, главное, скафандр надень, залезь в капсулу и пристегнись. Кстати, не хочешь рассказать, зачем ты взял отцовские деньги? Кому и что ты хотел этим доказать?
Дима не ответил. Длинные музыкальные пальцы снова неосознанно отбивали на карбоне приборной панели давно заученный до автоматизма ритм одного из маршей Иоганна Пифке. Рассеянное внимание почти целиком поглощала предстоящая посадка. И только краешек сознания снова и снова проигрывал недавние события, словно пытаясь понять, в какой момент всё пошло наперекосяк.