Готовится преступление
Автор: Анна МакинаВ этих отрывках действуют несколько персонажей. Сможете угадать, кто из них преступник, кто жертва, подстрекатель или пособник преступления?
Первый:
Пичен понимала, что перестаравшись с наказанием, она окончательно сделала Чибетея своим врагом. Несколько подзатыльников он, может, и простил бы опекуншам, но унизительную порку — нет.
Мальчишка злопамятен, и когда вырастет, то отомстит за унижение. Сама Пичен уж точно постаралась бы наказать обидчиков, а то и вовсе уничтожить их. Взрослый хан сможет сделать со своими врагами всё, что ему в голову взбредёт. Значит, нельзя, нельзя дать Чибетею вырасти и получить власть.
Только если Чибетей внезапно скончается, люди возмутятся и обвинят Пичен с отцом в его смерти. Их обвинят в нарушении клятв и могут прикончить.
Как жаль, что Чибетей не умер в младенчестве. Пока он лежал в колыбели, Пичен ещё не хотела править сама. Тогда она много не знала, не понимала, как тяжко будет потерять власть, ощущение своей силы и значимости, почёт и возможность распоряжаться ханскими богатствами. Дура она была, дура! Теперь приходится расхлёбывать последствия своей нерасторопности.
Чибетея нужно устранить. Но как это сделать, не навлекая бед на себя и родных? Пичен изводила себя такими размышлениями не один день.
Наследник отлежался, встал на ноги, снова начал заниматься и играть. Он вежливо обращался с Ичен — всё-таки она кормила его чуть ли не с ложки, но на Пичен смотрел исподлобья, отвечал ей односложно, избегал. Иногда Пичен ловила взгляд Чибетея и читала в нём неприкрытую ненависть. Волчонок, как есть волчонок.
Пора что-то делать. Только один человек мог дать Пичен мудрый совет.
Дождавшись позднего вечера, Пичен в сопровождении двух верных телохранителей отправилась в родной дом.
Ханский зять, родовитый Алтын-Сейзен владел немалыми богатствами, вот и дом себе выстроил похожим на ханский дворец, только раза в два меньше — глинобитный, выбеленный известью снаружи, с деревянными резными дверями и черепичной крышей. Искусные ремесленники с далёкого юга соорудили в доме глиняные каналы-трубы под полом, по которым расходился горячий воздух от печей и отапливал комнаты, как и в ханском жилище. Поглядишь на такой дом и сразу понятно, кто в солнечных землях второй человек после хана.
Второй, вечно второй. А не захочет ли отец стать первым? Ах, если бы он поддержал Пичен! Разве она не его любимое дитя, та, которую он сам учил ездить верхом, стрелять из лука, бросать нож, заставлял учить законы и рассказывал о дальних землях?
Хранитель престола в ханском дворце не жил, поселил там дочерей, чтобы приглядывали за наследником, а сам приходил лишь на церемонии и важные судебные разбирательства. У себя он принимал чаще всего командиров войска, послов и соглядатаев. Пичен не возражала, и ей льстило, что отец доверяет ей часть власти.
Ночью в отцовском доме не будет гостей, можно поговорить, не привлекая чужого внимания. Пичен оставила телохранителей во дворе, и её провели в комнату Алтын-Сейзена.
В стенной нише мерцали огоньки в наполненных жиром плошках светильников. Отец сидел на пёстром ковре, прикрыв скрещённые ноги овчиной и придвинувшись к бронзовой жаровне. Он стар и вечно мёрзнет. Здоровье у отца уже не то, но разум его ясен. Он должен дать мудрый совет и помочь. Должен!
Пичен поклонилась, почтительно приветствовала отца, осведомилась о его здоровье. Сухопарый, седовласый Алтын-Сейзен отложил в сторону исписанный кусок бересты, кивнул и улыбнулся. От уголков узких тёмных глаз разбежались новые лучики морщинки.
— Здравствуй, дочка. Слава Великому небу, особых причин жаловаться у меня нет. Кашляю меньше. Колени болят, но что с ними поделаешь. Как ты? Ичен я утром видел.
— Дела идут неплохо, отец. Тело моё здорово, а на душе беспокойно.
Взгляд отца стал пристальным.
— И что же тревожит мою милую дочку?
— Причина тревоги тебе известна. Можно ли жить спокойно, имея рядом дикого, неуправляемого зверёныша?
Алтын-Сейзен поморщился — прежде дочь не позволяла себе выражаться так откровенно.
— Дочка, тебе не пристало именовать так малыша. Всё-таки он будет нашим ханом. Конечно, он сердит на тебя после наказания, что ты ему учинила. Пичен, следует держать себя в руках. Ты же не стала бы пороть своего младшего братца, если бы он выжил? Относись к Чибетею как к брату, будь снисходительна к его шалостям.
— Он разбил голову Ичен!
— Ну так оттаскала бы его за уши, заставила просить прощения, лишила ужина — никто бы слова не сказал. Но ты взяла в руки плётку и заставила ребёнка орать так долго и громко, что теперь и в нашем аале и в соседних люди обсуждают твою несдержанность. Я огорчён, дочка.
В отцовском голосе словно бы звон металла послышался. Пичен невольно втянула голову в плечи — в детстве после выговора таким тоном её отсылали спать голодной. Опомнившись, она выпрямилась, посмотрела прямо в глаза отцу и отчеканила:
— Да, я не сдержалась и жалею об этом. Обида за сестру затмила мой разум. Только сделанного не исправить. Чибетей на диво злопамятен и смотрит на меня волчонком. Что же будет, когда он превратится в волка? Отец, я стану говорить прямо. Чибетей чужой нам, не нашей крови — зверёныш среди собак. Больше того, он нам не нужен. Зачем ждать его возмужания, если из него никогда не получится хороший правитель? Мальчишка слишком глуп и труслив.
Алтын-Сейзен молчал, ни словом, ни жестом не прервал речь дочери. Это обнадёживало. Пичен перевела дыхание и продолжила:
— Мы же знаем, что именно ты много лет мудро правил нашей землёй. Только ты достоин быть ханом, а не сопляк, который лишь случайно родился не в семье пастуха! Ты истинный предводитель народа, отважный и рассудительный. Кого ещё почитают в солнечных землях больше тебя?
Исхудавшие руки Алтын-Сейзена сжали край овчины на коленях. Он опустил взгляд, тихо произнёс:
— Я болен, дочка. Скоро я умру, как Алып-хан, изнурённый кровавым кашлем.
— Тем более надо поспешить! — воскликнула Пичен. — Ты должен изведать почести, полагающиеся хану, прежде чем уйти к предкам. А после тебя я стану ханшей и назову сына в твою честь. Имя твоё будет прославлено потомками, которые выйдут из моего чрева. Ты должен быть родоначальником славных правителей, а волчонка люди скоро забудут.
Что же, самое главное сказано. Теперь решать отцу. Алтын-Сейзен откашлялся, тяжко вздохнул и начал говорить так тихо, что Пичен пришлось напрячь слух.
— Хотелось бы увидеть первого внука, покачать его на коленях. Только вряд ли я проживу хотя бы год. Дочка, я был бы рад видеть на престоле тебя — моё утешение, опору и гордость мою. Только знай, что если решишься стать ханшей, не людей следует опасаться более всего, а тех, кого небесные творцы посылают защищать наши земли. Они могут возмутиться самоуправством и наказать тебя.
— И кого же мне следует бояться?
— Много столетий назад в Белой скале родилась сама по себе прекрасная дева воительница. Та, которую позже прозвали Хуу-иней. При далёких предках Алып-хана она сражалась с врагами и наводила на них ужас. Не одно поколение прожило под защитой этой богатырши. Только однажды Хуу-иней решила, что желает повидать мир и ушла. Она сгинула бесследно. С тех пор враги откусывали от солнечных земель кусок за куском. Недавно одному из шаманов было видение — в Белой скале родилась новая дева богатырша. Небесные творцы чаяны вновь даровали нам милость, послали на землю защитницу народа. Говорят, дева спит в скале вместе со своим волшебным конём. Однажды она проснётся и спустится сюда. Ей расскажут про судьбу Чибетея. И боюсь, тогда дева воительница покарает нас обоих, дочь моя. Подумай об этом.
Пичен сжала кулаки и ответила:
— Тот, кто не ходит на охоту, не ест дичи и не одевается в меха. Ради того, чтобы увидеть тебя на престоле, я готова рискнуть. Если одна воительница сгинула, то что мешает и второй покинуть нас? Так что если ты поддержишь меня, я готова избавить нас от всех помех, мешающих счастью и славе нашего рода. Я люблю тебя, отец.
Алтын-Сейзен только жалобно охнул. Понимая, что старый, хитрый лис уже сказал всё, что хотел, Пичен поклонилась и вышла.
Второй:
Пичен вышла во двор, остановилась и подняла глаза на круглую, яркую луну, потом посмотрела на тёмный хребет Кирим-сын. На невысокой, почти плоской горной вершине словно второе ночное светило мягко сияла серебром Белая скала. Там таилась угроза. Далёкая, невидимая, давящая. Неотвратимая?
Как избавиться от холодка в животе, от страха, закравшегося в душу острозубым горностаем и царапающего сердце ледяными когтями? Только устремиться навстречу угрозе, вопреки дурным предчувствиям.
Пока светит полная луна, можно забраться по пологому горному склону даже без факела. Пичен не раз ходила там днём. В детстве они с сестрой и сверстниками собирали ягоды в горном лесу неподалёку от аала, глядели снизу на Белую скалу и пугали друг друга рассказами о чудесах, которые там творятся.
Став взрослой, Пичен ходила к Белой скале с шаманкой наставницей, перенимала у неё тайную мудрость. Наконец эти познания пригодятся.
Пойти навстречу страху — так поступил бы истинный правитель народа. Пичен вздохнула, собираясь с мыслями, и вернулась в родной дом, вошла в отцовскую комнату.
Алтын-Сейзен захлопнул крышку ларца с письмами, встал. Наверное, по лицу Пичен, словно по бересте, можно прочесть её намерения. Пусть так. Отец либо поддержит либо отвернётся от дерзкой дочери. Сейчас он должен принять решение.
— Ты что-то забыла, ягнёнок мой? — ласково спросил отец, так, будто Пичен по-прежнему едва дотягивалась до серебряной пряжки его пояса.
— Отец, наступила ночь. Во тьме лучше бы иметь при себе оружие. Дай мне меч, наследие предков. Если, конечно, считаешь меня достойной.
Пичен выпрямилась, расправила плечи, вскинула голову и посмотрела в лицо отцу. Он окинул дочь испытующим взглядом и отвернулся. У Пичен похолодело в груди, но нет, Алтын-Сейзен подошёл к сундуку и достал из него старинный прямой меч. Серебром блеснули узорчатые ножны.
Отец приблизился — Пичен затаила дыхание. Сосредоточенный, суровый Алтын-Сейзен встал напротив, протянул руки и передал дочери оружие предков. Она почтительно приняла его.
— Он спасёт тебя во тьме. Береги его, дитя, и передай своему сыну.
На глаза Пичен навернулись слёзы. Хриплым от волнения голосом она ответила:
— Благодарю, отец. Когда-нибудь я отдам его твоему внуку. Он станет гордиться тобой и другими славными предками.
Алтын-Сейзен кивнул и закашлялся. Он махнул рукой, разрешая удалиться, и Пичен, сжав меч, вылетела из дома так, словно за спиной выросли орлиные крылья.
Во дворе радость утихла. Отец понял Пичен, так что откладывать исполнение замысла не стоит.
Пичен вернулась в ханский дворец, прошла в комнату сестры, разбудила её и потребовала:
— Ступай со мной.
— Ккк…куда, сестрица? Сейчас же ночь. С отцом что-то случилось?
— С ним всё хорошо. Но он распорядился, что бы мы вместе кое-что безотлагательно сделали. Идём!
Пичен солгала без угрызений совести. Просто одной на гору подниматься страшновато, а телохранителей с собой брать нельзя — могут помешать замыслу. Сестра же никому ничего не скажет.
Удивлённо и недовольно ворча, Ичен оделась, спросила, откуда меч, получила ответ, и кажется, сообразила, что предстоит что-то важное. Что Пичен ценила в сестре, так это умение подчиняться, не задавая лишних вопросов.
Из дворцовой ограды сёстры тихо вышли через неприметную дверь для прислуги, а стражнику наказали молчать об их уходе. Теперь мимо деревянных жилищ и войлочных юрт, коновязей, потухших кострищ идти на окраину аала и дальше на склон хребта, туда, где светилась белой костью зачарованная скала. Там свершится то, что определит судьбу рода Алтын-Сейзена на веки веков.
Чибетей не спал и слышал шаги ненавистной старшей сестры. Он вскочил, подкрался к двери, осторожно выглянул в коридор, освещённый тусклыми огнями светильников в стенных нишах, и увидел, как Пичен заходит в комнату к сестре-няне, а в руках у неё меч.
Что она задумала? Не причинила бы жестокая вреда сестре-няне. Чибетей быстро оделся, подождал и увидел, как госпожи вместе вышли и направились по коридору к выходу. Высокая, стройная Пичен несла меч в богато изукрашенных ножнах, шагала по-мужски размашисто, а низенькая толстушка Ичен семенила за ней.
Куда они пошли? Неужели что-то случилось с Алтын-Сейзеном? Чибетей изнывал от любопытства. Очень осторожно он последовал за сёстрами.
Стражники во дворе азартно играли в кости, но встали и поклонились, когда две госпожи прошли мимо. Пичен что-то тихо приказала, и сопровождать сестёр не стали. Стражники продолжили игру. Чибетей прокрался мимо них, надеясь, что если его заметили, то приняли за идущего по нужде слугу — он ведь одет очень просто.
Сёстры направились к выходу из ограды. Чибетея там задержал бы стражник, поэтому он взобрался на близко стоящую к ограде повозку и с неё перемахнул на глинобитную стену, спрыгнул вниз. Сердце мальчика быстро колотилось — ночное приключение становилось всё интереснее. Ходить по аалу ночью ему ещё не доводилось. Хорошо, что луна светит так ярко.
Дочери Алтын-Сейзена направлялись вовсе не к дому отца. Не обращая внимания на взлаивающих псов, они дошли до окраины селения и двинулись дальше. Удивлённый Чибетей поколебался и последовал за ними. Если две женщины спокойно идут в горы, ему, будущему воину, не стоит бояться, у него же есть нож. Здешние змеи умные, спрячутся, когда услышат шаги.
Интересно, что там понадобилось госпожам? Может, они спрячут в укромном месте тот чудесный меч, что несёт с собой Пичен? Тогда нужно проследить за ними — такое знание может пригодиться. Пригибаясь, Чибетей крался за женщинами, стараясь не выдать себя.
Хорошо, что горы Кирим-сын невысоки. Кратчайший путь к Белой скале вёл по безлесному пологому склону. Встречались осыпи, валялись плоские плиты красного камня, но благодаря луне, идти было не так уж трудно. Правда, Ичен запыхалась. Она не хотела карабкаться наверх, но Пичен показала ей меч, наполовину выдвинув его из ножен, и твёрдо сказала:
— Нам нужно подняться к Белой скале. Ты пойдёшь со мной, иначе я пущу в ход оружие, которое дал мне отец.
Ичен отшатнулась, заломила руки, но, взглянув в суровое лицо сестры, сдержалась, не заплакала. Спросила взволнованно:
— Отец знает, куда мы идём?
— Знает. Он благословил нас на это дело, — не задумываясь, ответила Пичен.
Вздохнув, Ичен покорно двинулась вперёд. Спотыкаясь об камни, она тихо ругалась, тяжело дышала, но более не прекословила.
Издали Пичен казалось, что Белая скала смахивает на избавленный от плоти череп, оскалившийся в злорадной усмешке. Потом наваждение схлынуло. Когда поднялись выше по склону, стали чётко видны шесть уступов скалы. Она шапкой возвышалась посреди плоской горной вершины.
Вблизи белое сияние камня раздражало глаза, навевало мысли о недобрых духах. Но горные хозяева не помешали женщинам прийти сюда, и Пичен укрепилась в мысли, что судьба им благоволит. Нынче ночью станет ясно, будет ли Пичен править, или ей суждено навсегда остаться служанкой сопляка Чибетея.
Когда Пичен об этом подумала, где-то далеко позади раздался волчий вой. Внутри закопошились нехорошие предчувствия. Только никакие звери не заставят Пичен свернуть с избранного пути. Вперёд, только вперед!
Наконец добрались до площадки перед Белой скалой. Здесь было светло как днём. Запыхавшиеся девушки присели на плоские каменные плиты, во множестве разбросанные среди невысокой травы, и отдышались. Ичен косилась на сестру, но не смела ничего спрашивать, ждала, смотрела с любопытством и затаённым страхом. Вот пусть и дальше молчит, не суётся под руку.
Нужно попасть внутрь Белой скалы, а на её поверхности не было ни глубоких трещин, ни отверстий, ничего похожего на вход. Пичен заставила себя дышать ровно, сосредоточилась. Настало время применить знания, перенятые у мудрых старух и старцев.
Она положила меч на камень, шесть раз обошла вокруг скалы по ходу солнца. Вернулась к широкой плоской поверхности, обращенной к берегу реки и аалу внизу, ударила кулаком по скале и и громко воскликнула:
— Откройся! То не я, а сама Хуу-иней просит тебя об этом. Откройся! Откройся!
Пичен затаила дыхание и громко выдохнула от облегчения, когда молочно-белая поверхность камня замерцала — появилась дверь и бесшумно отворилась, открывая доступ в залитое светом пространство внутри скалы. Получилось! У неё получилось! Правду говорят, перед решительными и отважными не устоят даже камень и колдовские чары.
Разгадка здесь.
