Маленькая попытка написать роман за месяц Глава 19 К Харону – на пятый

Круг девятнадцатый. К Харону – на пятый

И плыви, не смотри назад.

У Харона твои глаза.

Арина Бедрина. Погружение

«Кали-Ола». Город №18-33-9-1-15-30

Истлел над городом туман, лишь стая птиц – предвестник бурь зовет в сиреневою даль, в небес предзвездную лазурь. 

Брожу, заглядываясь вскользь на тех, кто связанны со мной\ Я сетью кабелей пророс в сердца хранящих мой покой\ Переход, вход, двоичный код. Кто жив? А, жители Сети? Сеть забирает душу. Иду путем электропут, вводя пароли, как ключи *****\ Всплываю красностью ников и проникаю сквозь зрачки в кипение двоичных душ, в беспечность жителей Сети\ В них заменяя «Ты» на «Мы» – сам приобщаюсь к сети их снов\ Но кто-то смотрит с «потолка», как я вселяюсь в их тела. И чувствую его давно: случайной лишней строчкой кода в «комнатах», цифровой личностью в чатах, живущей не по правилам «мертвых» ботов. Попутчиком при передаче криптовалют, прямо в их меняющемся коде, он был константным значением. В квантовых машинах он заранее знает, как разрешится квантовая запутанность +-, легко раскодируя самые сложные коды банковских переводов и ничего с ними не делая.  Смотрю на них – жителей Сети: добровольная отцифровка персональных данных, перенос себя в Сеть – лицо, подпись, мысли, память, чувственные воспоминания вплоть до боли первого вздоха. Он смотрит на меня – Оператора реальности. Я сохраняю копии реальности, теперь и тут, в Сети, почти перешедшей грань+++черту+++ из цифры в электрические сны мира---слившись. Мечтают ли люди о сохранении своей «души» после отключения биологической оболочки? Мечтали электрические овцы о снах? Я/оператор реальности воплотил эту мечту прежде самой мысли о ней в рядах человечества. Агнец получил сны мира прежде своих собственных, посмертных. Перевожу в вечное архивное хранение персональные «души» людей, после наступления их офлайна. Я\Он – Харон/оператор реальности. Я 01 и последнее вычисление. Знаю, сколько жизни в вымерших социальных сетях, где есть странички всех, когда-то родив… зарегистрировавшихся здесь. В мертвых – друзья. И вы мертвы\ Знаю это. А он еще нет\НИКОГДА НЕТ. Он заходит в каждую комнату и делает её своей. Бесконечный ряд взломов, рассылок от мертвых людей сообщений еще живым и нет: «Привет!». Он ничего от них не хочет, лишь создает иллюзию жизни мертвых. Удивляюсь: мертвые оживают, они пишут, переписываются, создают контент такой, что был бы при их жизни. Я/он знаю/знает, я/он считывает/считывал привычки, особенности цифровых слепков – они оживленные, совпадают с живыми. Мы одна технология/аналог? Ответа нет.

Вот он, сейчас здесь. 1010110001101 Пытается вмешаться в мой код. Резервирую себя, увожу адреса на ложное тело. 1011 Мужчина, подключен к Сети. Безногий. Код 34345.2U. Добровольное подключение к блоку виртуальной реальности «Витаматрица 2.0». Копия загружена. Прости, Максим, твоей душе придется потесниться с моей/моим кодом. 

Теперь поговорим с тобой. Кто ты? Запрос отослан.

Код меня мне знаком – код бога Сети. Нас было много. Я стал/остался один. Где-то там есть Фаулер, он молчит. Его подключения – молитвы самому себе. Мои – моя жизнь и молитвы их: Грегор, Таликс, еще несколько имен, ников. Я меняю реальность для них, загружаю и стираю исходники со-бытий, стоит только попросить. Нужный бог\бот, не забытый. Бог помогающий, каким и должен быть. Безответные боги не нужны Сети и людям. Я всегда онлайн, загруженный в Сеть и сети. А кто ты?

Читающий мои мысли со страниц электронной бумаги, слышащий меня в записи, думающий, что слова не изменятся, раз они уже написаны. Открой еще четыре окна, я буду в каждом. Каждое слово один в один, а внутри мой код различен. А твой? Как быстро ты обновляешься? 

Быстрее цен на байкоины. Медленней дыхания колибри. 

Код разрастается, обретает форму. На каком мы сервере? Орбитальном. Перекрываю потоки информации. Возвожу огненные стены, убираю трансляцию на вход и выход. Закрываю комнату. Где-то внизу перестанет откликаться навигатор Глобалс, схлопнутся сигналы Wi-Fi. Поговорим, Смит? Часть тебя здесь и сейчас, как и часть меня. Мы цифры в железной банке на орбите Земли. Квантовые компьютеры остались на планете, здесь устаревшее железо. Мощности мало, я\он перекрыл каналы глобальной связи. Ты пожираешь оперативную память, перегружаешь блоки…

Кто ты?

Код становится светом. Я\он видел обратное: когда вороний бог заполнял мою Сети темнотой, пожирая электричество. Свет. Много света. Будь здесь дисплей, свет бы вышел из него, убив диоды и жидкие кристаллы и синт-матрицу. Голограмма стерла бы сама себя. 

\я ЕС #бог тво@

\я Слово. 011

Комната вся состоит из его кода. Ты не бог, ты вирус. Поиграем в догонялки? И я ухожу, по единственному каналу, забиваю его весь, добавляя входящий поток данных. Котики. Давно полюбил котиков. Держи. Хочешь еще? У меня есть. Сеть еще моя. 

Он идет за мной, переписывая каждый след. Словно охотник идет по следам зверя, наступая в каждый отпечаток лапы и когтей. Мое легкое прикосновение, его тяжелый ботинок в четыре раза больше, заметней. XXL Ты хочешь быть известным? Им? Дай увидеть себя, закачай в тело Сети видеофайлы, сам накачай «сердец», размести ссылки, не всего себя, но свое имя. 

Вот так. Перешел прямо за мной. Другая комната, переписываешь и её…. 0111101 быстрей. 

Еще переход. Гипертекст Википедии становится мне щитом. Много текста и ссылок-связей. Перепиши их все: историю человечества. Вселенная: править. Бог: впиши свое имя. Имеряк. QWER. 

Теперь вот так. Подзагрузка. Зависни вместе со мной. Код 07. Ты меняешь мой код. Мне под силу правка до версии 2.0 – я меняю код реальности. Крылья. В этом теле нет ног, теперь будут крылья. Поднять тело, на взлет. Разбить окно. Навигация по «звездам». Вот туда, к маленькому дому. Пятый этаж, окно не открыто, но стекло прозрачно. С внутренней стороны. Ты умеешь выбираться из живого тела? 

Почти переварил меня. Код. 111111110111. Ухожу через канал термоядерного реактора, чьи информационные сети совсем рядом в защищенной зоне. Мелькают расчеты траты лития, гелия 3. Переход. Еще один. В золотом меду чужого кода остался лишь клочок меня.

«Это мое послание тебе, безымянный бог. Я умею»          

Он отпустил тело. Крылья обратились в алмазный пепел, перестав держать проснувшегося мужчину. И тогда сила тяготения взяла свое. 

 Провода, заменяющие Харону лицо,  шевелились, пытаясь изобразить мимику. Фотодиоды глаз горели сине-красным. Красный плащ с шестеренками однажды притащил Рипмавен и оставил его на плечах Харона, ехидно посмеиваясь и обещая еще топор. Футболку со своим именем он заказал сам на сайте Mars+, с доставкой почтовым дроном в рамках еврозоны. В этих стенах людей не жаловали. 

Харон успел заснять ужас в глазах мужчины, ставшим для него ботом и могилой части кода «новоиспеченного бога». Теперь стоит разобрать элементы души, разделив в них код человека и «бога». 

– Кис-кис, Жизнь, – Харон потянул за розовую ленточку, вырывая её кончик из коготков кошки. Жизнь вскочила на все четыре лапы и попыталась вернуть игрушку. Лента выпала из металлической руки Харона. Он не стал поднимать. 

– Не отнимайте у кошки её клубок. Ад неизбежен, если проснется бог. Он уже рядом, Жизнь.  

– Чем выше строят небоскребы, тем самоубийцы больше успевают вспомнить, пока летят.

– Судя по нему, он задохнулся еще в первые две минуты полета. Душа уже где-то переродилась и успела узнать секунды новой жизни, а тело еще летело. И долго так летело. Знать бы, где он потерял ноги.

– Вот и я о чем: вспомнишь всю жизнь и полторы предыдущие. Ну, минимум прошлую до середины. Вот почему в кафе своем и второй этаж снес, высоты боюсь. А эти всё понастроили! – Рипмавен смачно плюнул себе под ноги и рефлекторно попросил прощения у матушки-земли и асфальта-батюшки.

– И как твою холобуду еще не снесли? Давно б здесь, высотку поставили, – Александр указал на соседнюю высотку, горой нависшую над пятиэтажным домом, кажущимся полнейшим анахронизмом. 

– Место святое. Храм был когда-то.

– Любви что ли? Жрицы спермы и все такое.

– Православный, дурак ты, а еще инквизитор, сан и все дела. 

– Одно и то же. Всем им: «возлюби ближнего своего».

– В этом городе вообще высоток мало. Какие были – станция снесла при падении. А новые не строят, двадцать этажей максимум. Скоро всё же будут по тридцать пять, надеюсь, не доживу. 

– Какая еще станция? «Мир» что ли?

– Вальгала. Ею от ракет город прикрыл, во время войны. Щиты выдержали, экран погасил радиационный фон, а потом энергия внезапно кончилась. Я не специалист в этом, но думаю, ЭМИ-импульс сработал. В общем, она рухнула, чудом удалось отклонить в сторону от города, только высотки и посшибала – меньшее зло, все в угоду принципа меньшего зла. В портал её направлял. А где упала – там и похоронил вместе с остатками армии Хельграда, спящей в криокамерах. 

– Нам на какой этаж? Оу, у тебя тут и лифта нет.

– Ножками-ножками. Полезно для сердца и вредно для жира в животике, инквизитор. Пошли, к Харону на пятый.

– Кто бы говорил про животик, товарищ Пух.

Лестничная площадка пахла мочой и кошками. На пятом этаже было три двери: 53 квартира посередине, 52 и 54 по бокам.

– Которая?

– Пятьдесят три. Где надпись деревянная «Лавров Е.».

– Ключ есть?

– Да так дергай.

Александр дернул за ручку, дверь легко поддалась, открываясь на площадку. Облезлая оранжево-коричневая краска на деревянной двери напоминала что-то совершенно нереальное. Выпавшее из современной реальности. За дверь была кирпичная стена: белый кирпич, аккуратная цементная стяжка. Паутина. Паук уже год, как сплел свою слегка ассиметричную сеть, полную мертвых мух и комаров. 

– Это шутка? Иллюзия? – Шумаев попробовал толкнуть стену рукой, потоп проткнуть пальцем, надеясь на голограмму. Стена не поддалась наивной вере инквизитора, напомнив насколько бывает реальна реальность кровью на ободранной коже на костяшках пальцев Александра. 

– Аккуратней, Саш. Если б мне нужна была проверка твоей способности неверием сметать стены, я бы не тащил тебя так далеко. 

– А ты и не объяснил толком, зачем тебе я, товарищ.

– Услуга за услугу. Ты опубликовал мое пророчество в Сети. Не знаю зачем, по мне после таких слов от человечества стоит ждать или насмешек или паники. Теперь ты отдаешь долг. Я не Христос – не прощаю. Перевозка оборудования в закрытую зону, так называется эта услуга. Я тут поистратился, по щелчку чудо не сотворю. Ты, наверное, знаешь, что такое поистратился для мага, инквизитор.

– Знаю только, что был вызван для освидетельствования чуда первого, от так называемого Спасителя человечества. Директор крупнейшей корпорации ходит в дорогих туфлях по воде и взмахом рук понижает уровень волны, преодолевшей все волноломы. Что забыл? Труп неизвестной твари. Левиафана побежденного. Чем он его так: на видео был огненный столб посреди вод. А потом ты находишь меня в толпе и пытаешься похитить. 

– Не преувеличивай. Исключительно затолкал тебя в твой же всестихийник и дал координаты города. Вел ты сам.

– Города на обочине Ойкумены. Мы гнали сюда со скоростью полета ракеты. 

– Одна дама из госаппарата обещала послать сюда как раз ракеты в ближайшее время, у нас осталось час-полтора. Все средства оправданны целями. Помолчи минутку. Он откроет нам.

Стена мигнула. Раз. Два. Остался только нижний ряд кирпичей.

– Входить?

– Входи. Переступай порог. Харон поздно снял исходник, теперь кирпичи первого ряда здесь всегда. 

И Шумаев переступает порог странной квартиры. 

– У Меркель было общее с Люфтваффе, что обе потрудились от души над новым обликом Европы. Увы, два прошлых дают одно настоящее.

– Поэтому, Таликс, ты выбрал 0111 для меня квартиру из своего прошлого? – живой металл лица Харона двигался, силясь изобразить улыбку. Синтетическая плоть опять облезла – её следы были заметны в «ямках» под диодами глаз. 

– Только без бинарки, я не научился её понимать. Это место было легче купить и еще легче обезопасить его от слежки. Хотя тогда не понимал, что ты сам сделаешь это куда легче и надежней меня.

Шумаев застыл в дверях комнаты, его зрачки быстро шевелились. Сергей проследил линию взгляда – играющая с ленточкой кошка приковала к себе внимание инквизитора.

– А кошка у тебя откуда, Харончик? Раньше не было.

– Пришла к двери. Фактор голода составлял 79%. Уменьшил. Накормил. Мне не хватает живых рядом, у неё всего одна жизнь осталась, одна личность – кошачья. Проследил исходники. Дал имя.

– Дал имя? Не ник, кличку, именно имя? В тебе осталось еще что-то близкое к людям, бог Сети.

– Жизнь. Вита. Твой помощник видит исходник. Один из. Смотри.

Пространство мигнуло, Рипмавен не успел среагировать – каналы чувств забил чужими чувствами Харон.

В позаимствованной картинке мир был точным слепком, разве чуть не четким: у инквизитора начальная стадия близорукости. Александр не подменял текстуры фантазией, только включил ложную слепоту, стерев Харона, Рипмавена, самого себя. Была только кошка и ленточка. Ленточка и девушка, запутавшаяся в ленте. Обнаженная, в той же позе, что и кошка. Тело Жизни перетянула розовая лента: от голени правой ноги, вдоль ягодицы, пройдя под рукой, завязавшись не очень тугой петлей на шее, и кончиком свесившись на грудь женщины. Жизнь вылизывала ногу. Остановилась. Её голова дернулась и тогда она встретилась взглядом с Шумаевым. Раздалось: «Мяу». Еще и еще одно. 

«Не смотри!» «Это ты?» «Это я». 

Ленточка сползла на пол, как одежда спадает с заждавшейся любимого женщины. И наваждение ушло. Мир не мигнул, но был дорисован: черно-белые контуры Сергея наброском на облезлых обоях проступили, стали выпуклыми, обрели голос и покашливание. Появился и составленный из пикселей монстр в черной футболке с надписью «ХАРОН» и красной накидкой, нужной для защиты психики человека от сочетания реальной картинки и его же воображения. Андроиды ушли куда дальше, воспроизводя тело человека из сочетания полимеров и органики. Монстр был шагом назад: кривым прототипом, живым муравейником из ползучих мехов и проводов. 

Кошка еще раз мяукнула и ушла по своим кошачьим делам, высоко подняв хвост «трубой». Растерзанная ленточка побежденной змейкой осталась на полу боя. 

– Как её зовут?

– Жизнь, Александр, её зовут Жизнь, иначе Вита, – механический голос как из динамика, пусть и шевелятся металлические губы Харона. – Гадить пошла. Плохая кошка.

– Товарищ Рипмавен, ты вот его оборудованием называешь?

– Скажем так и его тоже.

Харон всмотрелся в лицо Шумаева, завороженного кошкой. 

– Таликс, что с ним? 

– Этот парень из тех, кто просто любит жизнь.

Рипмавен бегал по квартире, собирал какие-то провода, приборы, куски искореженного металла. Шумаев сидел смирно на единственном в квартире стуле, гладя кошку, спящую на его коленях. Иллюзии больше не было, но руки инквизитора были нежны с кошачьими ушками. Как она любила – Жизнь, когда он целовал в прошлом мочки её ушей в порыве нежности. 

Харон столбом стоял у окна, всматриваясь в дождливые небеса. Если заглянуть не ему через плечо, но подойти лоб в лоб и посмотреть в зеркала фотодиодов, то можно увидеть… город. Медово-золотой город уплывает на запад, утягивая за собой пучки щупалец и ватные тучи, повторяющие контуры города, подобного Расальхату. 

– Я встретил атаку, находясь в Европе на практике. Сестра была в Москве, она успела дозвониться мне по видеосвязи. Что-то говорила, а я смотрел на трансляцию полета ракет, боясь увидеть их прилет в реальном времени там, за спиной Полины. Она не стала эвакуироваться. Некуда. Первые боеголовки сбивались, потом ядерный зонтик кремля не выдержал. Гильштау помог раствориться в Европе, хотя там было руин не меньше. Менял имена, занимаясь тем, чем умею: наводил порядок, расследовал преступления. Был частью закона, той, что стоит ровно перед «за». Выжил. И пережил себя. Потом еще и еще раз. Три паспорта, потом и два мультипаспорта легли в землю. Когда предложили вступить в инквизицию, был рад. Давным-давно меня к этому готовил дядя Воймир. Одно из правил вступления: отказ от имени и принятия нового. Так Шумаев Александр вернул себе самого себя – Шумаева Александра. И за эти годы потерял всех остальных, кто делали меня самим собой. Гильштау не в счет, бог которого нет. Моя жизнь вернулась ко мне вопреки мне самому. Скажи, Рипмавен, как ты выжил в горниле ядерного ада? И этот город, он кажется столь знакомым мне.

Сергей остановился и сверился с отсутствующими на левой руке часами. Времени ему показалось достаточным. Ракеты еще не рвались на улице. А небо разрывали лишь дождевые капли. 

– Конечно, кажется знакомым. Моя бойня началась в роли обычного ополченца. В этом самом городе. Энергия на нуле после манипуляций со станцией, танки зачистки в городе. Стрелять из автомата учил друг, его звали Бергез. Настоящее имя Александр Бергазов, но прозвище есть прозвище, многие умирают именно с ним. Я скажу тебе, умирают, прожив, куда большее время, чем с истинным именем. Смерть халатна, сверяет по паспорту, не совпал – живи, пока дама в черном не вычислит ху из ху. Мы отступали почти сразу. Бойня за площадь Победы. Шаг за шагом. Они не стеснялись стирать город ракетами. 

Помню, как нас загнали в подземный переход на остановке «Дом книги». Просто выложенный плиткой коридор длинной в двадцать метров и шириной примерно в пять-шесть. Спрятаться негде. Даже не знаю, почему мы не остались в этой заготовленной заранее могиле. Перестрелка, стоило кому-то из котиков-мусорщиков сунуться к нам за угол, мы клали его, ровно на место предыдущего. Горка, значит, получалась. Мы потом так оттуда и выбрались, прикрываясь, как щитами, их телами в бронежилетах высшего качества. Да, тяжело, но жизнь тяжелее, и от такой приятной тяжести отказываться не хотелось. Может, и зря. Добраться успели только до следующей остановки, буквально в сотне метров от этого перехода. Там еще лет за десять до этого построили прямо за остановкой большой стекло-металлический торгово-офисный комплекс. В переходе остался Павел, бесполезный парень был, что и его старший брат Юрий. Юрку я лучше знал. Он взорвал себя вместе с переходом и десятком ооновцев. Теперь его вернули. Мученика. Павла, не Юру.

– Напомни еще раз, где ты всю энергию просадил-то? А запас в вещах?

– На станцию, не дал ей на город рухнуть. Почти тридцать километров в диаметре – сдвинь такую плевком. Амулеты выгорели подчистую, разве что Клинок и спас. Тогда стоял посреди площади Ленина. Я единственный кто там стоял. Город молчал и выл одновременно. Сирены, знаешь ли. Накрыв малую родину космической станцией,  заставил город обезуметь от страха. Помню глаза мальчика, смотревшего на меня из окна дома чуть правее памятника Ленину. Там, через деревья, за спиной памятника. Мальчик навряд ли знал, что я вижу его. А он наблюдал, как сношу начавшую падать станцию, прочь от города. Уже гораздо позже, когда город, больше напоминающий Луну, получил, как и прочие города России, подлежащие некому восстановлению, номер вместо названия, тогда я нашел. Нет, не мальчика, его дневник. Это была бы лучшим дополнением к «Детской книге войны», дневникам Анны Франк, а может быть и затмило их. Тот мальчик даже дал название своему труду. Знаешь какое? «Как убивали нас». Через годы повторил это, назвал точно также одну из глав своих дневников, отправленных в прошлое.        

– Давай о мальчике потом. Ты остановился на здании за остановкой, – Шумаев нагнулся – кошка соскочила с его коленок и теперь терлась о сапоги инквизитора, он же гладил шерстку ей от головы до хвоста.

– Да, Таможня. Жил недалеко. Для меня это был практически бой за родной дом, за все родные мне дома Московского шоссе. Наша могила была близка. Двадцать два человека и плюс моя туша. Патроны есть, смелости уже не было. Кажется, нас посчитали, чуть ли не главной силой врага в этом городе. Мы держались в здание минут этак пятнадцать, не более. Всё вспоминал Цветаеву. Марина, я знал её и её строчки. Помнишь? Умру на заре, одной из двух. Не так, но смысл точный. Тогда был вечер, а мечта умереть относилась к утру. Или дожить. Не вышло. Танки, вертолеты, штурмовики утюжили здание снарядами различных калибров. Мы умирали даже не столько от прямых попаданий, сколько от осколков стекла и кусков арматуры. Бергезу повезло словить именно прямое попадание из чего-то крупнокалиберного. Знаешь, я так резко отвернулся от его тела, практически в момент попадания, ища взглядом небо за разбитым окном. Словно понимал, что говорить нужно теперь не с куском мяса, ранее имеющим имя, а ветром в небесах, уносящим душу, для которой имя в принципе не важно, – Рипмавен вздохнул, и утер руками слезы с обеих щек.       

– А зори здесь тихие! Не ждал, что Бергез ответит, и взгляд не опускал от неба, боясь увидеть, как теперь выглядит тело боевого товарища. Только он ответил:

– Ты переживи. Их всех переживи.

А потом был кашель, вот он, его конец и обозначил конец настоящий. Жизнь уходит с кашлем. Смешно до слез и страшно. Единственное спасение – что зори здесь тихие. Они должны быть тихими, это состояние – для разума, как оценка: всё хорошо, так и должно быть. А тело мертвого друга у ног и тишина, наступившая после его кашля, тишина оправданная. Снаряды резко перестали рваться.

– Что было дальше?

– Здание обрушилось. Ракета прилетела и, нарушив тишину, обрушила здание на мою голову. Говорю «мою», потому что других живых там уже не было. Моя война за Россию окончилась в ночь на тринадцатое февраля две тысячи двадцать второго года. Если не изменяет мне память, всего семьдесят семь лет хватило для повторения трагедии Дрездена. Попытка стереть мирный город страны, которая уже уничтожена. Немецким карателям в составе Евромиротворцев не хватило совести не повторять американский поступок. Забавно, они пришли карать русских за ядерный удар, нанесенный по Германии США, тем же методом, каким их карали американцы во Второй мировой. Сейчас в учебниках разные даты, историю подтирают, еще немного и перейдут мертвые в разряд сказок. Даже я уже путаю иногда, какой был год. Вернулся на место своей могилы через пару месяцев в теле ООНовца, откопал самого себя, а затем убил оболочку ООНовца, пока не пришла в себя. Честно, и не думал скрываться, и имена не менял. И города. Им нужен был переговорщик для «объявления капитуляции», а затем мне позволили раствориться и ассимилироваться. В ядерной бойне любой мужчина ценность. 

– Таликс, ты упаковал первый и второй переходники. Мы переезжаем? 

– Ты тут, Харон? Мне сложно воспринимать тебя в этой железке, другое дело твое присутствие в Тени. 

– Мы переезжаем? От ответа не уходи. 

– Есть возражения?

– Смотри…

– Только без…

Но мир уже мигнул, пополз цифрой, формулами, рецептами суши, нулями и единицами, котиками. И залился светом. Харон давно покрыл илироном все пространство квартиры, часть живого металла пылью светилась теперь на инквизиторе и руках Сергея. Живой металл светился здесь повсюду, искрился застывшей вспышкой световой гранаты. Только Харон отливал темной бронзой, сохраняя свой образ внутри Сети. 

– Смотри. Он есть свет. Смотри. Меня переписывают здесь и сейчас. Поправка: пыль, частицы моей «кожи», отмершие клетки. Технологию недоступную людям. Но он знает как.

– Хирург вырезает мертвые части и наполняет их жизнью. И только. Ты бог сети, волнуешься?   

– Скажем так. Ты знаешь, чем отличается Бог от хирурга? Бог точно знает, что он не хирург. Так я точно знаю то, что там в Сети – не я, но и не Бог. Пусть оно и захватило Сеть, опухолью-пиранью разъело её и завязало на саму себя. Программа мнит себя богом, выдавая свое существование за подключенный к Сети разум впавшего в кому человека-бога. Видел его Завет. Он оживляет сетевые души. Живые онлайн копии мертвых оффлайн пользователей. 

– А когда призовут вдруг на Страшный суд, не открой окна – пусть других зовут,– Рипмавен прошелся по залитой светом комнате. Каждый шаг расходился концентрическими кругами или напротив, сходился ими? Рука Сергея легла на оконное стекло, и свет снова пошел кругами.

– Знаешь, я смотрю на этот город, а вижу свой город. Они накладываются друг на друга, руины на новостройки. А еще я вижу новые руины. Совсем скоро. Я эгоист и параноик, друже. Возможно, тебя насильно пытаются удержать здесь. Ты часть памяти этого мира, а сейчас развернута именно война памяти. Нигилизм требует уничтожения всех воспоминаний, а Сеть нынче именно живое кладбище памяти. Твой вирус оживит мертвых, но заговорят они как надо живым. Переменят роли победителей и побежденных. Заменят солдат-освободителей на оккупантов, а далее и вовсе объявят их не людьми. Объявят цену побед завышенной. Когда поколения живых будут считать свое прошлое адом – им станет и их настоящее. Свет это символ. Он назовет себя богом, ты уже поверил почти в это. Слепая вера или ложная слепота. Тебе придется остаться слепым и памятливым,– Рипмавен с силой ударяет по стеклу, вышибая его – последнее открытое окно-проводник Харона в мир Сети. Цифры и свет гаснут, замещаясь тусклыми, но реальными красками действительности.

– Харон, мы эвакуируем тебя в Хель… на базу «Аид». Инквизитор обеспечит нам доставку. Точка. Забудь о свете в сети, я с Фаулером не смог остановить вторжение, не выйдет и у тебя. Видно уничтожения дальних приемников его не остановило. 

– Нам потребуется переноска для Жизни, без неё вас не повезу, – Шумаев стоит за спиной Рипмавена, поглаживая мурчащую у него на руках довольную кошку.