Галина Щербакова, "Дверь в чужую жизнь"

Если пересказывать фабулу своими словами, то получится печальная бытовуха советских лет и шаблоны из мексиканского сериала. Но в том-то и дело, что у автора получается найти совсем другие слова, эмоции и выводы. С первой же страницы нас выдёргивает из бытовухи какая-то, пока непонятная читателю, неприятная тайна, делающая старый дом столь нежеланным для героини. И эта непонятность, раззадоренное любопытство, уже не дают, зевнув, закрыть книгу, пока мы не познакомимся со всеми персонажами и их непростой судьбой. А персонажи эти автору удались. Я вот очень трудно переношу произведения, в которых для развития сюжета герои вынуждены вести себя как адиёты. И вот здесь люди себя как адиёты не ведут - у каждого из них есть своя, понятная, глубокая и вполне убедительная мотивация. Даже когда он творит лютейшее говно, да.

И вот этой настоящестью персонажей "Дверь в чужую жизнь" подкупает - в них веришь, за 50 страниц повестушки к ним успеваешь привязаться. Даже проблемная девочка-мажор Милка, чей типаж уверенно и почти без изменений шагнул в своей японской мини из 1981 года в наши дни, третируя учителей, манипулируя парнями и наслаждаясь завистью подруг - оказывается при внимательном взгляде живой, думающей, чувствующей - и, во всяком случае у меня, вызывающей отклик и симпатию, хотя иные читатели так и не разглядели в ней ничего, кроме раздражающей всех пустышки.

"Но ведь нельзя же и так, как ее собственная дочь… Она, Лариса, сама виновата. Она идиотка. Было это в ней, было… Пусть дочь будет как куколка! И они в четыре пары рук со свекрами делали свое черное дело - куколку".

А вот её визави Павлик, увы, из своего 1981 не выбрался и как типаж вымер, из-за чего сегодняшние недоверчивые читатели даже обвиняют этот образ в неправдоподобности - мол, живые подростки так себя не ведут и не разговаривают. Да, теперь уже не разговаривают. Но в своём мире северного городка советских лет, бедной, но интеллигентной семьи провинциального историка, воспитанный увлечённым отцом на идеалах декабристов - он вполне себе правдоподобен и естественен.

"И Милка взнуздала конька… Педагогика непрестижна. Идут в нее только неудачники. Милка сыпала определениями, сравнениями, не стоившими ей никаких усилий, ибо они ею слышаны от других и взяты на вооружение. Она даже не замечала, что каждое из них повторяет с интонацией первоисточника.  
- Ты меня окончательно убедила, - сказал Павлик, - что надо идти в учителя.
- Что?! - закричала Милка.
- После твоих слов я понял, что у меня просто нет другого выхода, - засмеялся Павлик. - Надо повышать престиж педагогики.
- Ненормальный! - воскликнула Милка. - Даже девчонки - ни одна! - не хотят быть учительницами. Это если уж совсем конец света… А мальчишки…
- Ты всегда поступаешь как все?".

Даже Тимоша, поначалу воспринимающийся как человек-мебель, которого богатая семья держит в качестве универсальной решалки всех проблем, оказывается не просто живым, но человеком со своей трагедией, и тебе даже стыдно становится, что ты вкупе с богатыми московскими интеллигентами не разглядел в нём ничего, кроме оной универсальной решалки, и тем, возможно, тоже виноват в том, что будет с ним дальше.

Явных мерзавцев в сюжете как бы и нету - даже соблазнитель-Коля это скорее слабак, чем злодей. И тем не менее драму автор закручивает такую, что принц Гамлет нервно курит в коридоре отборный чуйский ганджубас.

Финал повести от хэппи-энда далёк, но послевкусие он, благодаря этой "настоящести" персонажей и их чувств, вызывает не гнетущее, а некое щемящее, которое очень трудно перевести в слова, ничего не упустив. Возможно, благодаря тому, что несмотря на всё происходящее, персонажи - и читатели вместе с ними - чувствуют молчаливую моральную поддержку автора.

Вообще проблемы подростковой любви и взрослого вмешательства - одна из основных тем ранней Щербаковой. И если в "Двери..." у взрослых ещё можно усмотреть уважительные причины для столь резкой реакции - то, например, в "Вам и не снилось", более известной благодаря советской экранизации, открыто звучит идея "куда вы, любящие родители, лезете немытыми руками".

Галина Щербакова - один из тех советских писателей, кто вполне успешно удержался в условиях новой, коммерческой литературы девяностых-нулевых. Правда, печатались её новые книги в серии "женская проза", и, по отзывам рецензентов, до высоты "Вам и не снилось" уже не поднимались. Впрочем, сам я их не читал, так что если рецензенты врут, и можете посоветовать ещё что-то из её поздних текстов - советуйте.