Как можно жениться на Пахомовне?

И была у генерала дочь несказанной красоты, то ли Машенька, то ли Катенька, в которую влюбился без памяти флигель-адъютант императора Володинька Новосильцев – прелестное, как его называли, творение. Да так влюбился, что предложил красавице руку и сердце самым формальным образом и получил согласие ее родителей. Дата была назначена, отец, пребывающий в Старом Быхове, извещен, делались покупки, но «при наступлении сего времени Новосильцев под предлогом болезни отца своего отправился в Москву, дав слово возвратиться чрез три недели». И пропал.

Происшествие сие неприятно и в наше, не слишком щепетильное время, в тот же трепетный век убег жениха позорил брошенку. Полгода Маша-Катя ждала Володиньку, очи проглядела, но паршивец ни в Старом Быхове не появлялся, ни в стольном граде Питере морду не казал. Но не имела красна девица злата в ларцах, не имела имени громкого, но имела четырех братьев, один из коих и поскакал в Москву, дабы пригвоздить к позорному столбу изменника. Незадолго до поездки брат Сергей писал брату Константину о необходимости репрессивных мер по отношению к «прелестному творению»: лучше б, чтоб он женился, но если нет, пускай хоть умрет холостым, - о чем Константин и уведомил адъютанта, послав тому формальный вызов: «Иду на вы».

Далее показания очевидцев путаются. Несостоявшиеся родственники встретились лицом к лицу, устыженный адъютант в присутствии многих (и даже должностных) лиц объявил, что его намерение в силе. Ну, закрутился чуток, с кем не бывает. Константин извинился, отозвал вызов, а «прелестное творение», дабы никто не усомнился, что женится не по принуждению, обещал вернуться к венцу через шесть месяцев. Но тут в дело вступила тяжелая артиллерия.

А может быть, и целый танк - в виде мадам Новосильцевой, урожденной графини Орловой.

Матушки всех времен и народов, для которых сноха – это злейший враг, и если можно ей уступить самое прелестное в мире творение, то на жесточайших условиях… Ибо покинул флигель-адъютант невесту не от злого умысла, а по первому залпу родительницы, которую сноха Чернова категорически не устраивала.

Ох-хо-хо… Екатеринушка свет Владимировна, дочь младшего из буйных Орловых, сподвижников Екатерины Великой, владелица многих и многих душ... конечно, Катенька-Машенька не годилась в жены знатному флигель-адъютанту, красавцу и наследнику огромного состояния. Современники вспоминали, как в самых элегантных гостиных Екатерина Новосильцева надменно поднимала брови: «Могу ли я согласиться, чтобы мой сын, Новосильцев, женился на какой-нибудь Черновой, да еще вдобавок Пахомовне?»

Ее невестка – и Пахомовна?

«Никогда этому не бывать!»

Отец «какой-нибудь Черновой» мог отдать жизнь за Орловых, за Новосильцевых, но ввести дочь в их дом он не имел права. Как и солдаты Семеновского полка, в коем по окончании Отечественной войны уничтожили солдатские школы и возобновили упраздненные телесные наказания, Пахом Чернов должен был смиренно знать свое место – у аристократических ног. 

Угроза поединка встревожила Новосильцеву. Она поспешно дала согласие, но… воспользовалась административным ресурсом: по свидетельству Сергея Чернова, наябедничала главкому Сакену, и несчастный Пахом получил выговор. Недовольство детьми, высказанное Пахомом, говорит против общепринятой версии, будто он науськал четверых сыновей, призывая биться с изменщиком до последнего бойца, то бишь брата. Он отнюдь не стремился рассориться с сильными мира сего даже ради собственной чести… Отмяк он, только когда узнал, что великий князь (история умалчивает, какой именно), осведомленный о целях поездки Константина, «с позволения Государя, сам дозволил сию поездку». Старый служака при этом известии «совершенно успокоился» и даже «проливал слезы восхищения».

Но молодых его сыновей, рожденных уже дворянами, честь сестры и их собственная весьма волновала. Как волновала она и внука Орловых. Подтвердив помолвку, Володинька заколебался. Возможно, чувства слегка приостыли. Возможно, свадьба по принуждению затрагивала его чувствительность, крайне обостренную, как у каждого дворянина, когда дело касалось чести. А тут еще матушка, формально давши согласие, интриговала и шушукалась. Поползли слухи, в блестящих гостиных Володиньке шептали на ухо, подтрунивали и посмеивались, и в свою очередь он послал вызов брату несчастной Катеньки (или Машеньки). Константин поклялся, что к сплетням он непричастен, и Новосильцев подтвердил, что сговор остается в силе.

Что послужило толчком к последнему столкновению между мужчинами, не совсем ясно. То ли помолвку все-таки разорвали - гордость имелась и у Пахома: 

«Все семейство Черновых не желало более иметь зятем Новосильцева», -

 - и Володинька загрустил, и попытался загладить вину перед милой девушкой, все прегрешения которой сводились только к тому, что ее родитель получил жалованную грамоту на несколько веков позже Орловых, и что в сословии ее деда давались не слишком благозвучные с аристократической точки зрения имена. 

«Звала Полиною Прасковью…»

То ли жених, устрашенный маменькой, все тянул и тянул, и терпение братьев иссякло, а флигель-адъютант не поверил Чернову, но внимал наветам… Сильную поддержку оскорбленному семейству в это время оказал Рылеев. На правах соседа ли, свойственника (как утверждал Евгений Оболенский, между ними имелось какое-то дальнее родство), или же близкого товарища – Чернов также принадлежал к сообществу декабристов - Кондратий Федорович отослал Новосильцеву нравоучительное письмо, которое осталось без ответа. Вместо этого адъютант попенял родителям Маши-Кати, указав на недопустимость привлечения к семейным спорам третьих лиц. В ответ Чернов послал новый картель, и флигель-адъютант в раздражении принял вызов. В предсмертной записке Чернов обвинил Новосильцева в «пустой игре», утверждал, что не распространял слухов об обидчике и не желал зятя, которого нужно принуждать к венцу силой. Заканчивается записка, писанная рукой Александра Бестужева, воплем оскорбленной души: 

«Зная братьев моих, хочу кончить собою на нем, на этом оскорбителе моего семейства, который для пустых толков еще пустейших людей преступил все законы чести, общества и человечества. Пусть паду я, но пусть падет и он, в пример жалким гордецам, и чтобы золото и знатный род не насмехались над невинностью и благородством души».

Они стрелялись в шесть утра, и условия были страшными...

Ох уж эти дуэли - author.today/reader/504718