Внезапно написалась глава другой книги. Героев не знаю в лицо, но...

И я в душе не знаю, чего там у них будет... Поверьте.. Самой интересно...

.......итак.....

Мама волнуется. Я вижу это по её лицу, чуть ломающемуся голосу и тому, как она постоянно сцепляет руки, пытаясь сдержать эмоции.

Наверное, это была плохая идея — пойти на общественный пикник приюта нашего города, чтобы попытаться познакомиться с кем-то из детей. Мои родители слишком эмоциональные и слишком хотят понравиться. Им надо было искать кого помладше, но мама насмотрелась фильмов про брошенных подростков, и вот я сижу в толпе очумевших 12+ сорвиголов, которые прекрасно понимают главную цель этого дня — очаровать и развести доверчивых и сердобольных взрослых на плюшки.

Это раздражает. А мелкие засранцы тут же считывают настроения потенциальных родителей и профессионально давят на нервы.

Я сижу за столом и пытаюсь скоротать время, разглядывая другие семьи. Чашка в моих руках уже остыла. Не потеря так-то — местный чай ужасен. Это какая-то вода, подкрашенная коричневой гуашью, отражающая всю мою тоску по потерянному выходному.

— Лесли, милая, — зовёт мама, и на её лице полное отчаяние — симпатичный маленький мальчик небольшого роста, сидящий напротив неё, оборачивается на меня и показывает мне язык. Я улыбаюсь и киваю ей — «Всё в порядке». Мама натянуто улыбается в ответ. — Это Джереми. Он очень любит играть со своим... — она запинается и неуверенно говорит слово: — «Робосапи...»

— Робосапиен, — деловито поправляет мальчик, не отрываясь от своего занятия: его палец методично копается в носу, а найденные «сокровища» тут же прилепляются к живописному дну столешницы.

Я машинально отодвигаюсь от стола на почтительное расстояние.

— Да, — кивает мама, — точно...

— А ещё я хочу Фёрби! — требовательно выдаёт мальчик.

— Конечно... — кивает мама. С этим словом она знакома. В том году мы покупали такого пушистого Квазимодо её племяннице — «надоеде» Эшли.

— А велик вы мне купите? — интересуется парень, с ходу прощупывая почву нашего «богатства».

— Безусловно, — весело соглашается папа в попытке поддержать маму. — Какое же детство без велосипеда?

— А компьютер? — прожимает пацан, не моргнув глазом.

— Ну... — у отца дёргается бровь, хотя он из последних сил старается оставаться милым.

И это сразу даёт осечку. Мальчишка хмурится и с силойсплёвывает через боковую дырку от недавно выпавшего зуба:

— Неее, ну так я не хочу. Вы не богатые!

Мда... а он мог бы мне понравится в качестве младшего брата. С таким не пропадёшь...

Но... Нет.

— Конечно, мы, может, и не настолько богатые, — тут же начинает заискивающе оправдываться мама, — но мы точно может себе позволить многое...

— Неее, — тянет мальчишка с насупленным видом и складывает руки на груди.

Я не выдерживаю.

Ухожу, лишь бы не видеть этого позора.

Хреновая была идея. И вряд ли чем хорошим закончится. 

Поднимаюсь, отношу чашку к импровизированной кухне и бреду гулять по территории. Раз уж родители всё это затеяли — пусть сами и расхлёбывают.

По пути на довольно уединённый холм в меня пару раз врезаются особо резвые детишки: две абсолютно безумно одетые светловолосые близняшки и догоняющий их сорванец с разбитыми коленками и стёсанным носом.

Выглядят забавно. Но прожить с этим цирком под одной крышей я бы не смогла и дня.

Слава добрым богам, папа с самого начала выдвинул железное условие: больше никаких шумных детей дома. Он едва пережил наше с Кимберли детство. Ким до сих пор припоминают то, как она развела костёр в тазу посреди нашей с ней комнаты. Не все девочки одинаково полезны.

Я была тише, но зато всегда приносила домой нежданных домашних животных, включая диких и активно сопротивляющихся.

Обернувшись на пикниковую поляну, застаю очередную мамину трагедию: пацанёнок, что только что сидел напротив моих родителей, демонстративно показывает им средний палец и удирает на площадку.

И стоило это таких ухищрений? Вряд ли.

Кажется, это всё — глупая затея. Уже второй час они безуспешно пытаются очаровать собой очередного подростка и раз за разом проваливаются. Конечно! Подростки вам — не малыши. Они смотрят на потенциальных родителей, как на инвестицию. И если взгляд «я бедный сиротка» не принесёт дивидендов, ты не стоишь усилий.

Я бреду к игровой площадке и сажусь на пустующие качели. Жарко. Просто невыносимо жарко. Солнце — грёбаный фонарь, несмотря на то, что уже середина сентября. Трава под ногами жухлая, лысая, истоптанная сотней пар ног.

— Эй, придурок! — раздаётся грубый гогот за спиной.

Оборачиваюсь.

Огромный детина с коротко стриженными волосами пинает пыльным кроссовком старое инвалидное кресло, заставляя его хозяина схватиться за обод колёс, чтобы притормозить их движение. Обойдя жертву, здоровяк подставляет свой зад прямо в лицо сидящему и издаёт резкий, неприличный звук на весь парк:

— Нюхни газку, приятель, — снова гогочет, как одержимый. — Из моего зада смердит лучше, чем от тебя! Чё ты не попёрся к приёмным родителям, урод? — наклоняется к лицу юноши и фыркает, давясь очередным приступом смеха. — Ничего себе ты разоделся! — дёргает его за воротник серой жилетки, оставляет пыльный след на тёмных брюках. — Решил, что кому-то приглянёшься в таком виде? — с отвращением приподнимает жилистую руку паренька двумя пальцами  за подкатанный рукав белой рубашки. — Так почему стесняешься? Подкатился бы уже к ним: «Заберите меня отсюда, мне так плохо, меня бросили мамочка и папочка!» Может, кто и сжалился бы над калекой. Мало ли сердобольных на свете. Ну же, Даллас-недоделок, чё ты сиськи мнёшь? Может и тебе фортанёт сегодня? Кто-то захочет пригреть тебя. Будешь у них типа как змеи. Без ног!

Компания парней, стоящих неподалёку и с интересом наблюдающих за этой сценой, разражается хохотом. Кто-то выкрикивает:

— Сид, оставь его в покое!

— Даллас-обрубок, чё ты молчишь? — не унимается здоровяк, попинывая кресло.

— Он же тормоз! Чё ты до него докопался?

— Пошли уже! Сид! Кодди ждёт! Хватит терять время на эту дохлятину!

Парень снова склоняется к хозяину коляски, ржёт и выпускает струйку слюны прямо в раскрытую на коленях юноши книгу. Тот опускает глаза, внимательно смотрит на расплывающееся пятно и молчит. Я вижу, как его пальцы сжимаются на ободах колёс, но лицо остаётся бесстрастным.

Сид ждёт реакции. Секунду, две... Терпение лопается. Он хватает книгу, резко захлопывает её перед носом Далласа (кажется, его так зовут), и с силой бьёт его корешком по шее, после чего швыряет книгу в пыль и уходит вслед за своей компанией.

Я отворачиваюсь. Внутри меня всё клокочет от гнева. Сжав зубы, встаю с качели и иду к книге. Поднимаю и отряхиваю её. Подхожу к парню на коляске. Присаживаюсь, чтобы оказаться в его поле зрения, и протягиваю книгу в руки. Он, внешне совершенно спокойный, отрывает взгляд от своих бездвижных ног и смотрит на меня, словно в бездну. Неяркие голубые глаза на бледном, фарфоровом лице, щедро усыпанном веснушками, светятся, как стекло, за которым чернеют жерла раскалённых вулканов.

Поняв, наконец, что перед ним совсем незнакомый человек, юноша отмирает и кивает, бормоча «Спасибо за...». Осторожно забирает книгу одной рукой, поправляет выбившиеся от удара волосы за ухо и, проворно развернув коляску, уезжает по дорожке к корпусу.