хз

Сказать по правде, я решил посмотреть что получится, если я напишу кое-какой текст (На просторах Симатериума - Виталья Леший - читать книгу в онлайн-библиотеке / Опубликовано: 16 ноя. 2025 в 21:31) самостоятельно. Конечно, саму историю я написал бы совершенно иначе - это был бы рассказ из пяти отрывков, как он уже рассорился окончательно, кк его пилят на тему женитьбы, первое свидание, совместная жизнь, последняя ссора. Связаны же они бы были комарами, запахом и временами года - с зимы по зиму. Хотя я расписал все, что хотел в ином месте. Разве что роль ребенка сведена к минимуму, это нужно обосновать, сделать это в рамках такого формата убедительно едва ли выйдет. Да и в целом я больше вижу это как шутку, такую гаденькую, даже мерзкую, но совершенно несерьезную. Впрочем, добро пожаловать в всж, эхехех!

Безнадежно постаревший к своим тридцати с копейками сутулый мужичок сидел за компьютером в обшарпанной квартирке. Перед древним как сам мир монитором лежала треснувшая после очередной семейной ссоры тарелка, с мутно-бурой жижей, в которой плавал осенний комар. Впрочем, он давно уже перестал чувствовать вкус к еде, стряпня его возлюбленной выбила из него ту привередливость, что не выбили родители.

Подцепив насекомое ложкой, человек призадумался. Комары ведь не охотятся за людьми в такое время года. Нет, их кровососущие самки, оторвавшись от росы и семейной жизни летят к людям ярким летом, чтобы и им испортить жизнь. Чтобы и ему испортить жизнь. Как попыталась испортить варево эта дохлая тварь.

Но она не смогла, ведь ему было плевать, и на комариху и на теперь бывшую жену.  Официально, конечно, ещё ничего не оформлено, и впереди предстоят долгие судебные тяжбы, — но и это испытание он с махоркой перемешает. Задним умом, ему не следовало с ней даже сходиться. Во всём виноваты… да практически все. Виноваты родители ее и его, виновата сама невеста, виноваты его друзья, сами венчанные давно и посмертно.

Их история началась три года назад — как раз через пару месяцев после того, как он отметил свой 31 год. Он, некрасивый и серенький, но еще не такой снулый холостяк никогда и подумать не мог, что пойдет под венец. И хотя в молодости у него всё-таки было пару раз с девушками, в целом его отношение к ним было таким же, какое он оставлял у них о себе. Легкая неприязнь, пахнущая брезгливостью. Мертвый комар, наверное, пах бы так же, как та неприязнь, которой попахивали его редкие пассии.

Тем не менее, окружение не считалось с душком его полусчастливого одиночества. Знакомцы попрекали его каждым тостом, мать и отец навязчиво талдычили про внуков и часики, даже начальничек на работе сетовал на его неприкаянность. Плодом их усердия стал аккаунт на сайте знакомств с его именем. И, внезапно, это не осталось совсем уж незамеченным. Минуя всяких разводил, спамеров, секс-ботов и прочих мерзавцев, всего через месяц он увидел сообщение от нее.

Нет, конечно, отвечали ему всё-таки многие, он был настойчив и не уродлив. Но все они просто бросали его ещё до всякого начала отношений, обычно уже в переписке. Те же, кто выбирался на первое свидание, сразу после, а один раз даже посередине оного отправляли его в чс. Чего уж там говорить про более глубокий уровень близости. Но с этой всё было не так, опрыскавшись бабкиными духами она зудела о чем-то своем, не слушая его, но иногда поглаживая его мытую руку. О мытье она вообще часто любила вспоминать, наставляя его словно гиперопекающая матушка: “Помой руки, мы же не можем позволить себе заболеть”. Но то позже, а пока первое свидание, и второе, третье, четвёртое.

Платил, конечно, на этих свиданиях он, но и она не наглела, беря себе простые и небольшие блюда в дешёвых кафешках. Моложе него — всего 24 года, неженатая и без детей. Пусть парни у неё и были, как и брачные игры, как и кувыркания на кровати, в опыте в он успел убедиться лично. Но подробно о прошлых отношениях она не распространялась и на его интерес отвечала холодом и недомолвками. 

Жизнь ее была пресна, лишена даже самого простенького увлечения – это только радовало скуповатого человека, как и отсутствие назойливых, словно мошки, подружаек. И как существование ее было пусто, так и их отношения были лишены любви, даже в осушенной бутылки запойного пьянчуги было больше капель сивухи, чем в их сношениях искренности. Прямо, конечно, они на тот момент не признались бы в этом, но видевшим лишь серость людям такое казалось естественным. 

Они быстро съехались — точнее, она перевезла в его некогда ипотечный угол десяток ящиков мебели, тряпок и всяческих элементов семейного быта, а потом столь же стремительно забеременела чтобы разродиться новым насекомышем. Беременность — значит женитьба, так что они расписались в загсе. Новоиспечённая невеста непреклонно требовала самую роскошную свадьбу, он безропотно взял бы на неё кредит да дед отговорил. Тем не менее, две семьи всё-таки скинулись и насобирали на достаточно приличное по меркам их заштатного городишки торжество, омраченную, правда, едва слышимым запахом его подозрений, новой ноткой аромата, следовавшего за ним повсюду.

После свадьбы ничего лучше не становилось — наоборот, всё как-то резко начало лететь под откос. Конфликты — вначале мелкие бытовые ссоры, кусавшие его назойливой мошкой, с каждым разом становились глубже и ожесточенней, мутируя в громадное кровососущее. Тогда он всё списывал на беременность — все знают, особенно его матушка, что гормоны у женщин играют в этот период особенно сильно. Он надеялся, что после родов она снова станет его холодной, но надежной в своем безразличии женушкой. 

Надежда быстро утонула в трясине новых ссор. Теперь жена засела в декрете, так что на него перешла ответственность за обеспечение семьи. Пришлось больше работать — брать сверхурочные, подработки, а в конце-концов устроиться на вторую. Деньги утекали так, словно их выбрасывают в чёрную дыру или даже просто в унитаз. Запросы жены росли, казалось, будто ребенок содержится только на декретные. И ссоры, ссоры. Даже злосчастный унитаз они не миновали, ей начало иногда мерещиться что она вновь беременна, что сейчас случится выкидыш и тогда она начинала искать зародыша в своих экскрементах, позже изливая на него пережитый стресс. 

Постоянные, беспрерывные ссоры с каждым днём вспыхивали со всё большей и большей силой — они ругались из-за каждой мелочи; ругались, просто встретившись взглядами. Их вечный смрадный скандал не заканчивался никогда — в какой-то момент в ход пошло и битьё посуды, и физическое насилие со стороны супруги, квартира пропахла еще и злобой, от которой дохли даже мухи. Всё больше времени она проводила с очаровательной, невинной пока дочуркой — и, кажется, стала видеть свою семью исключительно как их двоих, низведя его до уровня ходячего банкомата.

На второй год жена совсем осатанела — выгнала его из спальни и разместила на диване, заставляла вставать по будильнику и сразу же идти на работу, перестала даже убираться или готовить, требовала, чтобы он либо оплачивал всё это, либо делал сам. У него началась бессонница — спать было попросту негде и некогда. Всё в доме поглотило зловоние, тот неслышимый, но ощутимый аромат криков и ругани, серых будней и нежелания возвращаться домой, новообретенного одиночества и усталой непритязательности. Зловоние, усугублявшееся ее и ребенка выделениями, использованными прокладками, подгузниками, даже испачканной туалетной бумаги которые она после самых сильных ссор специально бросала на кухне, прямо перед мусоркой чтобы досадить ему.

Из-за хронической усталости он перестал справляться с работой — его выгнали сначала с одной, а потом и второй. Накопления сгорели очень быстро, начались долги, но он делал вид что ходил на работу. Было взято два потребительских кредита, что только усилило его долговую яму. Впереди замаячила закладка квартиры ради нового кредита. А что делать дальше было непонятно.

И ребенок, милый его ребенок. Даже он заточил на него неокрепшее пока жало, даже он пропах их браком. Пока он ишачил на работе, а затем притворялся что куда-то ходит, забираясь на этаж перед крышей и отсчитывая там часы, жена науськала на него его же чадо. Первым его словом было мама, вторым урод. Когда он брал ее на руки, она плакала и отбрыкивалась, на ее плачь тут же прибегала жена, отбирала ребенка и, картинно прижимая дитя к груди, спешно уходила на кухню.

Но он терпел. Он очень долго терпел. Потому что так надо, так живут все, “друзья” все женаты и совершенно не жалуются, всё равно второго шанса уже не будет, стерпится-слюбится и вообще дочке нужен отец. Но, в какой-то момент, после очередной её истерики, у него просто сдали нервы. Помня, но не осознавая себя, в последнем всхлипе чувства самосохранения, просто как-то на автомате залепил ей звонкую пощёчину, резкую, как попытка прихлопнуть комара, устроил очень громкий ответный скандал, выбросил её вещи за дверь, а потом и саму вытолкал вместе с дочкой. Ключи у неё, конечно же, к тому времени уже были, но он забаррикадировал дверь сначала собой, а потом передвинул к ней тяжёлый ящик.

Он помнил вчерашний день совершенно ясно, будто не было в жизни дня важней. Дождавшись, пока жена окончательно уйдёт, он сгонял на рынок и продал всевозможный драгоценный хлам, накупленный для жены. Хлам и тряпье, купленные на его деньги. А затем он пошёл в алкашку и закупился — сидр с медовухой и много дешёвых сладостей и шоколадок. 

В тот день он просто напился, открыл форточку, впервые за всю их совместную жизнь, а потом почти сразу уснул. Сон его был покоен и глубок, ведь вместе с ним спал и выключенный о стену мобильник. И никуда, впервые за всю, как казалось, жизнь, никуда не надо было идти, он никому не был должен, кроме ростовщиков. Но и они не могли быть так назойливы как сожитель-вампир, прихлопнутый им.

Насытившись разогретой едой, он обзвонил “друзей”, родителей жены и самой жене — просто для того, чтобы как следует на них самой черной бранью, что он знал. Собственно, теперь у него и нет никаких друзей, он где-то внутри осознал, что никогда и не было. Разве друзья толкали бы его к такому? Да и в целом он свои ценности пересмотрел, как ему казалось. Он как-то сразу, буквально за один день научился ценить тишину. Простую тишину, где просто не происходит ничего плохого. Просто тишину, пахнущую так, как он привык.

Он ведь не был никому нужен. Более того, он и не чувствовал к этому никакого желания, не хотел быть нужным. Сейчас он больше всего хотел просто побыть один. Да, впереди предстояла ещё масса трудностей — долгие судебные тяжбы, два кредита на шее, да и алименты ему теперь всё-таки придётся платить. Но он не унывал из-за этого — даже такие перспективы были гораздо лучше того, что он имел ещё вчера. А что по деньгам — ну разменяет квартиру, ну комнату сдаст, ну ещё что-нибудь — всё равно он как-нибудь выкрутится.

Но это всё будет потом, а сейчас его подобное совершенно не волновало. Он жил моментом, здесь и сейчас — и сейчас он был счастлив. На компьютере медленно загружались танки, он пил сидр и заедал шоколадкой. Да, напиток этот был, конечно же, не мужским — но сейчас он уже не мог вбирать в себя пивную горечь — её и так было слишком много в его жизни; сейчас ему нужна была сладость. Потом он закурил — жена всё время не давала ему это делать, но он всё равно втайне хранил несколько пачек и курил, вынося мусор. Он приучился делать это очень быстро, помня уроки маскировки запаха от родителей, но сейчас не к чему было спешить.

По венам шли никотин и этиловый спирт, катки проходили одна за другой. Открытая форточка обдавала его свежестью, а мертвый комар был выкинут в мусорку. Этот день он рубился в катках до глубокой ночи. Никогда прежде он не чувствовал себя настолько глубоко, совершенно искренне счастливым человеком.