Нарисованный мир
Автор: Белова Татьяна
Стоит, столб подпирает, волосы туго собраны, губы – две нитки, глаза вверх куда-то смотрят. Провожаю взглядом ровный клин, подхожу и ласково так:
—Чего грустим, девушка? Прилетят, всегда возвращаются.
А этот тут как тут, закуривает и ржёт, дымом давится:
—Эх, ну ты и прям как Иван-дурак!
Падает на стог сена и добавляет:
—Бери и провоцируй, ты должен стать причиной её улыбки.
Тоже мне, учитель нашёлся!
Голову поворачиваю, а вместо девицы пугало на меня смотрит, набитое, чистенькое, два глаза так аккуратно нарисованы и красной помадой рот до ушей.
— Глянь-ка, получилось! — смеется мой новоиспечённый товарищ, кривляясь держится за живот, от смеха у него текут слёзы и тут же театрально испаряются.
Отворачиваюсь. Лезу за сигаретами, от злости пачка выскальзывает, ловлю ее, хлопаю себя по карманам в поисках зажигалки. Тут перед носом вспыхивает спичка, растекается знакомый аромат жженой серы и дымчатый хвост кота зависает в воздухе.
— Новенький, значит! – гостья не улыбается, слова её хлопают на ветру, как мокрое бельё. Оглядываюсь в замешательстве. Пугало стоит всё там же, где я видел его последний раз – слева.
Прикуриваю, киваю, глотаю дым, выдыхаю. Набор простых действий. Не помогает.
Лицо у девицы красивое, правильное, глаза огромные, смотрят в упор. Ей бы шерсть серую, цены бы не было.
Сигарета тлеет, я стою, смотрю и молчу.
Солнце катится по крыше сарая, того и гляди всё вокруг вспыхнет.
Олег лежит на куче соломы, томно так, наигранно вздыхает и ресницами хлопает.
Девица обходит меня, как неуместное препятствие, нависает над демиургом и спрашивает:
— Зачем явился, Боже? Жертвы опять приносить будем, или по-хорошему уйдёшь? – и в руке у неё откуда ни возьмись оказываются грабли, обычные, которыми подростки лупят друг друга на обязательных субботниках, ржавые и с паутиной, но выглядят эффектно.
Этот, тот который демиург, перекатывается на спину, как жук вскидывает лапки и, подыгрывая, воет:
—Не вели казнить, матушка, издалека я к вам пришёл, много чего повидал, много чего рассказать могу!
—А это из какой сказки? – влезаю я, выскакивая соломенной головой из-за плеча девицы, которую уже прозвал про себя Несмеяной.
—Из нарисованной! — отвечает та.
Демиург рывком встаёт на ноги, начинает кричать, бегать, прыгать на месте, по-птичьи улюлюкать и кривляться:
—Уле-уле-уле-те-е-ли, розовые птички на белое-белое озеро…
И тут Несмеяна резко, не замахиваясь, бьёт его палкой в живот, а потом сразу же по хребту. Демиург падает и замирает.
Вляпался! А так всё хорошо начиналось!
По небу бежали пушистые барашки, ширилось и разливалось сухое, шуршащее поле, поле то упиралось лбом в мягкое, как масло, солнце, оставляя на дрожащем жёлтом теле отпечаток колосьев. Ветер приносил ароматы далёкого дома, пахло пирогами и берёзовым дымом.
Развалился, ногу на ногу, лежу, красотой любуюсь, природой наслаждаюсь. И тут он, как черт из табакерки:
—Давай пАгадаю! Вытяни карту, судьбу расскажу!
Я травинку жую, на локте приподнимаюсь, смотрю: улыбается, стервец! Белобрысый, глазки пуговки, колоду в руках тасует, карты потёртые, рваные, крапленые небось.
Ну я и вытянул ту, на которой дева невиданной красоты птичий клин взглядом провожает.
И вот вам, дева, с граблями наперевес! В конце должен остаться только один?
—Э, нет, так не пойдёт, —говорю я, — сам, всё сам как-нибудь!
Затягиваюсь, бросаю окурок, он выписывает дугу и попадает аккурат чучелу в глаз. И тут вся картинка начинает чернеть по краям, отслаиваться, первым вспыхивает чучело, потом сарай, следом дом на заднем фоне. Пейзаж аккуратненько так полыхает в рамках чёрной окантовки, словно смотришь на картину на стене, а та горит. Солнце откусанным жирным масляным яблоком висит чуть правее, поле всё также ширится, только теперь вокруг море дыма и море то мне уже по колено.
—Эх, ты! – выдыхает Несмеяна. – Вижу я, как ты сам справился!
Тянет руку к краю чёрной окантовки, цепляет пальцами и тянет на себя что есть силы, как устаревший календарь со стены, и вот уже мир просто кусок бумаги, зажатый в её ладони.
И грабли! Грабли исчезли!